Николай Свечин - Варшавские тайны
В сыскной полиции служило двадцать восемь человек. Во всех агентах есть нечто общее: незаметные, на вид заурядные — взгляду не за что зацепиться. Такими же оказались и варшавяне. Лыкову они понравились. Почти все из отставных унтер-офицеров, один даже фельдфебель. Двое побывали на турецкой войне. От русских сыщиков поляков отличало только щегольство. Треть населения Варшавы — евреи, и несколько служило и в составе отделения. Они выделялись своими живыми, хитрыми физиономиями. Особенно колоритным был Шмуль Сахер, громогласный и веселый. От его бойких находчивых ответов все покатывались со смеху.
После агентов представились два делопроизводителя, важные паны в возрасте. В конце шеренги стоял единственный русский. Это был молодой парень немного несуразной наружности, с большой головой и задумчивыми глазами. Он назвался:
— Канцелярский служитель второго разряда, не имеющий чина Иванов.
— А почему он без чина, Витольд Зенонович? — спросил Алексей у Нарбутта.
— Нет вакансии, — ответил он и посмотрел на младшего письмоводителя со значением; тот промолчал.
— Мы условились с начальником отделения, что я выберу себе помощника.
— Эрнест Феликсович говорил мне об этом. Вы хотите именно Иванова?
— Да.
Парень стоял внешне безразличный, но было видно, как он волнуется.
— Хорошо. Иванов! Вы назначаетесь ассистентом коллежского асессора Лыкова на время его командировки, — официально объявил Нарбутт. Потом повернулся к Лыкову и впервые улыбнулся:
— Именно так мы и предполагали!
— Спасибо, Витольд Зенонович. Вы правы, хочется работать с соотечественником. Ну-с, господин Иванов, а как вас по имени-отчеству?
— Егор Саввич.
— А меня Алексей Николаевич.
Лыков протянул своему новому помощнику руку, и тот, помедлив секунду, пожал ее.
— С этой минуты ваша служебная деятельность будет определяться только моими указаниями.
— Слушаюсь!
— По завершении совещания поднимемся в мою комнату и определим план ближайших действий. Будем искать убийц!
Но совещание закончилось, не начавшись. В кабинет Гриневецкого прошмыгнул городовой с красным лицом — запыхался от бега. Яроховский с Нарбуттом обменялись понимающими взглядами. Действительно, надворный советник вскоре вышел в коридор.
— Господа, у нас труп!
— Где, кто? — лаконично осведомился Нарбутт.
— На свалке под Доброй улицей. Зарезанный офицер. Всю ночь пролежал.
— Офицер? — ахнули поляки и почему-то посмотрели на Лыкова.
— Увы, — подтвердил Гриневецкий. — Этого нам только не хватало. Алексей Николаевич, вы едете с нами. Вдруг тут какая-то связь?
— Да, конечно. Но в четверть первого меня ждет следователь. Надо послать кого-то предупредить…
— Иванов! — повернулся к подчиненному Эрнест Феликсович. — Ступайте в Окружный суд, найдите там следователя Черенкова…
Но Лыков перебил начальника отделения:
— Егор Саввич едет с нами.
— Какой еще Егор Саввич? — опешил Гриневецкий.
— Господин Иванов. Как мой помощник, он должен стоять вблизи расследования.
— Ах да, я и не сообразил. Разумеется, ваш помощник едет с нами.
— Я пошлю в суд курьера, — предложил Яроховский.
— Сделайте одолжение, Франц Фомич. Остаетесь в отделении за старшего. А вы, господа, за мной!
Полицейские набились в пролетку. Широкий в кости Гриневецкий совсем припер Нарбутта к стенке. Лыков тоже был в плечах будь здоров и также изрядно стеснил своего ассистента.
По Новосенаторской и Трембацкой экипаж выехал на Краковское Предместье и покатил на юг. У Соборной площади свернул на Каровую, и пейзаж сразу изменился. Вчера Лыков здесь не ходил! Будто они перенеслись как по волшебству из Варшавы в московскую Хапиловку. Всюду грязь, горы неубранного мусора, дома-развалюхи и бедняки в лохмотьях. Где же нарядная и веселая публика с проспектов? Вместо нее — унылые и пришибленные голодранцы. Опытный глаз Лыкова замечал и «деловой элемент». Воры и мазурики, завидев полицейских, торопливо скрывались в переулках. Как их много! Появились и пьяные, тоже поляки. Изнанка столицы оказалась неприглядной. Нарбутт увидел, какое впечатление она произвела на Алексея, и пояс нил:
— Самое опасное место на этом берегу Вислы. Хуже только в Праге.
Не имеющий чина хотел что-то возразить, но передумал.
