Йен Пирс - Перст указующий
– Значит, вы впустую потратили мое время, вызвав меня к себе, – сказала она.
– Твое время и существует для того, чтобы его тратить, если мне так угодно. Я не потерплю от тебя дерзости. Ты ответишь на мои вопросы, иначе тебя ждут серьезные неприятности. Мне прекрасно известно, кто ты и откуда.
Ее жизнь, должен сказать, нисколько меня не касалась. Если б она навязалась какому-нибудь доверчивому мужчине, пребывающему в неведении о том, кто она, ее удача нисколько бы меня не опечалила. Но я знал, что никто по доброй воле не возьмет ее в жены, если ее прошлое станет известно, ведь такой брак подверг бы его всеобщему порицанию. Однако такой угрозой я мог принудь ее к повиновению.
– Ты, если не ошибаюсь, прибегла недавно к услугам итальянского врача для лечения твоей матери. Человека высокого положения, высокого звания на своем поприще. Могу я спросить, чем ты платишь ему?
Она покраснела и понурила голову при этом обвинении. Странно, не правда ли, что великодушие может простираться столь далеко. Немногие из английских врачей поступили бы так своим временем и мастерством.
– Мистер Кола порядочный и добрый джентльмен, – сказала она. – И он не думает о плате.
– О, разумеется!
– Это правда, – сказала она с большой настойчивостью – я сразу сказала ему откровенно, что не смогу заплатить.
– Во всяком случае, деньгами. И все же он не жалеет трудов ради твоей матери.
– Я считаю его только добрым христианином.
– Он папист.
– Добрые христиане встречаются повсюду. В англиканской церкви я знаю многих, сударь, более жестоких и немилосердных, нежели он.
– Попридержи язык. Мне нет дела до твоего мнения. Что ему от тебя нужно? И от твоей матери?
– Ничего, насколько мне известно. Он хочет вылечить мою матушку. Большего мне и не нужно. Вчера он и доктор Лоуэр провели чужеземное и удивительное лечение, которое доставило им немало беспокойства.
– И оно подействовало?
– Моя матушка, слава Господу, жива, и я молюсь о том, чтобы ей стало лучше.
– Аминь. Но вернемся к моему вопросу, и на сей раз не пытайся увильнуть. Кому ты доставляла от него письма? Я знаю, у тебя много знакомых и в гарнизоне Эбингдона, и в пуританских молельнях. К кому ты ходила? С записками? С письмами? Кто-то должен доставлять его послания, ведь почтой он ничего не отправляет.
Она покачала головой.
– Ни к кому.
– Не серди меня.
– Я не хочу прогневить вас. Я говорю правду.
– Ты отрицаешь, что ходила в Эбингдон – я сверился с тетрадью для записей, – в прошлую среду и в пятницу перед тем, а до того в понедельник? Ты пешком дошла до Берфорда и оставалась там до вторника? Что в том же городе ты посетила молельное собрание в доме Титмарша?
Она не ответила. Я увидел, что моя осведомленность о ее делах явилась для нее потрясением.
– Что ты делала! Какие сообщения ты доставила? С кем ты встречалась?
– Ни с кем.
– Две недели назад к тебе приходил ирландец по имени Грейторекс. Чего он хотел?
– Ничего.
– Ты считаешь меня глупцом?
– Я ничем вас не считаю.
За это я ее ударил. Пусть я человек терпимый, но ведь есть предел всякой дерзости! Когда она отерла кровь со рта, то как будто смирилась, и все же она ничего мне не открыла.
– Я не доставляла никаких посланий от мистера Кола. Он мало что говорил мне, а моей матушке еще меньше, – прошептала она. – Однажды он беседовал с ней довольно долго, это было в тот первый его приход, и он отослал меня купить лекарства у аптекаря. Я не знаю, о чем они говорили.
– Ты должна это выяснить.
– Почему?
– Потому что я тебе приказываю.
Я помолчал и, поняв, что взывать к ее лучшим чувствам бесполезно, достал из стола несколько монет и положил перед ней. Она поглядела на них с изумлением и презрением, а потом отодвинула их.
– Я уже сказала вам. Тут не о чем говорить. – Но голос ее был слаб, и, произнося эти слова, она вновь понурила голову.
– Тогда уходи и хорошенько подумай. Я знаю, ты мне лжешь. Я дам тебе еще одну последнюю возможность рассказать мне правду об итальянце. Иначе ты горько пожалеешь о своем молчании. И позволь мне предостеречь тебя. Мистер Кола – опасный человек. Ему не раз случалось убивать в прошлом, и он будет убивать снова.
Не сказав более ни слова, она ушла. Она не взяла денег которые лежали перед ней, но прежде чем отвернуться, наградила меня взглядом, полным жгучей ненависти. Она была напугана, это я знал. И все же я не был уверен, что страха будет достаточно.
Раздумывая вновь о моих тогдашних поступках, я вижу, что неосведомленные невежды могут назвать меня суровым. Я уже слышу протесты. Необходимая мягкость с людьми низшего сословия и так далее. Со всем этим я соглашусь без оговорок, действительно, джентльмен обязан повседневно показывать, что сословия и звания, полученные нами от Господа, хороши и справедливы. Как и детей, низших следует журить с любовью, исправлять с добротой и наказывать с твердостью и сожалением.
Однако к Бланди это не относилось. Не было смысла обращаться с ними благожелательно, когда они уже отринули от себя долг и отказывались признавать превосходство людей выше их званием. И муж, и жена презрели узы, связующие каждого со всеми, и сопроводили этот бунт против явленной Божьей воли изречениями из самой Библии. Все эти диггеры, левеллеры и анабаптисты[35] возомнили, будто сбрасывают свои цепи с благословения Господня, вместо этого они оборвали шелковые путы, что поддерживают в гармонии весь род человеческий, и желали заменить их кандалами из крепчайшего железа. В своей глупости они не ведали, что творили. Я обошелся бы с Сарой Бланди и с кем бы то ни было с добротой и уважением, если бы они их заслуживали, если бы отплачивали тем же, если бы это не было слишком опасно.
Нетерпение и разочарование мои в ту пору достигли поистине исполинских размеров, когда я говорил с Престкоттом, весь заговор был у меня в руках, но ускользнул от меня из-за моего собственного безрассудства. Признаю, я также хотел сохранить собственную жизнь и страшился, что подвергнусь новому нападению. По этой причине я сделал следующий шаг и сообщил мировому судье, что, по моему разумению, доктор Гров был убит.
Услышав это, сэр Джон ужаснулся и был встревожен неминуемым последствием моих слов.
– Смотритель не питает подозрений, что было совершено преступление, и не поблагодарит меня, если я расскажу ему о моих, – сказал я. – Тем не менее мой долг сообщить вам, что, на мой взгляд, основания для них имеются. Следовательно, ни в коем случае нельзя хоронить тело.
Разумеется, мне не было дела до того, что станется с телом, испытание Кола телом уже состоялось и не дало полезных результатов. Много больше меня заботило то, что Кола узнает, как я шаг за шагом раскрываю его злодеяния и противодействую его планам. Если посчастливится, думал я, он снесется со своими хозяевами, дабы сообщить им о происшедшем.
Краткое время я пребывал на грани того, чтобы добиться его ареста. Передумал я из-за мистера Турлоу, который вскоре приехал в Оксфорд, чтобы повидаться со мной. В своих записках Кола описал нашу встречу во время представления, и я не намерен повторять его слова. Потрясение, отразившееся у меня на лице, видно было всем. Я был поражен, и не только потому, что не видел Турлоу более трех лет, но потому что едва узнал его.
Как он переменился со времен былого величия! Я словно бы повстречал незнакомца, который чем-то походил на человека, кого я знал когда-то. Во внешнем облике очевидных перемен было немного, ибо он принадлежал к тем, кто в молодости выглядит стариком, а в старости моложавым. Но в нем ничто не напоминало о той власти, которую он некогда крепко держат в руках. В то время как многие горько сожалеют об утрате влияния, Турлоу как будто радовался, что с плеч его спал этот груз, и был доволен своей безвестностью. Изменилась сама посадка его головы, и с лица его исчезло выражение глубокой озабоченности, и через такие незначительные мелочи его облик в целом изменился почти до неузнаваемости. Когда он подошел ко мне, я не спешил обратиться к нему с приветствием, он улыбнулся мне так, будто распознал мою растерянность и понял ее причину.
Я искренне верю, что он столь решительно отвернулся от своей прошлой жизни, что даже будь она предложена ему теперь, он отказался бы принять какой-либо пост. Позднее он сказал мне, что дни он проводит в молитве и размышлениях и эти занятия считает более достойными, чем все его труды на благо страны. Общество ближних, по большей части, его не интересовало, и он ясно дал понять, что не желает, чтобы его тревожили те, кто стремится оживить безвозвратно ушедшие времена.
– У меня к вам поручение от вашего друга, мистера Престкотта, – шепнул он мне на ухо. – Быть может, нам стоит поговорить?
После спектакля я сразу же пошел домой (я вернулся под кров моего дома еще утром в тот день) и стал ждать его. Он не замедлил появиться и опустился в кресло со спокойной невозмутимостью, всегда ему присущей.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)