Суд - Ардаматский Василий Иванович

Горяев сидел рядом с Невельским, и тот настойчиво не давал его рюмке стоять пустой. Евгений Максимович к спиртному был равнодушен.

— Ей-богу, не хочу такую вкусную еду портить, можно я больше пить не буду?

Ольге Ивановне это явно понравилось, она сказала мужу:

— И тебе надо бы остановиться…

— Лето что-то мокрое, — не отвечая ей, сказал Невельской Горяеву.

— Наверно, это плохо для урожая, — отозвался он.

— Лично мне на стройке нужна затяжная и теплая осень.

— Представляю, как трудно там у вас в сибирские морозы, — посочувствовал Горяев.

— Да, и людям трудно, и дополнительная возня с бетоном…

Только стал налаживаться разговор, вмешалась Ольга Ивановна:

— Ну что вы, ей-богу, все о деле да о деле? Я не итээр, и мне скучно, — сказала она капризно, со знакомой Горяеву Наташиной интонацией. Они были и внешне схожи, только у матери некогда красивое лицо от времени высохло, поблекло, а острый птичий нос придавал ему еще и недоброе выражение. И видно было, как боялась ее подававшая к столу старушка, которую все звали Ксенечка.

— Мама, попроси Евгения Максимовича рассказать, как он выиграл по лотерее мотоцикл.

— Вы действительно выиграли? Вижу первого такого счастливца, обычно все выигрывают по три рубля.

— Если все будут выигрывать по мотоциклу, разорится страна, — насмешливо сказал отец. — И я вообще считаю, что выигрывать нечто крупное по случаю не… педагогично. Предпочитаю любой выигрыш как результат труда.

— Ой господи… — Ольга Ивановна сердито глянула на мужа и обратилась к Горяеву: — Так что же было с выигрышем?

— Получил деньги, — улыбнулся ей Горяев. — Но прежде чем получить, были острые переживания. Номера лотерейных билетов я переписал и выигрыш обнаружил по записи, а куда сунул билеты — забыл. Целую неделю искал где попало, потом разделил квартиру на квадраты и просматривал четыре квадрата в день, перелистал все до единой книги, всю одежду перетряс, все ящики, коробочки, ни одной щели не упустил, — билетов негу. Сижу думаю, вспоминаю.

— А в химчистку вы что-нибудь не сдавали?

— Сдавал, Ольга Ивановна, но у меня железное правило: выворачиваю перед этим все карманы, мне однажды десятку вычистили, — словом, билетов нет, досадно, хоть вой. Больше тысячи теряю. Ну вот… а у меня есть каминные старинные часы — наследство от родителей, стал их заводить, подвинул, и под ними… лежат лотерейные билеты. За те дни я раз десять подходил к часам, тупо на них смотрел, и ни разу в голову не пришло.

— Это уже ребус из психологии, — заговорил Невельской. — У меня тоже был потрясающий случай: просматриваю однажды чертежи одного из узлов стройки. Обычно я делаю это перед тем, как пускать их в дело. Посмотрел один чертеж, другой, третий, четвертый, пятый, шестой, десятый, беру в руки последний, и будто в колокол ударило — в каком-то чертеже видел ошибку! Начинаю просматривать снова, смотрю медленно, тщательно — нет ошибки. Что за чертовщина? Вызвал главного инженера: проверьте чертежи. Тот взял их, на другой день приходит — ошибки не обнаружил. Я ему говорю: возьмите двух-трех молодых специалистов, пусть проверят. К концу дня приходит: смотрели, ошибки не нашли. Тогда я решил, что мне померещилось. Пошли чертежи в дело, а недели через две звонит инженер с объекта: так и так, в чертежах чепуха какая-то. Сажусь в машину, еду туда, а там целая сходка бетонщиков. Ругаются, показывают на чертеж. Я сразу вижу: да, то самое, черт побери! Какая-то чертежница, делая рабочий чертеж, болтала, наверное, с подругой и лишний нолик всадила в этот бетонный карниз. Все смотрели, и никто не обнаружил. Вот как бывает с этой психологией. Отсед

— Опять вы о деле, прекратите, — властно сказала Ольга Ивановна. — Евгений Максимович, вы любите музыку?

— Люблю, Ольга Ивановна, — с готовностью повернулся к ней Горяев. — Но не очень ее понимаю, потому предпочитаю что-нибудь попроще, доходчивее, так сказать.

