Чарльз Финч - Общество "Сентябрь"
— А кого-нибудь еще? Другое звено?
— Ах да! Совсем вылетело, простите. Есть такой — профессор Хетч. Он их куратор — тут уж кого к кому записали. Живет в большом доме на Холиуэлл-стрит, сразу за «Королевским гербом», часто устраивает вечеринки. Самое главное — вечеринки могут состояться когда угодно: одна была в четверг, ей-богу! Я даже порадовался тогда, что Хетч не мой руководитель, а то бы я ничего в тот вечер не выучил! Ребята притащили туда своего кота, не в первый раз, правда, и он слонялся по всему дому. Иногда они девчонок из Лондона туда привозят — ну, не в четверг, конечно. В любом случае они ходят у Хетча в любимчиках.
— А кот, о котором вы сказали, он белый?
— Верно. У него кличка, как у Эдуарда Первого — Длинноногий: они утверждали, что кот выше среднего роста. По мне, так нет в нем ничего необычного, и мы здорово поспорили на тему среднестатистического кошачьего роста. — Стамп захохотал, вспоминая перепалку. — А кота им жена декана дала.
— Не припомните еще кого-нибудь из их общих знакомых?
— Не думаю. Или… может, Энди Скратч? Славный малый, только из другой компании, с третьего курса. Они знакомы по общественному комитету: организуют всякие мероприятия в колледже. Энди легко найти: по вечерам он обычно играет в карты с барменом в «Митре», на Терл-стрит. Светловолосый такой.
— Кто? Скратч или бармен?
— Скратч.
Они пришли в комнаты.
— Если вы больше дружны с Пейсоном, почему поселились с Дабни? — продолжал вопросы Ленокс.
— Нет, боюсь, я неловко выразился. В нашей дружбе нет предпочтений, и мы хотели поселиться втроем в трешке, но вместе поселили только меня и Дабни. По-моему — но это строго между нами, — вмешалась мать Джорджа: у него лучшие апартаменты в колледже.
— Неужели?
— Да я хоть сейчас поменяюсь. Правда, ему там, пожалуй, одиноко, и он больше времени проводит у нас и в «Митре», чем дома. Чтоб было с кем поговорить. Пейсон — он общительный. Такие могут дружить с капитаном школьной сборной по крикету, при том что сами в крикет не играют. Я хочу сказать: люди к нему тянутся.
Ленокс не смог сдержать улыбку: сказано было метко.
В комнате ничего особенного не нашлось. Повсюду лежали книги, теннисные ракетки, разбросанная обувь, приличный ворох бумаг, испещренных латинскими переводами, и заметки, сделанные для семинаров. На одном листе бумаги с обратной стороны несколько раз было от руки написано: «Джордж Пейсон».
— Не подскажете, что бы это могло значить?
Стамп пожал плечами:
— Может, это Джордж от скуки расписывался? Я тоже иногда рисую на лекциях.
— Может быть, — согласился Ленокс.
В глаза бросалась довольно большая коллекция спичечных коробков.
— Дабни курит?
— Нет. Просто так собирал.
— Да, похоже: они все из разных клубов и баров.
— Помнится, он завелся, когда я стянул один.
— Странно.
— Да нет, я же говорил, Дабс частенько бывает не в духе.
Среди остальных вещей ничего примечательного не попадалось. Так, случайные мелочи. Факты повседневной жизни мало что говорили о Дабни, и портрет у Ленокса не складывался.
— А где вы нашли карточку «Общество „Сентябрь“»?
— Лежала сверху на стопке книг. — Стамп снова потянулся за коробком из коллекции Дабни, чтобы зажечь сигарету. — Всего за час до вашего прихода. Я сунул куда-то биографию Кромвеля — очень надеюсь, что она хотя бы там и лежит, — вот и полез искать у Дабса.
Тщательный осмотр комнаты был завершен. Ленокс взглянул за окно. Стемнело.
— Спасибо, вы мне очень помогли.
— Не стоит благодарности. Вы ведь найдете их, верно?
— Откуда вы родом?
Стамп откинул с лица волосы.
— А что? Я из Лондона. Почему вы спрашиваете?
— На вашем месте я провел бы выходные дома.
— Да почему?
— Двое ваших лучших друзей исчезли. Я предлагаю проявить осторожность, не впадая в панику. Осторожность в любом случае не помешает. Дело непростое.
Изумлению Стампа не было предела.
— Ничего себе. Возможно, я так и сделаю, — ответил он и снова повторил: — Ничего себе.
Он проводил Ленокса вниз, до выхода во внутренний дворик. Чарлз на прощание взглянул молодому человеку в лицо и понял, что вопреки его совету тот запаниковал.
ГЛАВА 10
— В полицию обратишься? — спросил Мак-Коннелл, поднося к губам кружку пива.
— Не думаю. Нет, во всяком случае, пока. Прошло всего полтора дня, убедительных доказательств, что дело нечисто, нет. Исходя из того, что нам известно, они могли просто укатить в Лондон. В чем я, однако, сомневаюсь.
Часы показывали семь, лиловые сумерки сгущались в непроглядную темень. Ленокс вдруг почувствовал, как разом навалилась усталость: его день начался слишком давно.
— Да уж, — подхватил Мак-Коннелл. — Закалываешь кошку, смываешься гульнуть на Парк-лейн — обычное дело.
Доктор облачился в серый шерстяной костюм, один из тех, без которых невозможно представить оксфордскую профессуру. Из нагрудного кармана выглядывал платок в крупную клетку — символ шотландского происхождения. Мак-Коннелл был по-прежнему привлекателен: крепкий, подтянутый, со здоровым румянцем, говорившем о привычке проводить много времени на свежем воздухе. Только потухшие глаза его старили.
Но сейчас он улыбался:
— Дохлая кошка, Ленокс! Это не шутки. Недаром я стал врачом.
— Звездный час твоей карьеры, ты ведь это хочешь сказать?
— Вне всяких сомнений!
Они сидели в «Медведе» — самом первом питейном заведении Оксфорда. Мак-Коннелл предпочел бы паб поизысканнее, однако Ленокс настоял на своем. В любимом городе он бывал чересчур редко, а приезжая, всегда навещал места своей юности. В «Медведе» в трех крошечных полутемных комнатках под сводом из деревянных балок, за шатким столом с уймой восхитительных блюд, детектив чувствовал себя по-настоящему счастливым. И не он один: уже в тринадцатом веке, с 1242 года, если память ему не изменяет, сюда ходили студенты со схожими вкусами.
Ленокс поедал свиную отбивную с подливкой и картофель в чесночном соусе, вспоминая, как каждый четверг на третьем курсе, после тяжких библиотечных трудов, он и его друзья собирались в «Медведе» излить тоску от приближающихся годовых экзаменов. Мак-Коннелл терзал картофельную запеканку в горшочке, но основное внимание уделял пиву.
— Куда планируешь поехать теперь, Чарлз? — поинтересовался он, отрываясь от кружки.
Даже не знаю. Хотя… С недавних пор меня тянет в Марокко.
Глаза Мак-Коннелла заблестели.
— Марокко! Даже не знаю, есть ли на свете место более дикое!
— Ну почему же. Французы уже там, и мне бы хотелось посмотреть Танжер. Говорят, красивый город.
Соверши Ленокс все намеченные поездки, он стал бы самым прославленным путешественником своей эпохи. По законам неизбежности, на пути каждого хорошо спланированного начинания вставало новое расследование. И все равно он получат ни с чем не сравнимое удовольствие, проводя долгие часы за картами и путеводителями, разговаривая с агентом из бюро путешествий, переписываясь с иностранными консульствами и продумывая до мельчайших деталей маршрут по изведанным и неизведанным краям. В последнее время его мысли занимало Марокко, до этого была Персия, еще раньше — французское побережье в районе города Вильфранш-сюр-Мер. Друзья обожали подсмеиваться над его грандиозными, но почти никогда не реализуемыми планами (лишь однажды, почти десять лет назад, ему довелось совершить незабываемое путешествие по России), но на дружеские шутки он, конечно, не обижался.
— Ах, красивый? — В глазах доктора плясали веселые искорки.
— Представь себе, да! Можно нанять проводников, горцев — порой это небезопасно, но у меня в «Клубе путешественников» есть приятель, который не прочь разделить со мной опасности.
Еще какое-то время они развивали тему Марокко, потом Ленокс воспользовался непринужденным тоном беседы, чтобы задать неудобный вопрос.
— Томас, трудные дни миновали? — постарался произнести он как можно беспечнее.
Интуитивно Ленокс чувствовал, что вопрос задавать не стоит, но делал это по просьбе леди Джейн: она просила узнать, как на самом деле обстоят дела у Мак-Коннеллов, потому что беспокоилась за Тото (юная вспыльчивая красавица, на которой был женат Томас, приходилась леди Джейн кузиной). Обычно леди Джейн воспринимала происходящее вернее и уж в любом случае тоньше Ленокса, и вполне возможно, что приподнятое настроение Мак-Коннелла сегодня утром объяснилось ожиданием нового дела или мимолетным приливом бодрости. Кто знает?
— Да, да, все замечательно, — отозвался Мак-Коннелл.
— Вот и хорошо, — попытался сгладить неловкость Чарлз. — Извини, что я… Я просто хотел сказать, что не все шло гладко…
Повисла пауза. Только что сиявшее доброжелательностью лицо Мак-Коннелла потухло.
