Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
Он вернулся, прошел мимо старых домиков, крытых соломой, окруженных садиками и огородиками, на границах стояли крынки с молоком. Несколько лавочек, красный домик — мясная лавка, желтый — молочник, зеленщик-бакалейщик с оранжево-шафрановой лавкой внесли свой вклад в эту убогую декорацию. Улочка со сточной канавой, с теснящимися обшарпанными домишками выглядела совершенно провинциальной. Здесь все пропахло бедностью — если не сказать, нищетой.
— Точить ножи-ножницы! — завывал бродячий точильщик.
Но те, кто работал дома, заперлись в четырех стенах вокруг очага или газовой лампы. Шаги Барнава отдавались в тишине, слышно было лишь, как несколько тощих девчушек прыгали в классики.
— Ну что, малявки, а кто в школу будет ходить? — прогрохотал им Луи Барнав.
Он вышел с узкой улицы на площадь Тертр и направился в свое любимое бистро «Бускара», где была еще маленькая гостиница. По воскресеньям хозяин писал мелом на стекле объявление: «Лотерея». Луи Барнав толкнул дверь, в нос ему ударил запах аниса, бульона и древесных опилок. Он с удовлетворением заметил, что его стол, в углу возле стойки, прямо под газовым фонарем Ауэра, свободен. Уютно расположился за столиком и заказал окорок с фасолью. Рядом с ним два анархиста сочиняли памфлет и заговорщицки перешептывались, потягивая аперитив с хиной. Остальные посетители разделялись на любителей бильярда, которые толпились в задней комнате, и разгульных художников с подмастерьями в подбитых мехом беретах и заношенных шляпах. Одни щеголяли в мушкетерских плащах, другие — в национальных бретонских костюмах. Самые невыразительные были одеты в прямые куртки и стянутые на щиколотках краги или же в саржевые костюмы в стиле «Прекрасной садовницы» Рафаэля.
Стоптанные башмаки, щегольские бородки козликам на зависть, и вдобавок все эти ребята поглощали огромные порции жареной картошки, запивая ее красным вином, и прерывали процесс активного пережевывания пищи лишь затем, чтобы во всеуслышание изречь что-нибудь о современном искусстве.
— Морис! А я уж думал, что ты копыта отбросил! Экое ты чучело в этом цилиндре! — закричал какой-то лохматый художник новому посетителю, зашедшему в бистро.
— Ломье, ты предатель! — проревел его сосед.
— Я? Я вообще запрещаю тебе ко мне обращаться, — мигом отреагировал новоприбывший.
— Ты, владелец галереи, выставляешь какую-то бабу, к тому же русскую, да еще сомнительного происхождения, тебе нет места среди нас!
Завязалась было потасовка, но хозяин ворвался в толпу и быстро унял безобразников. Вновь воцарился обычный безобидный гвалт. Луи Барнав, зажав руками уши, принялся изучать каракули в своем блокноте.
— Доктор Рудольф Фальб[26], астроном, профессор геологии в Венском университете и профессор математики в Пражском, объяснил это в своем пророческом произведении: 13 ноября 1899 года наша планета столкнется с огромной кометой. Ее раскаленный хвост заденет Землю, обрушив на нее поток громадных небесных скал, все города и их жители превратятся в пепел.
— Чашку кофе? — спросил официант.
Луи Барнав поднял руку в знак согласия, продолжая читать вслух текст, переписанный из календаря «Альманах Ашет, советы практической жизни» за 1899 год.
— Количество комет, несущихся в ледяном космическом пространстве, приблизительно равно семидесяти четырем миллионам миллиардов. Длина их хвостов достигает многих миллионов лье.
— Я бы и подумать не мог, что их столько! — воскликнул официант, в ужасе тараща глаза.
— Да уж, дружище, нужно учиться, чтобы что-то знать и понимать. Беранже[27] вон уже сочинил песню, вдохновленный идеей катастрофы, которую предрекали в 1819 году, «Довольно с нас: состарился наш мир»[28], я вот с ним согласен на все сто. Второй раз паника поднялась 29 октября 1832 года, в это время, по мнению некоторых ученых, мир должна была уничтожить комета Биела. А потом 13 июня 1857 года на род людской покушалась комета Карла Пятого, да как-то пронесло. Но теперь уж, дружище, эта новая нас уж точно не пощадит!
Официант так перепугался, что уронил ложку на каменный настил. Несколько художников повскакивали с плетеных стульев и окружили Луи Барнава.
— Ну хватит тут мне! — взорвался хозяин. — Вы совсем застращали этого дурня! Не потеряй мозги, как эту ложку, Арнольф, разуй глаза: эти господа ждут свой окорок с фасолью. Жуть, что тебе здесь понарассказывали.
