Дональд Томас - Смерть на коне бледном
Неужели никто не понимает, как опасен самосуд? Я представил себя на месте обвиняемого, которого судят пустоголовые Джек и Фрэнк под руководством Селлона. Разумеется, и речи не шло о подаче жалобы в военный апелляционный суд и вообще об обращении в правомочные инстанции. И подобные попустительства полагали уместными, никто не считал это темным пятном на репутации полка!
Но даже если тайный трибунал выносит приговор, как приводят его в исполнение младшие офицеры? У них нет законных средств, они не могут выгнать подсудимого из полка, если он сам добровольно не подаст в отставку. Невозможно заключить его в тюрьму и, уж конечно, нельзя расстрелять или повесить. Насколько я понял, провинившегося временно брали под стражу, чтобы он, по выражению Фрэнка, «не сделал ноги» до начала процесса. А потом?
Что же стряслось в 109-м? Этот полк провел в Индии семь или восемь лет и, скорее всего, сейчас был бы уже на пути в Англию, не начнись неприятности в Афганистане. Квартировался он возле Лахора, солдаты выходили в город, общались с местным населением и жили в бараках — точно так же, как в каком-нибудь Йорке, Колчестере или Кентербери.
Судя по замечаниям моих попутчиков, около полугода назад в этом полку, в который я чуть было не попал, произошла некая скандальная история. Завершилась она вышеописанным спектаклем. Но кто был виновник, что он сотворил, чем закончился трибунал? Капитан Селлон наотрез отказывался что-либо объяснять. Но в то же время почему-то стремился в красках расписать мне преимущества негласного правосудия.
— Сэр, по-моему, вы не совсем уловили суть, — терпеливо пустился он в объяснения. — Тайные трибуналы не призваны заменить официальный суд. Я сам не одобряю самоуправство. Но часто бывает, что оступившийся офицер все же не совершил серьезного преступления, и тогда ему предоставляется возможность все исправить. Он держит ответ перед равными, без огласки. Это привилегия в своем роде. Так можно избежать публичного позора и сохранить репутацию.
— Значит, обвиняемый по собственной воле участвует в судилище?
— Позвольте привести пример. Несколько лет назад в полку, расквартированном рядом с нашим, одного молодого лейтенанта назначили казначеем. По большому счету это был весьма порядочный малый, но не столь хорошо обеспеченный, как большинство его однополчан. Пытаясь не ударить в грязь лицом, он начал оплачивать свои счета из доверенной ему полковой кассы. Учитывая обстоятельства и возраст, это можно назвать скорее глупостью, а не преступлением. Закрыть глаза на его проступок было нельзя, но официальный суд в военном штабе погубил бы его репутацию и карьеру.
— Это точно, — с улыбкой закивал Фрэнк.
— Я говорю о том, о чем знаю не понаслышке, доктор, — продолжал меж тем Селлон. — Поскольку то было дело чести, судившие его офицеры впоследствии ни словом не обмолвились об этом злоупотреблении. Лейтенанта судили и приговорили его же товарищи. И он признал вину.
— И каков был приговор?
— Десять раундов с одним капитаном, который был чемпионом по боксу сначала в университете, а затем и в полку. Заставить приговоренного это сделать, конечно, никто не мог, но только так он сумел бы избежать публичного разбирательства.
— И он согласился?
— Да. Он сам, разумеется, не был профессиональным боксером. За те полчаса его здорово отдубасили. Но он бился против более сильного соперника, тем самым продемонстрировав недюжинное мужество. И вернул себе репутацию, которую мог бы безвозвратно потерять из-за… Глупости. Давайте назовем это так.
— И что же с ним потом случилось?
— Он не вышел в отставку, но перевелся в другой полк и начал все с чистого листа. Вы, вероятно, не совсем понимаете, что с помощью подобных процедур военные защищают своих.
Что я понимал, так это то, сколь многое мне предстоит узнать об Индии и о местных нравах.
— Ну а происшествие в сто девятом?
— Поскольку вы направляетесь не в этот полк, — ответил Селлон, подавшись вперед, — и ничего не слышали о том деле, думаю, не стоит развивать тему. Вы получили достаточное представление о тайном трибунале. Простите, но мне не хотелось бы распускать сплетни. Если вы обо всем и узнаете, то не от меня.
Лейтенанты не хотели открыто ему перечить. Меня же ждало скорое свидание со смертельной опасностью в Хайберском проходе. Джошуа Селлон прав. Не время для досужей болтовни. Так я тогда подумал.
