Еремей Парнов - Ларец Марии Медичи
– У вас есть с собой какие-нибудь документы? – спросил вдруг Люсин.
Парень весело похлопал себя по брючным карманам и развел руками.
– Не держу. Не предусмотрел допроса. Виноват.
– Фамилия?
– Вы сперва скажите, что я такого сделал предосудительного или незаконного? На каком основании вы учиняете мне допрос?
– Я же все вам объяснил, дорогой товарищ. – Люсин закрыл форточку. – Человек пропал, его надо найти. Только поэтому мы с вами здесь и встретились.
– Но вы же допрашиваете меня!
– Правильно, допрашиваю. Но в качестве свидетеля. Если бы у вас оказался при себе паспорт, я бы просто выписал оттуда все необходимые данные. Таков порядок. Свидетель – лицо юридическое, и нужно установить его личность.
– У меня нет документов.
– Знаю. Вы уже говорили мне это. Поэтому я и спрашиваю вашу фамилию.
– И вы поверите мне на слово? – усмехнулся парень.
– Отчего же не поверить? – удивился Люсин. – Поверю. Вы скажете, я позвоню, проверю, и мы вместе с вами съездим к вам домой за документами.
– Ах вот как!
– Ну да! А как же еще? – Люсин опять удивленно выпятил нижнюю губу.
– А звонить-то тогда зачем?
– А это, – Люсин заговорщически подмигнул, – чтобы не пришлось лишний раз съездить совсем в другой конец города и по другому адресу. Бывают, знаете ли, такие простаки, что вместо своей фамилии называют чужую.
– Неужели бывают? – Парень сокрушенно покачал головой. – Действительно, простаки. Их небось не предупреждают, что будут звонить и проверять, а потом все равно возьмут да поедут к ним на дом. Нелогично как-то получается. Если уж ехать, то зачем звонить? Себя зачем утруждать?
– Ну ладно. – Люсин зевнул, прикрыв ладонью рот. – Уговорил. Звонить не будем. Время дорого. Фамилия, имя, отчество, адрес? – Он достал блокнот.
– Михайлов Виктор Михайлович. Малая Бронная, семнадцать, квартира шесть.
– Где работаете?
– Нигде.
– Как так?
– Я нигде официально не числюсь.
– А неофициально?
– Художник.
– Ну вот, а говорите, что нигде не работаете. Работаете, значит. В мастерской работаете, дома.
– Для вас же если не член МОСХа, так уже и не художник вовсе, а почти тунеядец.
– Для кого – для меня? – Люсин ткнул себя в грудь.
– Ну, может, не для вас лично, а так… вообще.
– Ну, напрасно это вы, Виктор Михайлович. У меня друг есть, писатель. Хороший, настоящий писатель, хотя и не член союза. Но будет, конечно, в союзе, обязательно будет… У вас дома телефон есть?
– Нет. А зачем вам?
– Да все за тем же. Больно уж не хочется мне ехать с вами за паспортом. Человек вы нервный, раздражительный. Вместо того чтобы помочь мне найти пропавшего иностранца, вы… К чему это все, Виктор Михайлович?
– Скажите мне, я обязан быть этим – как его? – свидетелем?
– Обязаны, товарищ Михайлов. А когда я вызову к себе или, если для вас это более удобно, нанесу вам визит, то попрошу подписаться, что вы уведомлены об ответственности по закону за дачу ложных показаний.
– Я? Уведомлен?
– Ну разумеется! Я ведь обязан буду уведомить вас.
– Сейчас, значит, составлять протокол не будете?
– К сожалению, бланков не захватил. Вы давно знаете этого человека?
– Недавно. Случайно познакомились.
– Где, если не секрет?
– Какой же тут секрет, если я обязан по закону? В магазине с ним разговорился, в антикварном, на Арбате. Между прочим, имейте в виду: я только сейчас от вас узнал, что этот субъект иностранец!
– А фамилия?
– Мало ли у нас людей с нерусскими фамилиями? Может, он из Прибалтики?
– Резонно. Но все это к делу отношения не имеет. Он что, картину у вас хотел купить?
– Можно сказать, что и картину, – усмехнулся Михайлов. – Во всяком случае, в этом роде.
– Вы-то сами картины пишете?
– Я, знаете ли, больше реставратор. Но и пишу, конечно, немного, для себя.
– Он у вас уже что-нибудь приобрел?
– Так, одну штучку. Пустячок.
– Платил советскими деньгами?
– Я же сказал вам, что принял его за нашего? А с валютой никогда дела не имел.
– Понимаю! – кивнул Люсин. – Сколько вы взяли с него за рублевскую «Троицу»?
– Ух ты! Не в бровь, а в глаз, товарищ начальник! Все ищете!
– Да нет, Виктор Михайлович, к сожалению, не все.
– Это он сам вам об иконе сказал, или своим умом дошли? Дедуктивным, так сказать, методом?
– Я охотно отвечу на ваши вопросы, но сначала все же позвольте спрашивать мне. Сколько вы получили за икону?