— Рудольф Фальб — не какой-нибудь шарлатан! Он никогда не ошибается, предсказывая опасные дни, морозы, ураганы, наводнения, землетрясения, извержения вулканов! И нельзя забывать притом о Камиле Фламмарионе! — проревел Луи Барнав.
— Это что еще за птица?
— Это, мсье, ученый и к тому же писатель. Он написал «Конец мира»1, я читал отрывки в «Сьянс Иллюстре», но даже если там и показаны истории через шесть веков после нас, смысл-то такой же: прилетела комета — и бабах.[29]
— У тебя не все дома, слушай! Только маньяк может так хотеть, чтоб все грохнуло! — возмутился хозяин.
Анархисты поднялись из-за столика и тихо удалились, чем и воспользовался Морис Ломье, чтобы вновь зайти в бистро.
— Ну теперь, когда всех предупредили, надо забраться в укромный уголок и подождать, пока все утрясется, — подмигнув, шепнул он Луи Барнаву.
Не удостоив его ни единым взглядом, бывший извозчик расплатился за мясо и кофе, сунул блокнот в карман плаща и зычным голосом провозгласил:
— «Близки дни и исполнение всякого видения пророческого». Книга Иезекииля, глава 12! Привет всей честной компании!
Таша читала письмо, которое получила утром. Уже раскрывая конверт, она заметила американскую марку и поняла, что письмо от отца. Она всегда волновалась, получая известия от Пинхаса, но на этот раз так распереживалась от прочитанного, что даже опрокинула стаканчик, в котором отмачивались кисточки. Кошка тут же прискакала в надежде получить лакомство, Алиса захныкала, но, к счастью, не проснулась.
Дорогая моя доченька!
Дела мои процветают в этом бурлящем городе, по сравнению с которым Париж — просто деревня. Мы с моим партнером намереваемся открыть еще один синематограф на Бродвее. Когда ты получишь это письмо, я уже буду в Англии: задумал путешествие в Европу. Я, конечно, рад буду увидеть вас, тебя, Виктора и малышку Алису, но главное — мне надо поговорить с Джиной: я наконец решил документально оформить наш разрыв. Мы два года назад договорились разойтись полюбовно, но расстояние мешает осуществить все формальности, потому я и пишу тебе. Можешь ли ты договориться о заседании бейт дина, нашего религиозного суда, и найти двух свидетелей? Я обращаюсь к тебе потому, что у тебя есть связи, которые могли бы облегчить этот процесс. Я не могу найти наше свидетельство о браке, думаю, у Джины есть ее экземпляр. После нашего официального развода нам будет легче начать новую жизнь. Мне, конечно, неудобно говорить об этом с тобой, но правда такова: у меня есть подруга, мы очень любим друг друга, и я надеюсь, что женюсь на ней. Трудно найти верные слова, поэтому я сразу перейду к сути дела: у нас родился ребенок, сын, ему три года и его зовут Джереми.
Таша в ярости скомкала письмо.
«Вот шлемазл, мешуга[30], — пронеслось в ее голове, — просто чокнутый какой-то! Седина в бороду, бес в ребро! Братик, понимаете! Моложе меня на тридцать с лишним лет!»
Она прямо вся кипела от негодования. Ему теперь до нее нет дела, он гордится своим новеньким отпрыском, это в его-то возрасте!
— Знать не хочу этого парня, этого… бастарда!
Она взяла себя в руки, успокоилась. Развернула письмо. Пинхас ничего не писал о матери ребенка.
— Никакой он мне не брат, сводный просто! Тоже мне, дядя Алисы и Маркуса!
Решила все-таки дочитать:
Джереми очень славный. Знаешь, он похож на тебя! Он не рыженький, скорее шатен, но у него твои глаза, и когда он сердится, делает такую же гримаску. Джина обидится, нет никаких сомнений. Но я по-прежнему очень привязан к ней.
И ни слова о сестре Рахили. Ах нет, тут постскриптум:
Я рассчитываю затем отправиться в Краков, где поживу у твоей сестры и ее мужа Милоша Табора. И увижу своего внука Маркуса. Как было бы чудесно, если бы в какой-нибудь момент мы могли бы собраться все вместе…
Гнев утих. Таша постояла у кроватки Алисы, ее сердце наполнилось нежностью. Потом она решила перечитать письмо, и даже не заметила, как в комнату вошел Виктор.
— Что нового пишут? — улыбнулся он.
Она вздрогнула, спрятала письмо в сумочку. Не было пока никаких сил обсуждать с ним изменения в личной жизни Пинхаса.
— Да это подруга детства пишет, ничего особенного, неудачный брак, собирается, возможно, развестись… А как у тебя утро, плодотворно прошло?
