Оливер Пётч - Крепость королей. Расплата
Тем временем вокруг пленницы столпилось немало народу. Мужчины смеялись и горланили, как если бы караульные подстрелили крупного оленя. Кто-то потянул Агнес за волосы, другой схватился за рубашку, так что та порвалась на плече и обнажила грудь. Агнес пыталась прикрыться связанными руками, пригибалась и уворачивалась, а крестьяне все тянули руки к ее волосам, лицу и грудям. Несмотря на свое затруднительное положение, Агнес излучала гордость, которой Матис не переставал дивиться.
– А ну прекратить!
Матис врезался в толпу и растащил несколько человек. Одного он толкнул с такой силой, что тот плюхнулся от неожиданности на землю, а другому с силой заехал по лицу.
– Что… что еще такое? – вскричал мужчина и схватился за разбитую губу. На землю закапала кровь. – Становись в очередь, если хочешь поразвлечься!
– Вы ничем не лучше животных! – вскинулся на него Матис. – Ничем не лучше вонючего, похотливого зверья!
Остальные расступились и смотрели на него с недоверием.
Агнес по-прежнему прикрывала лицо руками. Теперь же она медленно их опустила, и глаза ее расширились. Казалось, она только сейчас осознала, кто пришел к ней на помощь.
– Матис! – воскликнула Агнес в ужасе. – Ты здесь? Но… но…
– Я так смотрю, вы уже знакомы.
Это был голос Йокеля. Пастух услышал шум и приблизился к толпе. Он медленно переводил взгляд с Матиса на Агнес и обратно. Лицо его вытянулось в притворном изумлении.
– Ну конечно! Дочка наместника Эрфенштайна и ее бывший оружейник! Какая трогательная встреча! – Он недоверчиво взглянул на Матиса. – Ты так ведешь себя с ней… Можно подумать, между вами что-то есть.
– Я просто не хочу, чтобы люди вели себя, как животные, вот и всё.
Матис потупил взор. Никто из крестьян не знал, насколько близки они были с Агнес в действительности. Для них он был бывшим оружейником из Трифельса, а она – его бывшей хозяйкой, ныне графиней Лёвенштайн-Шарфенек. Его поведение, должно быть, озадачило крестьян – они-то ожидали, что он скорее заплюет ее…
– Ни одна женщина не заслужила, чтобы с нею так обращались, – резко добавил юноша.
Йокель недобро сверкнул глазами. А потом неожиданно зажал рот ладонью, точно женщина.
– О Матис! Ты здесь? Но, но… – передразнил он Агнес тонким голоском.
Крестьяне разразились хохотом.
– Не знай я, что ты лучший из моих людей и ненавидишь дворян, точно рогатого, я бы решил, что между вами что-то было, – понизил голос пастух. – Скажи, Матис, я прав? Ну, говори же! Кувыркался ты с милой графиней на сеновале? Уже целовал ее упругие грудки?
– Глупости, – ответил Матис, стараясь не смотреть в глаза ни Йокелю, ни Агнес. – Мы… просто знакомы, только и всего.
Крестьяне совсем притихли и напряженно следили за перепалкой между предводителями.
В конце концов Йокель понимающе кивнул.
– Как скажешь. Значит, ты не станешь возражать, если мы сейчас запрем ее светлость графиню в подвале? Сегодня же вечером крестьянский совет решит, как с ней быть.
Тут пастух возвысил голос и обратился к собравшимся; при этом он с явным отвращением указал на Агнес.
– Друзья, взгляните на эту девицу. Сама она, казалось бы, безвинна, но муж ее – один из величайших угнетателей Пфальца! Его ландскнехты разоряют наши поля, его наместники отбирают у нас все до последнего крейцера. На эти деньги он покупает своей супруге изысканные одежды, в то время как наши дети ходят в лохмотьях… Так пусть она теперь поплатится за все, что он нам сделал!
Крестьяне ликовали, пожирая Агнес алчными взглядами.
– Не графиня вас притесняла, – вставил Матис. – Не забывайте, во всем повинен граф! Давайте…
– В этот раз тебе не лишить нас награды, – прошипел Йокель. – Даже не думай! Монахи пусть катятся куда подальше, от этих стариков никакого вреда. Но только не графиня! Она наша! Сам Господь привел ее в наше логово.
Все возражения Матиса тонули во всеобщем гомоне. Крестьяне орали, бесились и ревели. И только когда возвысила голос Агнес, стало заметно тише. Она гордо вскинула голову, один Матис заметил, как по телу ее пробежала легкая дрожь. В этот миг у нее действительно был вид рожденной повелевать.
– Где отец Тристан? – спросила она твердым голосом.
Йокель смерил ее испепеляющим взором.
– О ком это ты, наместница?
