Макс Кратер - Последний еврей Багдада
Это Макута постарался, — улыбнулся Ферзан. В пыточном искусстве его верный слуга и телохранитель был истинным художником. Использовал один из своих любимых приемов: сделал провинившемуся командиру караула надрез с двух сторон шеи. Тут главное, — любил рассуждать Макута, — не задеть крупные сосуды, иначе дух из тела вмиг вместе с кровью улетучится. Рассекать нужно только мышцы — те, что поддерживают голову на плечах. Тут уже арестованному никуда и не деться: опустит руки, хребет вмиг переломится.
На войне Макута таким образом доставлял вражеских командиров. Проберется в чужой лагерь, захватит заложника, обездвижит, разрежет мышцы, объяснит, что будет, если руки отпустить, и остается только подгонять обреченного острием копья или кинжала. Бежали все как последний раз в жизни, спотыкались, но башку держали цепко.
Ферзан как-то возразил, дескать, нельзя так рисковать, а ну как важный свидетель, из которого еще не вытянуты все показания, решит покончить с собой. Но Макута, знаток душ человеческих, возразил, что в его практике еще не было случая, чтобы даже ослабляли хватку. Вот и сейчас начальник караула вцепился в виски так, что аж пальцы побелели.
— Тей-ха! — крикнул Ферзан, и шагах в пятидесяти от него слуга подбросил в воздух голубку.
Птица устремилась в небо. Но полет был недолог. Стрела, выпущенная командиром бессмертных, поразила ее в шею. Полетели перья, и мертвое тельце упало в траву.
— Так говоришь, их было много? — обернулся Ферзан к командиру караула. — Только подумай, прежде чем отвечать. Солжешь снова — умирать придется на столбе[10].
Угроза возымела действие.
— Я видел четырех, — ответил несчастный.
Из переставших было кровоточить порезов вновь заструились красные ручейки.
— То есть четыре человека, а не несметная толпа, как ты заявил ранее, ворвалась на маяк и разоружила десять хорошо обученных воинов… Тей-ха!
Еще один голубь взмыл вверх и спустя несколько секунд рухнул вниз. Лук в руках царского посланника бил без промаха.
— Это были не люди, мой господин, — залепетал солдат, — все покрытые шерстью, со стальными когтями, быстрые как молнии и бесшумные как кошки. Я не успел даже рот открыть, чтобы подня… трево… даже… ничего… кошки… когти…
— От других тоже ничего путного не добиться, — прошептал Макута, склонившись к самому уху хозяина, — повторяют одно и то же с небольшими вариациями. Напали, дескать, демоны. Все с ног до головы волосатые, с клыками и когтями, лишили разума, отняли способность двигаться, ослепили и прочий вздор. Темные, необразованные дурни. Начальник караула окончательно сорвался на бессвязные причитания.
— Все разом врать не могут, — отозвался Ферзан, — они видели что-то, что не укладывается в их представления об этом мире, что-то, что поразило их физически и внесло смятение в разум.
Более верного и смышленого слуги у Ферзана никогда не было. Вот и сейчас Макута покрутился в толпе и доложил, о чем шепчутся невежественные аборигены. А говорят они, что, якобы, греческие боги сильнее персидского. Ясно же, что сам Зевс ударил по плотине и разрушил ее именно в тот момент, когда суда персов вошли в протоку.
Ферзан окинул взглядом простиравшуюся внизу долину. По водной глади сновали лодки. Время от времени они приставали к устланному обломками берегу, и из них выносили утопленников. Тела складывали рядами. Большинство погибших были рабами. Скованные кандалами ноги не позволили им выплыть.
Но с этими потерями можно было смириться. Главное — слоны уцелели. Окруженное многочисленной пешей охраной стадо мирно паслось неподалеку. Греки, — а в том, что за диверсией стояли шпионы Алекандра, Ферзан не сомневался, — ничего не знали об этих огромных животных. Они даже не подозревали, что пытаются потопить прекрасных пловцов. К счастью, все суда были разрушены огромной волной, и слоны вырвались наружу.
Главный погонщик на ломанном персидском сообщил, что тайное оружие царя Дария в предстоящей схватке с вероломным противником если и пострадало, то не сильно. У двух из пятнадцати — незначительные вывихи. Понадобиться неделя-другая на восстановление. Ушибы у других — вообще не в счет. Это для боевых слонов пустяки, так что хоть завтра ринутся в бой, если будет приказ.