Пролетка по разбитой дороге медленно спускалась к реке. Наружность прохожих делалась все отвратительнее. Когда пересекли Добрую, Лыков ахнул: ну, чистая Сретенка! Такой же длинный остов улицы-позвоночника с торчащими в обе стороны переулками-ребрами.
Проехали водозаборную станцию и остановились на берегу. Чуть ниже трубы, у самой воды раскинулась огромная зловонная свалка. Куда смотрит городская управа? Нигде еще Алексей не видел такого вопиющего нарушения санитарных норм. В Петербурге одна из двух столичных свалок тоже расположена у Невы. Но не около же водозабора!
Возле одной из куч столпились люди: помощник пристава, двое городовых, фотограф с треногой и доктор с чемоданчиком. Рядом стояла закрытая карета-труповозка. Лыкова удивило отсутствие толпы зевак. Обитатели свалки, наоборот, попрятались. Лишь какой-то оборванец мирно спал неподалеку на заботливо подстеленных листах толя.
— Вон побежали! — дернул начальника за рукав Нарбутт.
— Где?
— Да уж скрылись! На Густую завернут, там у них притон.
— Узнали кого, Витольд Зенонович?
— А как же! Рафал Васютынский со своей хеврой. Шесть человек, все в сборе. Зданек Дыня сильно хромает, его под руки ведут.
— Это шайка грабителей, что работает от свалки, — пояснил Алексею Гриневецкий. — Так, второй сорт. Не до них сейчас.
Полицейские вылезли из пролетки и подошли к трупу. Начальник сыскной полиции представил Лыкова:
— Мой новый помощник. Временный, для ускорения розыска убийц Емельянова.
Фотограф и доктор, оба поляки, молча переглянулись. Помощ ник пристава, долговязый русак-подпоручик, пробасил:
— Давно бы так! Третий месяц уже, как приткнули человека, и никаких концов… Тут у нас, Эрнест Феликсович, тово… опять…
— Показывайте.
Городовой сдернул рогожу, и Лыков увидел своего вчерашнего недруга. Штабс-капитан пограничной стражи лежал на боку. Скрючившись, он сжимал в охапку собственные внутренности, вывалившиеся из распоротого живота. Мундир и шаровары задубели от крови. Гримаса невыносимой боли исказила лицо убитого, но это был он, скандалист из ресторана.
— Доктор?
— Рана очень жестокая, но какая-то неумелая. А может, нарочно так сделали, чтобы дольше мучился? Его держали за руки, когда резали. На запястьях остались следы… Офицер умирал несколько часов.
— Где? Здесь, на свалке?
— Так точно, Эрнест Феликсович, — встрял подпоручик. — Вон сколько крови натекло.
— И никто не слышал стонов? Вокруг ночуют десятки людей.
— Кто станет связываться с полицией? Они же все без видов. Ишь как попрятались, расканальский народ!
— Витольд Зенонович, вызывайте агентов и начинайте поиск свидетелей, — распорядился надворный советник. — Никого не пугайте, ногами не топайте, будто бы вы просители. Понадобится — дайте полтину опохмелиться. Пусть только честно расскажут, что видели или слышали. Должны были, если этот несчастный мучился тут полночи. Кто-то его сюда привел! Или привез. И этого кого-то могли запомнить.
— Слушаюсь.
— В карманах что-нибудь нашли? — вновь обратился к помощнику пристава Гриневецкий.
— Нет. Их вывернули до нас.
— Убийца?
— Может, и он, но скорее здешние. Дождались, когда кончился, и обчистили.
— Это запросто, — согласился Нарбутт. — Но если так, опрос ничего не даст. Тот, кто обшарил покойника, не сознается. А мазурики его не выдадут.
— Надо обойти местные питейные заведения, — предложил Лыков. — Вдруг кто посреди ночи пришел часы пропивать?
— У нас, Алексей Николаевич, посреди ночи все питейные закрыты, я вам вчера это объяснял, — терпеливо возразил Гриневецкий.
— Даже низкого пошиба?
— И низкого, и высокого.
— И подпольных кабаков нет? И «мельниц», где уголовные в карты играют? А скупщики краденого тоже по ночам спят? Не поверю, извините!
— Алексей Николаевич прав, — сказал Нарбутт. — Я оставлю на свалке одного агента. Пусть ходит, спрашивает. Больше для очистки совести, чем в ожидании пользы. А сам с ребятами прочешу Добрую и переулки. Вдруг да зацепим!
— Личность убитого пока не установили? — спросил у подпоручика Гриневецкий.
— Офицеры паспортов не имеют. По мундиру судить, так он из Александровской бригады пограничной стражи. Надо им телеграфировать.
— Его фамилия — Сергеев-третий, — неожиданно для всех пояснил Лыков.
Состоялась немая сцена. После длинной паузы надворный советник спросил:
