Александр Овчаренко - Клуб избранных
Не торопясь, Жорка достал из кармана моток тонкой бечёвки и привязал за ручку двери, после чего отошёл влево на три шага и с силой потянул бечёвку на себя. Маленькая заветная дверца открылась легко, но тут же хлёстко, словно лопнувшее на морозе дерево, прозвучал выстрел. Винтовочная пуля, сбивая с веток снег, ушла в загустевшие зимние сумерки. Окажись на месте Карася человек несведущий – лежать бы ему на снегу с простреленной головой. Обрез трёхлинейки образца 1890 года, установленный ещё дедом Гаврилой в качестве самострела, все годы работал исправно и без осечек.
– Ну, вот, кажись, и всё! – перекрестился Карась и, согнувшись, полез в оборудованный ещё дедом схрон.
За дверцей располагался узкий проход, ведущий в низенькую квадратную комнату, обложенную диким камнем. Карась бочком протиснулся в кладовую и включил аккумуляторный фонарь. Мощный пучок белого света разорвал темноту, и взору Карася открылись стоящие вдоль стен двенадцать старинных сундуков, обитых коваными металлическими лентами.
– Вот они, мои двенадцать месяцев! – восхищённо произнёс контрабандист и нежно погладил холодную, покрытую искрящимся в свете фонаря инеем, дубовую крышку одного из них. – Когда бы я ни пришёл, они мне завсегда рады! Кудесники мои! – восхищённо бормотал Карась. – Золото – оно всё может! Потому человеку без золота никак нельзя! Без золота он и не человек вовсе! Хоть крестик маленький, хоть колечко, али зуб, но чтобы золотые были, иначе нет к человеку ни уважения, ни почёта!
Сундуки были старинные – дедовские, но оборудованные, как и входная дверь, системой электронной защиты. Морёный дуб, из которого были изготовлены сундуки, был крепче железа, и после того, как Жорка установил на них электронные замки, из них получились неплохие сейфы.
Карась вновь достал серебристый пенал, откуда извлёк более короткий ключ, который вставил в едва различимое отверстие в крышке сундука. Снова зазвучали рождественские колокольчики, и крышка сундука, подброшенная мощной пружиной, резко и неожиданно отскочила назад. Эта была очередная ловушка: человек, не успевший убрать голову, лишался её навсегда. Внутри сундука были плотно уложены кожаные кисеты.
Карась осторожно, словно ребёнка, взял один и, развязав на горловине шёлковый шнурок, высыпал на короткопалую ладонь часть содержимого. В свете фонаря весело заиграли золотые песчинки. Жорка зачарованно смотрел на них, не в силах оторвать жадного взгляда.
– Не отдам! – прошептал он. – Всех порву, но не отдам!
Потом аккуратно, до единой песчинки, ссыпал обратно в кожаный кисет и шнурком затянул горловину.
Примерно раз в месяц Жорка посещал схрон, чтобы забрать очередную порцию золотого песка. Много не брал: один, иногда два кисета, так как опасался хранить золото дома. Да и принесённое из тайги золото Карась старался отправить в Москву как можно быстрее.
Взгляд его упал на малоприметную дверцу в углу торцовой стены. Карась знал, что если открыть эту дверцу имеющимся у него ключом, и потом на четвереньках проползти по узкому проходу примерно десяток шагов, то можно оказаться в маленькой сводчатой пещерке, по дну которой весело журчит ручеёк. Ручеёк так себе, можно сказать – обычный, а вот песочек на дне этого ручейка особый – золотоносный. И всё золотишко, что в сундуках в кладовой спрятано, из этого самого ручейка намыто.
Годами богатство это зарабатывалось, тяжким трудом: пока Васька Карась – прадед Жорки, в кабаке за стойкой палёную водку разливал, сын его Гаврила в этом подземелье тайно золотишко мыл. Потом, когда совсем невмоготу становилось под землёй работать – менялись. Со временем Гаврила, когда занемог, семейную тайну сыну Ваньке передал. Пришёл черёд Ивана золотишко мыть. Вот так, по-семейному, золотого песку много намыли, сами того не ожидали, что в ручейке подземном богатство таится неисчерпаемое. И чем больше золота в схрон закладывали, тем Гаврила чаще стал задаваться вопросом: «Куда нам столько? Сколько ещё хапать будем? Итак уже не на одну жизнь хватит, и внукам и правнукам за глаза хватит»!
Перед смертью Гаврила призвал сына: «Слышь, Ванька! Как бы нам бога не прогневить жадностью нашей. Может, завалим пещерку-то? Мне уже золотишко ни к чему, а тебе и внукам твоим надолго хватит».
– Может, и завалим, – после короткого раздумья согласился Иван. – Но не сейчас. Нынче крупа золотая пошла размером с бекасин. Глупо от такого фарта отворачиваться.
Когда Жорке семнадцать годков стукнуло, привёл его отец в этот самый схрон, и всё показал. Сундуков тогда поменьше было, и системы электронной защиты и в помине не было, но обрез дедовский, в качестве самострела, уже тогда стоял.
Когда дед Гаврила помер, Жорка добычу золота на себя замкнул. Он тогда молодой был, здоровый, мог из-под земли сутками не показываться. Много в те года Жорка золотишка намыл, даже изредка самородки с голубиное яйцо попадались. Однажды ночью вернулся Жорка из тайги весь в земле, лицо гнусом покусанное, опухшее, одни глаза горят.
После бани подошёл он к отцу, и напрямик спросил его, как долго они, словно кроты слепые, под землёй ковыряться будут.
– Ответь мне батя, чего ради мы горбатимся? – наседал Жорка. – Чтобы, как дед Гаврила, всю жизнь знать, что владеешь миллионами, и не воспользоваться ими?
– Не пришло ещё время, сынок, потерпи немножко.
– Чего ждать? – не унимался наследник миллионов. – Советская власть крепка, как никогда, глупо ждать, что Запад нам поможет. Это всё на века! – обводя вокруг себя руками, горячился Жорка.
– Если поспешим и на крючок властям попадёмся, можем всё потерять. – упорствовал Иван Карась. – Уж лучше, сынок, здесь золото мыть, чем на Колыме под конвоем!
И Жорка мыл, скрипел зубами, матерился, но мыл, потому как уже тогда золото над ним большую власть заимело.
Удача пришла нежданно-негаданно. Докатилось до сибирской глуши малопонятное слово «перестройка». Что перестраивать и зачем – никто толком в Медведково пояснить не мог, но под это сугубо партийное мероприятие судьба дала Карасю шанс разбогатеть. Появилось понятие «частный бизнес», торговать, значит, можно. И, как грибы после дождя, стали появляться первые кооперативы. Жорка воспрянул духом и намеревался тряхнуть мошной по-крупному.
– Не торопись, сынку! – осторожничал отец. – Очень мне всё это НЭП[99] напоминает. Может, государство наше специально такую политику ведёт, чтобы на свет божий таких, как мы с тобой, выманить, а потом под нас сачок подвести. И будем мы после этого видеть небо в крупную клетку!
Однако опасения старого Карася не сбылись: частный бизнес с каждым днём всё больше набирал обороты, и Жорка с тоской взирал на новоявленных капиталистов, соривших деньгами без всякой меры.
Но тут новая напасть появилась: рэкет. Слово хоть и иностранное, но когда пионеры этого криминального движения ставили новоявленным бизнесменам утюг на спину или при помощи паяльника через задний проход пытались прижечь язву желудка, смысловая нагрузка его становилась всем близкой и очень понятной.
Притих Жорка, глядя на это всероссийское безобразие, желания свои, словно объезженного коня, взял под уздцы. Однако когда дикий капитализм вступил во вторую фазу, и разорившиеся государственные предприятия стали скупаться за бесценок, Карась не вытерпел и, прихватив вместе с наличностью кисет с золотым песком, отбыл в Москву на ловлю своей порции счастья.
* * *Златоглавая в тот период напоминала вертеп: граждане, ошалевшие от воровства, безнаказанности и шальных денег, в лучших традициях русского купечества в нескончаемом пьяном угаре мазали шлюх чёрной икрой и купались в фонтанах с шампанским. Стали открываться первые казино, но любители поставить судьбу на карту, по старой привычке, играли в притонах.
В один из таких притонов тёплым майским вечером и явился Жорка Карась. Промышлявшие в то время мелким шулерством Шрэк и Шершавый, сразу отследили провинциала и по отработанной схеме взяли «лоха» в оборот. Словно случайно Шрэк стал искать партнёров для игры в «Блэк Джет» или по-русски говоря, в «Очко». Карась согласился поучаствовать в игре, и тут же подошёл Шершавый, который с видом дорвавшегося до столичных соблазнов командировочного попросил принять его в игру.
Сели за стол, и Шрэк стал банковать.
Поначалу карта Жорке шла приличная, и он выиграл два или три раза незначительные суммы, но потом Шрэк и Шершавый включились в игру по-настоящему, и фортуна повернулась к Жорке филейной частью. Карась понимал, что «сладкая парочка» шулеров раздевает его по всем правилам, но денег не жалел. После очередного проигрыша Жорка выматерился и сделал вид, что наличность у него кончилась.
– Эх, была, не была! Где наша не пропадала! – выдохнул Жорка и залихватски поставил на кон золотой самородок, напоминавший по форме два слипшихся между собой сибирских пельменя.
