Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3: Мальтийский жезл
— Даже заклинание?
— А вот представьте себе! Георгий Мартынович был глубоко убежден в том, что всякие таинственные формулы служили алхимикам для отсчета времени в темной лаборатории. Затем, вероятно, чтобы не пропустить нужный момент при дистилляции растительных соков, активность которых иногда быстро пропадает. Если требовалось, он выучивал наизусть какую-нибудь абракадабру и потом замерял длительность звучания по секундомеру.
— И помогало? В работе, имею в виду.
— На такие вопросы он обычно не отвечал. Отшучивался.
— А вы случайно не знаете, какие конкретно исследования вел Георгий Мартынович в самое последнее время?
— Только в самых общих чертах.
— И на том спасибо.
— Собираясь в отпуск, он говорил, что хочет продолжить свою работу над галлюциногенами-анестетиками.
— Обезболивание?
— Совершенно верно. Последние два года он со свойственным ему терпением занимался анализами всевозможных бальзамов. По старинным прописям, разумеется: западноевропейским, славянским, тибетским, даже южноамериканским. Это вам не эликсир бессмертия, тут действительно можно сделать потрясающие находки. Я почти не сомневаюсь в том, что именно этим он и занимался до самой последней минуты…
— Среди осколков колбы мы обнаружили фрагменты какого-то корневища. Не знаете, что это могло быть? Наши аналитики, к сожалению, не пришли к единому мнению. Вы нам не поможете?
— Надо посмотреть, — не слишком уверенно пообещала Наталья Андриановна. — Но боюсь, мне это не по зубам. Не лучше ли обратиться к ботаникам?
— Ботаники как раз и спасовали. Даже гистология не помогла. Трудный корешок попался, неизвестный для них.
— А по записям в лабораторном журнале установить нельзя? Георгий Мартынович все самым тщательным образом регистрировал. Вы хоть нашли журнал?
— Журнал-то мы нашли. — Люсин по старой, до конца не изжитой привычке почесал макушку. — Да уж больно темное дело, Наталья Андриановна, эти лунные фазы, латинские сокращения и прочая алхимическая заумь. Не потяну.
— Я попробую облегчить ваши поиски, но мне нужно подумать, проконсультироваться.
— Такое название, как Unguentum malaferum, вам ничего не говорит?
— Что-то очень знакомое. — Она словно бы прислушалась к себе. — Нет, извините, не могу вспомнить. Я не знаю латыни.
— Мазь ведьм, — подсказал Люсин. — Или ведьмовская мазь.
— Ах это! — Она просияла на миг. — Помню, помню… Георгий Мартынович что-то такое рассказывал. Даже обещал дать немного на пробу, если, конечно, получится. Мы еще смеялись по этому поводу.
— Смеялись?
— Ну конечно! Коллектив как-никак на девяносто процентов женский. — Она растроганно вздохнула. — Всем хочется…
— Это в ведьмы-то? — непритворно поразился Люсин.
— Счастья хочется, красоты, молодости…
— Помните, как несчастная Катлина натерла волшебной мазью Неле и Тиля Уленшпигеля? Уже из одного описания можно судить, что в состав снадобья входили галлюциногены и другие наркотические вещества, вызывающие частичную анестезию.
— И у него была такая мазь?
— Насчет мази сильно сомневаюсь, а вот рецептов более чем достаточно, хоть отбавляй. Что ни книга, то дюжина новых рецептов. Вас это в самом деле интересует?
— Самым живейшим образом. Дадите?
— Вам с молочаем, папоротником или предпочитаете белену?
— Сам не знаю.
— Это не ответ.
— Если бы я мог хоть на минуту поверить! — невесело пошутил Люсин.
— Во что? — не поняла его Наталья Андриановна.
— Да в это, в вашу волшебную мазь. Ведь прелесть! Намажься с ног до головы и лети себе за тридевять земель… Смех, а такая версия многое объясняет. Вы не находите?
— Могу предложить другую, не менее интересную. — Она не приняла шутки. — Маг-чернокнижник забыл заклинание и был унесен дьяволом. Как вам понравится? По-моему, здорово. Сюда и взрыв укладывается, и разбитое окно.
— Вы сердитесь, Наталья Андриановна? Я вас чем-то обидел, задел?
— Обидели?.. Просто мне сейчас не до юмора. Не то настроение.
— Я понимаю. Еще раз простите великодушно, если меня занесло.
— При чем тут это? — Она красноречиво глянула на часы. — Я понимаю: случай сложный, не за что ухватиться, вы озабочены, растеряны даже, но зачем же дурака-то валять? Какое вам дело до корешков, мазей и прочей, извините, ерунды? Разве в том дело? Или вы надеетесь таким путем напасть на след?
— Вы правы, надеюсь. — Люсин выключил магнитофон и встал с осточертевшего ему кресла.
Наталья Андриановна тоже не замедлила подняться.
— Тогда не смею вам мешать. — С видимым удовольствием она повела занемевшими плечами. — Там, — указала на комодик с алфавитными ящичками, — полная картотека растений, с которыми работал Георгий Мартынович. Остается лишь угадать, на какой карточке значится интересующий вас корешок. Желаю успеха, а мне, извините, пора — люди ждут.
Оставшись переживать в одиночестве — он так и не понял, чем вызвана столь неожиданная реакция, — Владимир Константинович рассеянно выдвинул первый попавшийся ящик: ива, имбирь, ирис, иссоп… Сотня, если не больше, растений и на каждое — десятки отдельных карточек. «Что ж, если нет другого выхода, можно попробовать, — рассудил он, — методом исключения. Не квинкефолиум, не кервель, не крестовник… Может, калган? Надо искать клубень, крупное корневище».
Переписав названия, на что ушло около часа, он бережно задвинул последний ящик. Затем, чтобы получить более полное представление о столь необычном хранилище, достал, разумеется наугад, картонку, озаглавленную «Репейник»:
Кроме того, что трава за обилие славится качеств,
Пьется растертой, живот избавляя от боли жестокой.
Если же телу нежданно железо враждебные раны
Вдруг причинило, тогда на себе испытать подобает
Помощь ее, приложив растолченную к месту больному
Ветку травы, — и тотчас же вернем мы прежнее здравье
Этим искусством, к припарке добавив кусающий уксус.
На отвороте карточки значилось следующее:
«Валафрид Страбон (809–849 гг.). Из поэмы «О культуре садов», или «Садик». Источники: Квинт Серен, Самоник, Вергилий, Плиний Старший, Диоскорид, псевдо-Апулей, «Капитулярий» Карла Великого».
Куда как права была Наташа Гротто, утонуть тут ничего не стоило, сгинуть, что называется, с ушами.
Перед тем как уйти, Люсин еще раз оглядел застекленные полки, бегло перелистал блокнотики-семидневки. Адреса, телефоны, фамилии, часы встреч, аббревиатуры учреждений. И цитаты, и формулы, и даже рожицы. А ухватиться не за что. Ни малейшего кончика.
Глава пятая
Руины Монсегюра
Посланная Люсиным через МИД телеграмма уже не застала Людмилу Георгиевну. Вместе с мужем, Игорем Александровичем Берсеневым, она отбыла в поездку по легендарным городам Лангедока.
— Берсеневы уехали? — спросил экономический советник, показав телеграмму секретарю.
— Вчера вечером… Но я примерно знаю, где они намеревались остановиться. Может быть, дать знать?
— Нет, пожалуй, не стоит, — после долгого раздумья покачал головой советник. — Все равно ничего не изменишь. Только отравим людям уик-энд. Они ведь и без того собирались в Москву?
— Во вторник. Я сам в «Аэрофлоте» бронировал. Так что не позже понедельника будут здесь.
— Значит, так тому и быть. Днем раньше, днем позже… Бедная Люда, — пожалел он, — веселенький ей предстоит отпуск.
Берсеневы между тем со скоростью ста восьмидесяти километров в час приближались к Тулузе. Как радовалась Людмила Георгиевна этой поездке! Облицованное драгоценным деревом купе первого класса с отдельным входом и ванной, стремительная смена декораций, изысканная кухня, скорость, комфорт. А впереди ожидали новые радости: старинные соборы, феодальные замки, потемневшие от времени полотна и гобелены.
В Тулузе Берсеневы намеревались арендовать в агентстве Хертца малолитражку, запастись путеводителями и взять курс прямехонько на Альби, где семь столетий назад зародилось еретическое движение, потрясшее устои феодальной Европы.
— Все твои фантазии! — добродушно проворчал Игорь Александрович, получив из рук хорошенькой брюнетки желтый конверт с ключом от машины. — Почему не Лазурный берег? Не Сен-Мишель, наконец, куда все так стремятся попасть?
— Вот именно все! — Людмила первой увидала на стоянке предназначенный им небесно-голубой «пежо». — Нам туда!.. Зато Монсепора никто не видел. Притом, ты же знаешь, я обещала папе… Он так мечтал посмотреть катарский замок! Даже представить себе не можешь, какой будет ему сюрприз. Как думаешь, там можно купить проспект?
— Можешь не сомневаться. Это добро продается всюду.