— Вы будете смеяться, но я музыки боюсь, честное слово, — сказал Невельской. — Я про музыку серьезную. Если попал на концерт, потом целый день как больной, все время во мне эта музыка. Так что, когда на стройке напряженно, я музыку не слушаю, даже радио выключаю. Стройке изменять нельзя даже с музыкой. Вы бывали когда-нибудь на большой стройке?

— Не приходилось, — ответил Горяев.

— Большая стройка — это…

— Семен, если вы не прекратите о стройке, я уйду спать, — решительно заявила Ольга Ивановна. — Евгений Максимович, да остановите его хоть вы…

— Мама, он с папой не справится. Даже рассказ про лотерею папа повернул на бетон.

— Да, чуть не забыла, а как же вы распорядились выигрышем?

— Положил на сберкнижку от соблазна подальше.

— Вот это разумно, — кивнула птичьим носом Ольга Ивановна. — Всю нашу супружескую жизнь я пытаюсь откладывать на книжку, у Семена Николаевича, слава богу, оклад не маленький, но не тут-то было. Я откладываю, откладываю, а он приедет в Москву: «Мать, дай триста. Нашел у букинистов драгоценные книги».

— А на что ты откладывала?

— Как на что? Про черный день…

Свадьба была сыграна в дни октябрьских праздников, на которые, как всегда, прилетал Наташин отец. Евгений Максимович хотел свадьбы скромной, но будущая его теща Ольга Ивановна, а с ней и Наташа яростно восстали против него.

— Свадьба — одна на всю жизнь, — сказала Ольга Ивановна. — Такая уж в нашем роду традиция. И я хочу, чтобы моя дочь запомнила этот день на всю жизнь. Наконец, почему мы должны прятаться от людей? У нас масса друзей, которые это просто не поймут.

— Но вы сами говорили: траты большие, — робко настаивал жених.

— Выдержим, Евгений Максимович, ради единственной дочери обязаны выдержать! — обиженно заявила Ольга Ивановна.

Наташа сказала:

— В общем, свадьба так свадьба. В самом деле, нечего нам прятаться. А вот если потом развод — это сделаем тихо.

Ольга Ивановна безнадежно уронила руки:

— Твой цинизм, Ната, убивает меня.

— Мамочка, юмор необходим и по поводу свадьбы.

Постепенно определилось: гостей будет 73 человека. Поименный список составлялся два дня. Этим занимались Ольга Ивановна и Наташа. Гостей шерстили и так и этак, кого-то вычеркивали, заменяли другими, учитывались даже взаимоотношения гостей друг с другом, уже теперь планировалось, кого куда посадить за столом. Евгений Максимович со своей стороны предложил не без демонстративности всего трех гостей: два сослуживца из министерства и один его приятель по холостяцким развлечениям.

Сняли банкетный зал в новом здании гостиницы «Националь». Сообщая всем приглашенным место свадебного торжества, Ольга Ивановна не забывала вставить небрежно: «Нужно подняться по золотой лестнице в зал налево. Очень уютный зал. Там только что справлял день рождения академик-атомщик…»

В загс поедут, кроме молодых, только шесть человек, свадебная «чайка» уже заказана. Последние дни перед свадьбой Евгений Максимович находился в нервно-возбужденном и одновременно подавленном состоянии. Сослуживцы непонятным образом узнали о свадьбе и смотрели на него с загадочными улыбками — поди разбери, что за этими улыбками? Наташа же к предсвадебной суете относилась шутливо. Вдруг звонила ему на работу и спрашивала:

— Ты не передумал? Потом не забудь, тебе надо быть в черном костюме и при галстуке.

Или:

— Звоню, чтобы уточнить, проблему тещи ты продумал до конца?

Или звонок в семь утра домой:

— Вставай, будет невыносимо, если тебя уволят за прогул накануне свадьбы и я стану женой безработного.

Шутила она и в загсе, дождалась, что отец сказал ей довольно громко:

— Ты все-таки не на эстраде, перестань ерничать.

И вот они на «чайке», украшенной лентами и ошметками лопнувших в пути воздушных шариков, подкатили к «Националю», поднялись по золотой, снизу подсвеченной лестнице и вошли в свой зал, где буквой «П» были составлены столы, ломившиеся от закусок и бутылок.

Гости, пока еще не все, встретили их аплодисментами. Наступил час ожидания остальных, когда Евгений Максимович не знал, куда ему деться. Вокруг были абсолютно незнакомые люди, и все в упор его рассматривали. Некоторые глупо спрашивали: