Александр Арсаньев - Французский сезон Катеньки Арсаньевой
– Кошмар…
– Да, история, прямо скажем… Но это еще не все.
– Дайте отдышаться.
– Мы в самом начале пути. И привал неуместен, разве что на глоток коньяку.
– В таком случае – продолжайте.
– Как скажете. В таком случае по поводу самого пожара…
– Да-да…
– В полицейском управлении склонны считать это результатом прямого попадания молнии. То-есть несчастным случаем…
Петр Анатольевич сделал многозначительную паузу.
– Но это же бред, – воскликнула я.
– Верую, ибо нелепо, Екатерина Алексеевна. К тому же легче переложить ответственность на Илью Громовержца. И уголовного дела на него заводить не требуется, потому как к суду не привлечешь, да и разыскать было бы трудновато. А что вас удивляет? Ведь свидетельств поджога нет, почему бы не свалить на богов? Тем более, что и гроза в тот день была знатная.
– Но к тому времени она закончилась…
– Откуда вам это известно? Вы что – присутствовали при этом?
– Но вы же прекрасно понимаете…
– Я – да, а у полиции другие резоны.
Ну, вот как тут удержаться от комментария? Почти сто пятьдесят лет назад сказаны эти слова, а «резоны» – что у тех полицейских, что у наших сегодняшних – прежние. Не знаю, был ли в те времена процент раскрываемости, но судя по этим страницам – был. И так же неохотно бралась тогдашняя полиция за сложные дела, и так же стремилась списать их на стихийные бедствия, божественное вмешательство и трагическое стечение обстоятельств, иначе говоря – несчастные случаи.
Ничего не изменилось с тех пор в нашем «тридевятом царстве». И ведь еще недавно мы с гордостью за классиков произносили – «вечно живая комедия», «удивительно современное звучание», даже не задумываясь над тем, что это наша жизнь совершенно не меняется, и на диво всему цивилизованному миру – как проклинали российское бездорожье и беззаконие при царских режимах, так и продолжали его проклинать и при военных коммунизмах, и в советские и постсоветские времена. Потому как традиции для нас – это все, или иначе говоря – ничему научиться мы просто не в состоянии. Умные люди учатся на чужих ошибках, глупые – на своих, а дураки… Да вроде и не дураки, а жизнь, что ни говори, какая-то дурацкая…
Иначе чем же тогда объяснить не просто современное звучание последующих строк, а словно списаны они с нового российского кино с его пресловутой, но тем не менее злободневной чернухой:
– У меня такое ощущение – словно все это кем-то подстроено. Еще немного, и они придут к выводу, что и умер Константин от несчастного случая.
– Уже.
– Что уже?
– Уже есть такое мнение. И при отсутствии дополнительных улик, оно, скорее всего, восторжествует.
– Но это же не так!
– У вас есть доказательства?
– У меня – есть, – подавая Петру Анатольевичу полученное давеча письмо, ответила я.
– Вот как… – даже не распечатав того, и ни капли не удивившись, протянул он. – А я-то оставлял эту новость на сладкое. – И достал из внутреннего кармана еще одно письмо, точно такое же. – Ну-ка, ну-ка, сравним… С разницей в два слова.
Он протянул мне оба письма. Они действительно ничем друг от друга не отличались, кроме того, что в его «милостивая государыня» было заменено на «милостивый государь».
– Когда вы его получили?
– Не знаю.
– То есть?
– Оно лежало у меня на столе в редакции. И никто не видел, как оно туда попало. Во всяком случае, два часа назад я его уже прочитал.
– Значит ко мне он заглянул позже.
– Заглянул? – удивился Петр. – Вы хотите казать, что знакомы с автором?
– Не имела такой чести…
И я рассказала Петру историю появления у меня этого послания во всех подробностях, включая собственную ошибку с шалью.
– Но… зачем ему было так рисковать?
– Сама удивляюсь.
– Ничего не понимаю.
– Я тоже, хотя и пыталась это сделать до вашего прихода.
И я показала ему свой список.
Петр пробежал его глазами и несколько раз иронически хмыкнул.
– Я бы не стал отказываться пока ни от одной из этих версий. Только пересмотрел бы их, с учетом наличия второго письма.
Этим мы и занялись. В результате чего пришли к одному единственному выводу: кого-то наше участие в этом деле не устраивает. И он попытался устранить нас, предупредив, что на этом не остановится.
– В определенном смысле, это даже благородно с его стороны, – подвел итог Петр Анатольевич.
– Что вы имеете в виду? – не поняла я.
– Предупредить о грозящей нам опасности – это ли не благородство?
– В таком случае разбойничья фраза «Кошелек или жизнь» – не менее благородна.
– Разумеется. Во всяком случае, у человека есть выбор. У нас в отличие от Булонского леса обычно сначала убивают, а потом выворачивают карманы.
– Я бы не стала его за это благодарить.
– А почему бы и нет?
– Вы, как обычно, склонны к парадоксам.
– Вовсе нет. Этот джентльмен предлагает нам сделку, не желая брать лишний грех на душу. А вот если мы откажемся от его предложения, уж тогда…
– Возьмет?
– Не сомневаюсь.
– Вы даже не пытаетесь меня успокоить.
– Вас, Екатерина Алексеевна? С каких это пор вы в этом нуждаетесь? Можно подумать, что вы настолько напуганы, что готовы отказаться от своих намерений. Или это действительно так?
Я только вздохнула в ответ на его лукавый вопрос.
– Ну вот, – рассмеялся Петр Анатольевич. – Поэтому и не собираюсь вам подслащивать пилюлю. У вас достаточно крепкий желудок, чтобы переварить и не такую новость.
– Бессердечный вы человек, как я погляжу.
– Просто неглупый, Екатерина Алексеевна, и неплохо вас знающий.
– И что же по вашему, знающий меня человек, я теперь попытаюсь сделать? – спросила я его.
– Думаю, попытаетесь узнать, кому помешал живой Лобанов?
– Вы действительно проникаете в мои мысли? – невольно удивилась я, поскольку попадание было что называется в яблочко.
– Я сам думаю об этом весь день, так что догадаться нетрудно.
– В таком случае – предлагаю объединить наши усилия. Поскольку нас уже и без того многое объединяет.
– Враги, во всяком случае, у нас точно общие, – согласился Петр, и мы с ним самым подробным образом обсудили все возможные варианты.
А так как поводом для убийства на нашей грешной земле обычно являются деньги, то для того, чтобы подтвердить этот тезис, нам потребовалось не так много времени.
Поэтому через час мы были уверены, что или кому-то не давало покоя состояние Константина, в таком случае подозревать следовало кого-то из его родственников или потенциальных наследников. Или же кого-то не устраивал его предстоящий брак, в таком случае нужно было разыскивать злоумышленника среди его соперников, то есть потенциальных женихов Ирочки Вербицкой. Таковых было немало, потому что ни ее состояние, ни связи ее отца не помешали бы ни одному здравомыслящему человеку.
Кроме того мы обсудили и несколько иной вариант, вернее иную его разновидность – некоего пылко влюбленного ревнивца, для которого одна мысль, что объект его страсти будет принадлежать другому, сама по себе невыносима. Но подобные субъекты действуют обычно иначе, они не столь осторожны и порой даже не скрывают своей ненависти и ее последствий. Поэтому чаще предпочитают публичное оскорбление с последующей дуэлью. Поэтому если мы и не отказались от этой версии полностью, то оставили ее скорее про запас, на тот случай, если первые две заведут нас в тупик.
И на этом расстались, договорившись встретиться на следующий день, поскольку у меня к концу нашей беседы начали слипаться глаза, а Петр предпринимая героические усилия, еле сдерживал зевоту.
Потому что на дворе к тому времени была глубокая ночь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Как вы думаете, куда я направилась на следующий с утра пораньше? Ни за что не догадаетесь – к ворожее.
Она произвела на меня настолько сильное впечатление, что все это время я думала о ней. Хотя и не признавалась в этом никому, в том числе и своей лучшей подруге. Хотя уже и не подшучивала над ней, и вообще мне было не до смеха, когда мы возвращались домой той ночью.
Так вот. Я снова решила к ней сходить. Даже не могу сказать – зачем. Вернее могу, но ответ будет совершенно неопределенный, как совет оракула или сказочная фраза – сама не знаю – зачем. Но почему-то меня тянуло туда снова, и, остановив лошадей в двух кварталах от того района, где находилась ее квартира, я отправилась туда пешком, оглядываясь по сторонам, словно преступница.
Каково же было мое разочарование, когда в результате всех этих ухищрений я наткнулась на запертую дверь. Соседи на мой осторожный вопрос ответили пожатием плеч, они словно и не понимали, о чем я их спрашиваю. Впрочем, по их лицам можно было предположить, что они вообще соображают с трудом. А может быть, еще не пришли в себя после вечерних возлияний.
Я так больше никогда и не встречалась с этой женщиной, и даже память моя отказывается воспроизвести ее имя. Хотя такое со мной случается редко. Именно поэтому я, рассказывая о нашем с Шурочкой к ней визите, никак ее и не назвала, не желая придумывать ей чужое для нее имя. Да и какое, в конце концов, это имеет теперь значение?
