Элеанор Каттон - Светила
– Капитана, кажется, зовут Карвер, – медленно проговорил он. – Фрэнсис Карвер, если не ошибаюсь; это человек большой физической силы, мрачного вида, с белым шрамом на щеке. Соответствует ли описание тому, кого вы имеете в виду?
– Соответствует, – кивнул Балфур, в свой черед придирчиво всматриваясь в лицо собеседника. – Мне было бы любопытно узнать, как именно вы с мистером Карвером познакомились, – промолвил он, выждав мгновение. – Если, конечно, вы потерпите подобную бесцеремонность.
– Простите, но мы с ним не знакомы, – отозвался Мади. – То есть я уверен, что при новой встрече он бы меня не узнал.
Мади твердо решил, в полном соответствии с избранной стратегией, отвечать на вопросы Балфура вежливо и без возражений, чтобы иметь право затем в свою очередь потребовать нужных ответов. В искусстве дипломатии Мади был настоящим гением. Еще ребенком он инстинктивно понимал, что всегда лучше добром выложить часть правды, нежели сказать всю правду с видом обиженно-вызывающим. Готовность к сотрудничеству дорогого стоит, уже хотя бы потому, что подразумевает взаимность: услуга за услугу! Больше Мади не оглядывался, но, не отводя глаз, с открытым лицом, обращал свою речь исключительно к Балфуру, словно одиннадцать человек вокруг, неотрывно глядящие на него, нимало его не занимали.
– В таком случае, – промолвил Балфур, – я рискну предположить, что вы приобрели билет у помощника капитана.
– И деньги он положил в собственный карман, сэр.
– Вы с ним в частном порядке договаривались?
– Эту схему придумала команда с согласия капитана, – отвечал Мади. – Легкий способ заработать лишний шиллинг, надо думать. Никаких коек не предусмотрено: тебе отводят местечко под палубами и велят держать ухо востро и под ногами не путаться. Неидеальные условия, что и говорить, но обстоятельства вынуждали меня покинуть Данидин немедленно, как вы уже знаете, а в этот день к отплытию был назначен только «Добрый путь». С помощником я познакомился лишь в момент заключения сделки; ни пассажиров, ни команды я лично не знал.
– И сколько же пассажиров приплыло на таких условиях?
Мади невозмутимо выдержал взгляд Балфура.
– Восемь, – ответил он и вложил в рот сигару.
Балфур тут же уцепился за эту формулировку:
– То есть вы и еще семеро? Всего восемь человек?
Прямо отвечать на поставленный вопрос Мади не стал.
– Список пассажиров появится в газете в понедельник; вы, безусловно, сможете его просмотреть, – промолвил он, чуть скептически изогнув бровь и словно подразумевая, что необходимость в уточнении не только неуместна, но и неприлична. И добавил: – Мое настоящее имя в нем, конечно же, упомянуто не будет. Я путешествовал под именем Филиппа де Лейси: так звали человека, чьи документы я приобрел в Данидине. Уолтер Мади, согласно официальным данным, в настоящий момент находится где-то в южной части Тихого океана и плывет на восток, приближаясь, полагаю, к мысу Горн.
Лицо Балфура оставалось, как прежде, невозмутимым.
– Позвольте мне задать вам еще один вопрос, – промолвил он. – Мне всего лишь хотелось бы знать, есть ли у вас причины думать о нем хорошо или дурно. О мистере Карвере, я имею в виду.
– Не вполне уверен, что могу ответить вам с достаточной степенью объективности, на основании лишь слухов да собственных подозрений, – отозвался Мади. – Мне кажется, что этот человек был понуждаем покинуть Данидин как можно скорее, поскольку он поторопился сняться с якоря, невзирая на штормовой прогноз, но относительно причины подобной спешки я остаюсь в полном неведении. Официально я не был ему представлен и в ходе плавания видел его только издалека, и то нечасто: бóльшую часть времени он проводил в собственной каюте. Так что, как видите, мое мнение немногого стоит. И все-таки…
– И все-таки? – подсказал Балфур, видя, что собеседник умолк. Он ждал.
– Буду с вами откровенен, сэр. – Мади повернулся к собеседнику лицом к лицу. – Находясь на борту, я обнаружил некоторые подробности касательно корабельного груза, заставившие меня усомниться в законности всего предприятия. Если я в чем и уверен, то только в одном: не хотелось бы мне приобрести в мистере Карвере врага, если в моих силах этого избежать.
Темноволосый незнакомец по левую руку от Мади заметно напрягся.
– Говорите, в грузе что-то обнаружили? – вмешался он, подавшись вперед.
«Ага! – подумал Мади и тут же: – Пора сыграть на моем преимуществе!» И он обратился к новому собеседнику.
– Прошу меня простить, если я не стану вдаваться в подробности, – промолвил он. – Я ни в коей мере не хочу проявить к вам неуважение, но мы друг друга не знаем, или, скорее, я не знаю вас, поскольку мой сегодняшний разговор с мистером Балфуром достиг не одних только его ушей. Я в невыгодном положении, не столько в отношении себя самого, поскольку я-то представился со всей правдивостью, сколько в отношении вас, поскольку вы познакомились со мною, не будучи представлены, и выслушали мою историю без приглашения и никак на нее не отозвались. Мне скрывать нечего, касательно этого путешествия или любого другого, но должен признать, – тут он повернулся к Балфуру, – обидно, когда тебя допрашивают так придирчиво, а своих собственных целей не раскрывают.
Сформулировано это было несколько более агрессивно, нежели привычная Мади манера изъясняться, но говорил он спокойно, с достоинством, и знал, что правота – за ним. Не мигая, он глядел на Балфура и, широко распахнув кроткие глаза, ждал ответа. Балфур покосился на темноволосого незнакомца, который вклинился со своим вопросом, и вновь перевел взгляд на Мади. Выдохнул. Поднялся с кресла, швырнул окурок сигары в огонь, протянул руку.
– У вас бокал опустел, мистер Мади, – негромко проговорил он. – Будьте так добры, позвольте мне.
В наступившей тишине он отошел к серванту в сопровождении темноволосого незнакомца, который, выпрямившись в полный рост, едва не задевал головою низкий потолок. Темноволосый наклонился к самому уху Балфура и принялся что-то настоятельно ему нашептывать. Балфур кивнул и ответил что-то вполголоса – вероятно, отдал какие-то указания, поскольку высокий брюнет отошел к бильярду, жестом поманил блондина и, понизив голос, передал ему, что велено. Тот в свою очередь немедленно и энергично закивал. Глядя на них, Мади чувствовал, как к нему возвращается его обычная живость. Бренди взбодрил его; он согрелся и просох; и ничто так не поднимало ему настроения, как предвкушение завлекательной истории.
Нередко случается, что измученная душа вынуждена обратиться к какому-то отдельному затруднению, которое человека совсем не касается; тогда эта вторая проблема оказывается для первой все равно что целительным бальзамом. Примерно так чувствовал себя сейчас Мади. Впервые с тех пор, как высадился с лихтера, он обнаружил, что способен ясно помыслить о своем недавнем злоключении. В контексте этой новой тайны его сокровенное воспоминание словно бы обрело свободу. Он смог восстановить в сознании преследующую его картину: воскресший мертвец, его окровавленное горло, его крик – и счесть ее сногсшибательной и поразительной, по-прежнему жуткой, но гораздо более объяснимой. Вся эта история приобрела некую ценность: он мог обратить ее в прибыль в порядке обмена.
Он следил, как сообщение шепотом передается от одного человека к другому. В неразберихе незнакомых акцентов никаких имен собственных он не различал, но было очевидно, что предмет обсуждения касается всех присутствующих. Мади заставил себя обдумать ситуацию трезво и тщательно. В силу невнимательности он уже один раз за вечер неправильно оценил обстановку; ошибиться вторично ему никак нельзя. Намечалось ограбление, не иначе, или, может статься, эти люди объединились против кого-то – не исключено, что против мистера Карвера. Их было двенадцать, что навело Мади на мысль о суде присяжных… но присутствие китайцев и туземца-маори исключало такую вероятность. Не прервал ли он, случайно, некий тайный совет? Но на каком таком совете соберется публика столь разношерстная, в том, что касается расовой и сословной принадлежности, а также и финансового статуса?
Надо ли говорить, что по лицу Мади невозможно было прочесть, о чем он думает. Он загодя придал ему выражение глубоко озадаченное и вместе с тем покаянное, словно давая понять: он отлично сознает, что причинил беспокойство, но взять не может в толк, в чем это беспокойство состоит; а что до дальнейших своих действий, так он готов послушаться кого угодно, только не себя самого.
Снаружи ветер поменял направление, мокрый шквал обрушился на трубу, так что угли, зашипев, полыхнули алым, и на мгновение Мади почудился соленый запах моря. Шевеление в очаге словно бы разбудило толстяка, сидевшего ближе прочих к огню. Он уперся в подлокотники, хрюкнув от натуги, поднялся из кресла и, дошаркав до серванта, присоединился к остальным. С его уходом Мади остался у очага наедине с незнакомцем в костюме из шеврона; тот подался вперед.