– Пятьсот.
– Это за рублевскую-то школу?
– Она такая же рублевская, как… – Силясь найти сравнение, он пошевелил пальцами, словно раздавал карты. – Это старая, безнадежно испорченная доска, вновь расписанная в девятнадцатом веке. Цена-то от силы ей рублей семьдесят. Ну, сто!
– Сознательно, значит, обманули покупателя?
– Обманул? И не думал. Она ему понравилась, я назвал цену, а он взял. Все законно.
– Выходит, он сам обманулся? По неопытности?
– Не думаю. Рублевская школа потянула бы как минимум еще на два нолика. Эта же штучка вполне качественная, редкая. Где ее достанешь? Тут и переплатить не грех. И тем более, вы говорите, что он иностранец. У них там она столько и потянет, да еще в долларах. Прямой смысл был ему купить.
– А вывезти?
– Это уж его дело. Я не знал, что он иностранец.
– Когда вы с ним познакомились?
– В понедельник.
– Где передали икону?
– У меня дома, на другой день.
«То есть во вторник, а в среду он уже не вернулся ночевать в свой номер. Так-то вот…»
– Кто-нибудь еще знал об этом?
– О чем это вы?
– Я имею в виду, знал ли кто-нибудь, что этот человек купил у вас за пятьсот рублей, как вы говорите, копию рублевской «Троицы»?
– Не думаю. Я-то, во всяком случае, никому ничего не рассказывал, но за иностранца, конечно, не поручусь.
– А если бы кто-то случайно узнал про это и, не будучи, конечно, осведомлен, что икона на самом деле представляет собой всего лишь копию, сделанную в прошлом веке, попытался ею завладеть?.. Улавливаете ли мою мысль?
– Тюкнул иностранца, чтобы присвоить ее?
– Ну, необязательно это… – поморщился Люсин, – но примерно. Возможно такое?
– Вам виднее, – пожал плечами Михайлов. – Скажу только, что и за меньшее убивают.
– Что вы имеете в виду?
– А вон таксиста позавчера какая-то сволочь по голове трахнула. Мне нынче шеф все рассказал, пока сюда в гостиницу вез. У него всего выручки-то семь рублей было, как потом по счетчику определили. А тут икона, за которую полкуска плачено, а она, может, куда больше стоит… Могли соблазниться…
– Не подозреваете – кто?
– Кто ж его знает, с кем он тут познакомился?
– А с вами как?
– Да разговорился я с ним, на свою беду, в комиссионке. Там три миниатюрки продавались на финифти: «Преподобный Серафим», «Сергий Радонежский» и «Нечаянная Радость» – всего сто рублей. Он их в лупу разглядывал, сомневался насчет трещин. Финифть, конечно, дело верное, чистый восемнадцатый век. Я ему и посоветовал купить. Он уже и чек велел выписывать, да махнул вдруг рукой и сказал, что возьмет одного Будду – он еще и Будду там присмотрел, – потому, как хочет настоящую, писанную на доске икону и, по возможности, древнюю. Ему, конечно, идола завернули и говорят, что иконами не торгуют! Тут я сказал, что зря он миниатюры не купил, долго они на прилавке не пролежат. Я как в воду глядел, потому что в среду их уже не было. Будь у меня тогда деньги – я бы сам их купил. Одним словом, вышли мы из магазина вместе, разговорились, я и пригласил его к себе кое-что поглядеть – не для продажи, конечно, тогда я об этом и не думал.
– У вас много икон?
– Нет, не очень… Случайно попадаются, конечно, я же реставратор.
– Ваши иконы, Виктор Михайлович, меня не волнуют, – заверил его Люсин, – собирайте себе на здоровье, дарите их или там продавайте, если это не нарушает закона. Меня только иностранец интересует. Он что, сам предложил вам продать ему икону?
– Конечно, сам! Он сразу на нее глаз положил. «Подлинник?» – спрашивает.
– А вы?
– А что я? Я говорю: «Подлинник, хотя и не рублевской школы». Разве не правду сказал? Он же спрашивает: «А время приблизительно то же?» – «Ну, – сказал ему я, – время точно установить не удалось». Он тут же полез за бумажником и спросил: «Сколько?» Я назвал ему цену, он без звука отдал. Вот так…
– Вы говорите, он в тот день приобрел в магазине Будду?
– Да, в понедельник.
– Не сможете ли описать мне его?
– Отчего же? Бронзовый, со стершейся позолотой. Страшный такой. Волосы – как пламя, пузатый, с натуралистическими подробностями.
«Он самый и есть. Надо будет позвонить – справиться, когда продали».
Люсин сделал в блокноте пометку, потер лоб, сморщившись, помолчал с минуту, потом спрятал свои записи и сказал:
– Ладно, товарищ Михайлов. Спасибо за информацию. На сегодня, думаю, все. Простите, что отнял у вас, – он взглянул на часы, – двадцать пять минут. Вы сейчас куда?