За полчаса до прибытия в Лахор мы остановились на какой-то богом забытой железнодорожной развязке посреди поля. Наш поезд должен был пропустить шедший на юг состав, который спешил в Дели или Бомбей. Неожиданно двери купе открылись, и на пороге показался мужчина в форме старшего офицера штаба. Вместе с капитаном Селлоном они вышли на платформу и там с минуту обсуждали какие-то явно секретные дела. А потом вернулись в вагон, закрыли дверь купе и удалились. По всей видимости, капитана вызвали на некое собрание в другом вагоне.
Мы все еще ждали встречного поезда. Было очевидно, что в отсутствие капитана Джек и Фрэнк не смогут удержаться и все расскажут. Что же касается Джошуа Селлона, то в живых я его больше не видел.
2Джек пихнул Фрэнка локтем.
— Осел! — выпалил тот и, ухмыляясь, посмотрел на меня. — Все в порядке, сэр. Вы не виноваты. Откуда вам знать про старину Джоша.
— А что с ним такое?
— Да он из военной полиции! Вот и все! Его задача, как говорится, отыскивать опасных разбойников. Сам участвовал в трибуналах, но рассказов от него не дождешься.
— А речь, конечно же, шла о деле Патни-Уилсонов, — пояснил Фрэнк возбужденным тоном, но тихо, словно опасаясь, что Селлон все еще где-то рядом и может услышать. — Вот что случилось в сто девятом. Вам все равно рассказали бы в Лахоре. Но, полагаю, эта история упоминалась и в английских газетах. Не читали об Эммелин Патни-Уилсон?
— Вряд ли.
— Неужто? Нигде не писали про ее самоубийство?
— Полагаю, нет. В любом случае ничего такого не припомню.
— Так вот, майора Патни-Уилсона из сто девятого на несколько месяцев командировали в Дели. Его жена, миссис Эммелин Патни-Уилсон, была, судя по рассказам, очень набожной леди, всецело преданной своим маленьким детям. Сидела в первых рядах в гарнизонной церкви по воскресеньям с молитвенником в руках. Голос ангельский, и к тому же красотка. Участвовала в любительских спектаклях, но все очень пристойно, без глупостей. И она, и муж все из себя такие правильные. Невозможно даже было вообразить ее в одной комнате с Мораном, так называемым полковником.
— Почему, интересно, — встрял Джек, — когда набожные леди губят свою репутацию, они непременно делают это из-за какого-нибудь пройдохи? Быть может, надеются таким образом спасти заблудшую овцу?
— Короче говоря, — продолжил Фрэнк, — Роудон Моран был мерзавцем, хотя некоторые называли его приятным малым. Иными словами, он платил за их выпивку, а они смеялись над его шутками. Но вот добропорядочным человеком его не считал никто. Памятуя обо всех амурных похождениях полковника, можно предположить, что Эммелин Патни-Уилсон стала для него легкой добычей. Бедняжка впуталась в историю. Вина и страсть, я полагаю. Сначала ей хотелось заполучить Морана, а когда это произошло, она почувствовала себя падшей женщиной. В общем, повредилась в рассудке.
— Разумеется, он ее бросил, — снова вмешался Джек, — как и следовало ожидать. Из красавицы-недотроги Эммелин превратилась в мрачную и болезненную особу. В церковь больше не ходила — не могла вынести пересуды. И конечно же, рано или поздно должен был вернуться из Дели Патни-Уилсон. Так прошло около месяца, с каждым днем Эммелин терзалась все сильнее: что-то будет, когда муж объявится. Интрижка с Мораном закончилась, но слухи-то ходили. Даже если майору никто ничего не скажет напрямую, когда-нибудь история все равно всплывет.
— А Моран?
— Моран и думать про нее забыл. Разве что иногда потешался вместе с приятелями над тем, как приятно увидеть перед собой надменную святошу на коленях. Короче говоря, в ночь перед возвращением мужа она совершенно отчаялась. Повесилась на перилах лестницы у себя в коттедже. А перед тем напоила детей настойкой опиума. Видимо, не хотела, чтобы они узнали о ее позоре, когда вырастут. К счастью, доза оказалась не смертельной.
— Моран уничтожил ее, — подытожил Фрэнк. — Об этом знали все. Во время расследования его имя не упоминалось, и дело обставили так, будто с Эммелин случился обыкновенный приступ безумия. Здесь, знаете ли, частенько сходят с ума. И мужчины и женщины. Гораздо чаще, чем принято считать.
Душераздирающая, страшная история, достойная греческой трагедии. Я с удивлением наблюдал, как посерьезнели оба юнца, пересказывая ее мне.
— И младшие офицеры сто девятого полка устроили полночное судилище?
