Антон Кротков - Загадка о русском экспрессе
— Нечистая сила! — подойдя к Сергею, шепнул Черпаков, крестясь. — Дом стоит, а ни одной живой души не видать. Не нравится мне здесь.
— Что же вы в разведке такие пугливые, — скрывая собственную растерянность, подковырнул здоровяка Сергей.
— Я, ваше благородие, живых не боюсь, — пояснил широкоплечий богатырь, — до войны агентом в сыскной полиции служил. Супротив троих фартовых с финскими ножичками в одиночку выходил. Только перед нечистой силой робею.
Черпаков снова истово перекрестился и добавил:
— Против сатанинского отродья бокс и револьвер бесполезны.
Сергею и самому было жутковато. Ноги словно приросли к земле. Но тут Черпаков предложил вернуться и рассказать о странном доме ротмистру и уж с ним решать, как быть дальше.
— Дело твое, а мне советы не нужны, — презрительно ответил Сергей и решительно направился к дому…
Когда-то процветавшее, дворянское гнездо теперь было заброшено. Покинули его, судя по всему давно, задолго до войны. Дикая чаща, через которую они пришли сюда, когда-то, по всей видимости, являлась частью великолепного парка, окружавшего стоящий на пригорке барский дом. Время пощадило лишь фасад здания. Внутри же все обратилось в прах и руины. Под ногами валялись сорванные с петель двери, сквозь пустые глазницы окон лезли ветки деревьев, местами сквозь дыры в потолке синело небо, и везде груды мусора и щебенки.
Правда, кое-где Сергей натыкался на остатки былой роскошной обстановки: мраморную штукатурку с лепниной, часть дорогой деревянной обшивки, облицованную привозной немецкой кафельной плиткой печь, чудом сохранивший сочность красок фрагмент настенной росписи или обрывок гобелена.
Сапогов прошелся по анфиладе, представляя, как выглядели эти залы во времена расцвета. Богатое воображение угодливо рисовало ему залы один другого прекрасней, одетых в дорогие ливреи слуг. По воле играющего разума валяющаяся в углу женская скульптура с отбитой головой и руками снова заняла место на мраморном постаменте, распыляя в мужчине эротические желания щедростью своих форм; перевернутое полусгнившее кресло опять стало частью прекрасного мебельного гарнитура…
В одном месте на стене висел парадный портрет надменного мужчины в парике, какие носили в прежние века, и в старинном мундире, украшенном многими орденами. В том, что портрет уцелел посреди руин, было что-то мистическое. Слой красок на живописном полотне потрескался, позолота почти полностью сползла с тяжелой рамы, и тем не менее хозяин дома выглядел, как живой. А в том, что это последний владелец заброшенного имения, Сергей почему-то не сомневался. От строгого, пронизывающего взгляда господина с портрета Сапогову стало не по себе. В этот момент из-за стены послышался негромкий голос все же решившего последовать за Сергеем Черпака:
— Ваше благородие, поглядите-ка на это.
Когда Сергей подошел к нему, унтер-офицер держал в руках большую консервную банку. Не ограничившись внешним осмотром, разведчик понюхал остатки ее содержимого. Однако точную дату употребления мяса определить не смог. Зато на банке имелась дата и место ее изготовления. Судя по выбитым на крышке цифрам, банка была закрыта в Костроме 10 февраля этого — 1916 — года.
— Теперь осталось выяснить, когда и на какие интендантские склады была поставлена эта партия тушенки, — пояснил Черпак, засовывая улику в свой вещмешок. — Но главное, что мы теперь знаем, что кто-то посещал это место, и было это не так давно.
После этого Сергей и Черпаков более тщательно обследовали дом в поисках возможных новых улик. Завершая осмотр, они поднялись по винтовой лестнице на вершину встроенной в усадебный дом башни. На верхней площадке имелось большое круглое окно с уцелевшим стеклом.
Назначение башни осталось для Сергея загадкой, хотя его спутник считал, что это водонапорное сооружение и на крыше башни находится емкость для сбора воды. Однако Сергей склонялся к мысли, что башня служила владельцам имения бельведером.[7]
Правда, к тому времени, как контрразведчики достигли вершины башни, совсем стемнело, так что созерцать, собственно, было нечего. Сергей уже повернулся к лестнице, собираясь спуститься по ней вниз, как внезапно тесное пространство, где они находились, наполнилось ярким, слепящим светом. Это продолжалось всего несколько мгновений, ибо прорезавший темноту луч, не останавливаясь, проскользнул мимо. Направляющий его прожектор находился далеко за линией фронта, за австрийскими позициями.