Но Ферзан все равно был в бешенстве: как верно шпионы Александра все просчитали! Тайный код, введенный для контроля пунктов охраны на реке, вскрыли. Направили корабли в узкую протоку, рядом с которой находилось крупнейшее в этом районе сатрапии водохранилище. Разрушили дамбу. Они же, — в этом тоже не было никаких сомнений, — задержали караван, для того, чтобы он проходил нужное им место ночью. Незадолго до катастрофы суда встали: весла гребцов пришлось несколько часов высвобождать из прочных, конского волоса сетей, которыми было перегорожено русло.
Единственное, чему царский посланник не находил объяснения, так это то, чем они смогли разрушить плотину. Ведь не брать же в расчет лепет глупых аборигенов о том, что им помог сам Зевс. Но с этим он разберется позже, когда поймает этих хитрых и изобретательных лазутчиков.
— Тей-ха! — прокричал Ферзан, и еще одна птица выпорхнула из рук слуги.
Против обыкновения она не рванула сразу под небеса, а перевернулась и заскользила к земле. Стрела настигла его буквально в локте от спасительной травы. Пух прыснул во все стороны.
Со стороны реки на полном скаку приближался всадник. Спрыгнул на землю, упал ниц.
— Мы их нашли, мой господин. Пять греков с лошадьми видели на старой дороге. Они направлялись в Вавилон. Мы организовали погоню.
— И это ты называешь «нашли»?
Макута обратил внимание на мизинец на правой руке царского посланника, который нервно подрагивал. Это всегда означало у него крайнюю степень возбуждения. И было от чего. Ясно, что догнать уже никого не удастся, а в Вавилоне — городе, который многие справедливо называли центром мира, жили тысячи эллинов. Поди найди среди них нужных.
— Коня, — приказал Ферзан.
Один из слуг подвел ему вороной масти жеребца, а второй пал на колени, уткнувшись лицом в дорожную пыль. Чиновник наступил на спину скрючившегося человека и уже с нее взобрался на коня. Почувствовав седока, тот сделал несколько резвых шагов в бок.
— Господин, что прикажешь делать с этими трусами? — крикнул Макута, показывая в сторону стоящих на коленях солдат.
Ферзан взглянул на арестантов. Не произнеся ни слова, он стремительным движением выхватил из колчана у правого бедра две стрелы. Рывком натянул тетиву. Еще через секунду два наконечника пронзили бедняге, который держался за щеки, запястья. Он ахнул, вскинул руки, голова неестественно завалилась на бок, а тело начало содрогаться в конвульсиях.
— Убейте их, — произнес вельможа, и конь его галопом рванул в сторону Вавилона.
Набегающие потоки жаркого воздуха не могли остудить горящие щеки царского посланника. Ночная вылазка греков — это вызов ему лично, его карьере, его благосостоянию, его будущему. Если эллинов не остановить, то диверсии продолжатся одна за другой. Предстояла серьезная работа по поиску шпионов. И начать ее следовало с голубей.
Глава VIII. Агния
Лоб у неё — слоновой кости пир,
Её глаза — сапфир,
Ланиты — красных яблочек обилье,
А губы — вишни, искушать весь мир,
Грудь — словно чаши сливками налили,
Соски — бутоны лилий.
Эдмунд Спенсер, «Эпиталамион», пер. А. ЛукьяноваПрохладная вода струилась между тонкими, изящными пальцами. Пробивавшиеся сквозь листву лучи заходящего солнца тепло ласкали перламутровую девичью кожу и посылали прощальный привет устилавшей берег сочной зеленой траве. Агния с закрытыми глазами сидела на созданном природой мягком ковре. Ветерок пролетел над лежащей чуть в стороне от водной глади туникой девушки и поднялся к ее золотистым, с медным отливом локонам.
Наступали сумерки. Она любила это краткое время суток. Дневные звуки умолкали. Затих печальный, похожий на флейту свист дрозда. Замерли трескучие крики озерной чайки. Завершили свои переговоры о чем-то, безусловно, важном малиновки. Над самым ухом пронесся в сторону ивовых зарослей суетливый шелкопряд. Важный шмель, сделав вираж над поляной, торопливо уносил свои перепончатые крылья туда, где припозднившегося собирателя нектара ждала его огромная семья. Хищница-стрекоза, непредсказуемо-нервно маневрируя, готовилась к последнему броску в сторону неподвижно висящего над ручьем роя мошкары. Издавая громкие фыркающие звуки, с дерева неуклюже спланировал жук-олень. Ранний сверчок приступил к репетиции своей монотонной арии. Негромко пощелкивая, лопались спелые стручки сезама. Потрескивали стволы мрачных темно-зеленых кипарисов. С согнутых веток ивы изредка падали капли.