– Мой духовник. Я хотела навестить его. Если мне суждено умереть, то позвольте мне хоть повидаться с ним. – У Агнес сорвался голос. – Или он мертв?
– А мне почем знать? Кому-то из монашков мы уже вспороли животы. Может, был среди них и твой духовник…
Йокель пожал плечами и оглядел крестьян. В конце концов Матис ответил тихим голосом:
– Отец Тристан лежит в лазарете, он тяжело ранен, – он по-прежнему старался не смотреть на Агнес. – Дышит слабо, но еще жив.
Йокель рассмеялся.
– Так скорее отведите ее к нему! Пока еще не поздно. Для них обоих, – добавил он со зловещей улыбкой. – Мы сегодня же решим, что делать с девицей. Нужно ясно показать всему Васгау, что нашему терпению пришел конец.
Пастух небрежно кивнул своим телохранителям.
– Янсен, Паулюс, проводите достойную графиню к старому дурню. Матис покажет вам, где лазарет. Если монах еще жив, пусть исповедует ее. В сарае или сортире, мне без разницы.
– Лучше бы мне пойти с ними, – заявил вдруг Райхарт, выступая из толпы. – Я давно знаю Матиса. Девка ему в душу запала, поверь. Черт его знает, что ему в голову взбредет.
Матис изумленно посмотрел на старого орудийщика, но заметил, как тот предостерегающе вскинул брови, и промолчал.
Йокель недоверчиво нахмурил лоб, но потом все же кивнул.
– Ты прав, рисковать незачем, – он властно махнул трехпалой рукой. – А теперь ступайте, пока я не пожалел о своем великодушии.
И с распростертыми руками пастух обратился к своим соратникам.
– Священники обещали нам рай на земле! – вскричал он. – Его не наступило. Так что теперь мы низвергнем их в ад! Очистительным пламенем сметем с лица земли всех правителей! Готовы ли вы пройти со мной этот путь?
Толпа взревела в один чудовищный голос.
В то время как крестьяне продолжали ликовать, Агнес в сопровождении Матиса, Ульриха и телохранителей шагала к громадине монастыря. Она смотрела прямо перед собой и кусала нижнюю губу. Никто из мужчин не должен видеть ее слез.
Агнес не могла решить, что ее больше ужасало: осознание, что отец Тристан, возможно, при смерти, или предательство Матиса. Она знала, что он примкнул к мятежникам, но не ожидала встретить его здесь, среди убийц и поджигателей. Прежде, когда Матис рассказывал ей о несправедливости и скором восстании крестьян, это звучало как-то невинно. Теперь же молодая женщина видела, что это значило в действительности: убийства, грабежи и разруху. Неужели она так в нем ошибалась?
Потом Агнес вдруг осознала, что скоро все ее сомнения будут несущественны. Крестьяне убьют ее, чтобы поквитаться с графом. Ею постепенно овладевал смертельный ужас. В холодном, продуваемом коридоре у Агнес на мгновение потемнело в глазах. Она покачнулась, и Матис ее подхватил.
– Тебе… – начал он, но Агнес его оттолкнула.
– Оставь меня! – прошипела она. – И больше ко мне не прикасайся!
Матис испуганно отступил в сторону, и телохранители язвительно заухмылялись.
– Смотри-ка, а голубок-то клюется, – заметил Янсен и ткнул товарища в бок. – Ну ничего, скоро мы ее отучим.
Паулюс грубо рассмеялся. Он подтолкнул Агнес, и она поплелась дальше по коридору, мимо разгромленной трапезной и монашеских келий. Плечо еще болело после падения, рана на лбу по-прежнему кровоточила. По сути, женщину поддерживала одна-единственная мысль: если ей и суждено умереть, то перед смертью она хотя бы узнает, что означали ее сновидения и кем была эта Констанция. В глубине души Агнес чувствовала, что судьба этой женщины каким-то образом связана с ее собственной.
Наконец они дошли до лазарета. Паулюс шагнул вперед и с грохотом распахнул дверь. В нос ударил запах ладана, трав и испражнений. Комнату как раз окуривали, Агнес едва различила сквозь дымку шаткие кушетки. Несколько раненых крестьян испуганно подняли головы.
– Где монах? – спросил Янсен.
Одна из прислужниц нерешительно указала в угол. Там, окутанная дымом, стояла одинокая кровать. Лежавший на ней человек был до того худым, что походил на пугало.
– Отец Тристан, – вскричала Агнес и уже бросилась было к кровати, но Янсен крепко схватил ее за плечо.
– Не так быстро, пташка, – прорычал он. – Мы рядом постоим, пока ты душу изливаешь.
– Это же исповедь, ослиная твоя башка! Или забыл? – Ульрих потянул озадаченного телохранителя к двери. – Если в вас хоть крупица веры сохранилась, то пойдемте, подождем снаружи.