Вскоре луч вернулся, вновь на секунду ослепив людей на вершине башенки. Так повторялось шесть раз. Затем луч начал выписывать в небе странные фигуры. Когда все закончилось, Сергей достал часы. Они показывали половину восьмого. Светопреставление продолжалось не более трех минут.
Сергею оставалось только гадать, что это было, ибо Черпаков не спешил делиться с ним своими соображениями на этот счет…
Глава 6
Весь следующий день Сапогов и его товарищи по разведывательной группе продолжали прочесывать отмеченные на карте места, откуда, по разным сведениям, неприятельский агент запускал голубей со своими донесениями. К вечеру они так вымотались, что Сергей предложил не возвращаться обратно в Ровно, а переночевать в расположении его части, благо это было совсем недалеко.
Оказалось, что во главе роты после пленения австрийцами штабс-капитана барона фон Клибека встал поручик Петр Гурдов. За умелое командование солдатами в роковом бою с австрийскими «чистильщиками окопов» он получил чин штабс-капитана.
Гурдов искренне обрадовался приезду Сергея, словно и не было меж ними вражды. По приказу комроты в честь гостей был накрыт хороший стол.
Сергей с удивлением отметил, что обстановка блиндажа изменилась мало: на прежних местах стояли кровати, полки, стол, даже граммофон, у которого на память о пережитом нападении осталась большая медная заплатка на трубе. Только люди теперь за этим столом сидели новые, незнакомые.
— Одни мы с тобой остались от прежнего состава, — положил Сергею руку на плечо захмелевший Гурдов и добавил с непонятной Сергею злостью:
— А кровати стоят! На той вон чудак Кривошеин спал, царство ему небесное. А на той — твой приятель Никонишин. Та, что в углу, — подпоручику Чернышеву принадлежала. Его убили последним из офицеров на моих глазах пулей в грудь. Но смерть он принял отменно, даже не поморщившись. Вот выучка! Только успел сказать мне:
— Как жаль, Петя…
Гурдов жадно выпил третий стакан водки и с ожесточением вывел:
— Они давно в земле, а кровати на своих местах… Закрою иногда глаза и чудиться: открою сейчас и увижу их… живых… Лежат… Каждый на своей койке, и смотрят на меня. Глупо, правда?
Проникновенно заглядывая в глаза Сергею и дыша ему в лицо перегаром, Гурдов пожаловался:
— Что-то устал я. Какая-то щемящая пустота в груди образовалась. Одичание… Весь день крутишься, голова постоянно занята. То брустверу приказано придать должную высоту и дополнительно замаскировать, то проволочные заграждения перед позициями довести до трех полос, то очередной газовый инструктаж провести, то лично проконтролировать выдачу провиантского, табачного и мыльного довольствия… Крутишься-вертишься. Но к вечеру, когда один на один с собой остаешься, вдруг как накатит что-то… Выть хочется…
Было видно, что Петр Григорьевич Гурдов стал жертвой настигшего его в зрелости лет внезапного карьерного взлета. Между тем должность заместителя командира роты, похоже, являлась его пределом. Занимая ее, этот вояка, выслужившийся в поручики из фельдфебелей, был исполнительным, даже, можно сказать, образцовым офицером, дерзким и решительным воином, лучшего и желать нельзя. Одним словом, человек был на своем месте. Выше подниматься ему было противопоказано.
Ибо, получив первую в своей жизни самостоятельную должность, тот бывший прилежный служака начал быстро деградировать. Прежний командир роты барон фон Клибек сам предпочитал хорошее шампанское и не терпел пьянства у подчиненных, так что при нем Гурдов просто не мог раскрыться до конца.
Едва увидев его, Сергей поразился, как быстро водка меняет внешность людей. Из подтянутого, бодрого вояки Гурдов всего за несколько недель превратился в горького пьяницу с опухшим лицом и слезящимися собачьими глазами. Опасаться ему было некого: полковое и батальонное начальство по вечерам в расположение роты без особых оснований не наведывалось. К тому же всегда предупреждало о своих визитах. Так что никто не мог помешать с большим трудом выбившемуся в люди мужичку-фельдфебелю, с незатейливыми жизненными потребностями, быстро возвращаться в первобытное состояние.
Будучи сильно «под газами», новоиспеченный штабс-капитан становился жутко сентиментален и до невозможности щедр в обещаниях. Хотя прежде Сергей не замечал за этим грубо, но крепко скроенным «бурбоном» подобной «чувствительности», Гурдов уговаривал Сергея после отпуска непременно проситься обратно в его роту, обещал выхлопотать Сапогову чин прапорщика, даже сулил ордена.
