Светозар Чернов - Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе
– Тс-с-с, Михаил Аполлинариевич! – приложила палец к губам Новикова. – Господин Гурин идет…
Распространяя вокруг запах крепкого дешевого табака, вошел Артемий Иванович и плюхнулся на стул.
– А на какой вы должности состояли в министерстве просвещения? – спросил Бутенев.
– Надзирателем-с. Классным. В гимназиях.
– Будь я вашим инспектором, я вам гимназистов не доверил бы.
Артемий Иванович вспыхнул от обиды.
– Да мне не то что гимназистов, мне во времена «Дружины» графья Шуваловы Кропоткина убивать доверили, и Витте с Киеву приезжал со мной советоваться! Да что там Кропоткин! Мы тут через месяц такое устроим, что вашим хваленым англичанам небо в овчинку покажется! – стукнул кулаком по столу Артемий Иванович.
– А что, что вы такое устроить собираетесь? – Бутенев замер с карандашом в руке и многозначительно взглянул на Новикову.
– Выставку, – сказал Артемий Иванович первое, что пришло ему в голову. – Международную. Как в Париже в будущем году. С башней Эйфеля.
– Чего?!! – поперхнулся Бутенев.
– Чествовать меня будут. Пятидесятилетие моих трудов на литературном поприще.
– Сколько же вам лет? – язвительно спросил действительный статский советник.
– Тридцать три.
– И как же вы пятьдесят лет…
– Вы с господином Фаберовским тоже знакомы по литературной части? – перебила Бутенева Ольга Алексеевна.
– Кто такой Фаберовский? – в свою очередь встрял тот.
– Мой здешний знакомый. Он поляк, живет здесь уже почти десять лет, мы приехали с ним в Лондон почти в одно время. Его отец жил в Лондоне и имел здесь собственный дом в Сент-Джонс-Вуд, а когда отец преставился, Фаберовский приехал в Лондон и вступил здесь в наследство. Его дедом был знаменитый жандармский полковник, Казимир Фаберовский, в свое время он был известен в Польше практически каждому. Мой муж говорил мне, что именем этого полковника во время последнего восстания полячки пугали своих детей. Мы с господином Фаберовским вдвоем противостоим здешним антирусским настроениям в обществе. Он один из моих самых деятельных сотрудников. Он постоянно пишет статьи в «Пэлл Мэлл Газетт», а вскоре должна выйти его книга «Изначальное православие в Привислянском крае».
– Как, он тоже писатель?!! – в волнении вскочил Владимиров.
– У него бойкое перо, – кивнула Ольга Алексеевна.
– И что же он написал?! Может быть, «Женщин» или «Обезьянинова» князя Мещерского? Или «Анну Каренину» графа Толстого?
– Он пишет главным образом по польскому вопросу. А в мае господин Фаберовский даже Стида в Россию сопровождал, когда тот ездил к Государю интервью брать.
– А я… а я… – при упоминании о Государе на глаза Артемия Ивановича навернулись злые слезы. – А я сказку про «Алешу Поповича и Илью Муромца» написал. Ее даже князь Мещерский одобрил. Ее даже в «Гражданине» чуть не напечатали. Только Попович он не в том смысле, как князь Мещерский, а просто отчество у него такое. Нет, не то… Я еще… я, это… Про меня даже в «Ведомостях» пропечатали! Разок… Один… «Странное происшествие на Лафонской площади»…
Артемий Иванович как-то скис и опустился на стул.
– А что такое случилось на Лафонской площади? – заинтересованно спросила Новикова, зная, что на эту площадь выходила ограда парка, где обычно прогуливались воспитанницы Смольного института благородных девиц.
– Это все Нижебрюхов, Аполлон Петрович, благодетель мой расстарался… Да ведь не было тогда ничего, Христом Богом клянусь! Ну да, ну застрял я между прутьев ограды головой, это было… Я барышням-то говорю: «Поднимите, говорю, мою шляпу, и наденьте мне на голову, а то пока городовые с дворниками придут да меня из решетки извлекут, и ушам замерзнуть недолго. Кому я такой с морожеными ушами на службе нужен буду?». А они только смеялись. А еще образованные! А он все извратил, подлец Нижебрюхов, на весь город невесть что растрезвонил, купцов своих приятелей да щелкоперов газетных туда возил, аршином расстояние между прутьями измерял, а потом всем протокол полицейский показывал, что я застрял, дескать, «жизненно важным членом тела». Князь Мещерский из-за этой истории мной и заинтересовался, в Зоосад водил… Ну да я не дался! Он мне еще о прошлом годе об этом вспоминал.
– Хорош воспитатель юношества! – сказал Бутенев. – Да имеете ли вы, милостивый государь, вообще заграничный паспорт?
– Да кто вам сказал, что я русский? – парировал Артемий Иванович. – Я индийский принц. Какое-то царство у меня с лягушачьим названием… сейчас не помню, что-то вроде пня с лягушкой или лягушки на пне. Пеньжаб, вот!
– Господи Боже мой! – Бутенев раздраженно скомкал исписанную салфетку. – Что я вам говорил, Ольга Алексеевна?! Позвольте откланяться, Ольга Алексеевна! Надеюсь, вы не забудете о моей просьбе.
– Мы вас не задерживаем! – гордо сказал Артемий Иванович. – Действительный статский советник, а безобразите!
* * *В июне Тамулти приезжает в Ливерпуль из Америки с деньгами для английских заговорщиков, намеревавшихся убить Бэлфура. Он поселился в Ливерпуле и стал дожидаться эмиссаров от Уолша, главного фенианского организатора в Лондоне. Но департамент Монро направил в Париж инспектора Мелвилла, который напугал прибывшего из Америки генерала Миллена, а подчиненному генерала, Роджеру Маккене, было дано понять, что за его передвижениями следят. Через Маккену Монро удалось выйти на Уолша и арестовать его, о чем Тамулти некоторое время не знал. Когда это стало ему известно, он немедленно покинул Ливерпуль и поехал в Лондон, где поселился в Кларидж-отеле на Брук-стрит. Узнав о судьбе Уолша, он связался с Парижем, откуда ему было велено дожидаться с деньгами эмиссаров Парижского республиканского братства Конроя и Даффи, которые прибудут в первых числах августа.
Глава 5
– Действительный статский советник Бутенев из нашего посольства сказал мне, что я могу в какой-то здешней Харе или как ее там убить Кропоткина.
Артемий Иванович бросил окурок в камин и взглянул на Фаберовского. Он застал поляка в дверях его агентства на Стрэнде как раз в тот момент, когда Фаберовский намеревался поехать втайне от Гурина в банк и получить там аванс на развертываемое дело от английской стороны.
– Причем тут Бутенев? – вспылил поляк. – Пан что, ему уже все разболтал?!
– Наоборот! – гордо сказал Артемий Иванович. – Я его совсем запутал. Представляю, что он напишет в своем донесении в министерство!
Артемий Иванович хихикнул, потом вдруг изменился в лице и побледнел.
– А Рачковскому он не донесет? – спросил он у поляка.
– Почем мне знать. Займитесь лучше делом.
– А вот этого я как раз сегодня не успел. Так к вам спешил, что времени на завтрак совсем не было. И знаете, господин Фаберовский, в этом пресловутом отеле творится черт знает что! Они совсем осатанели. Подают аперитив перед завтраком в какой-то резиновой груше, и до того, я вам скажу, невкусный и поносный, что и пить-то его только через силу можно.
Фаберовский отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
– Бутенева пан Артемий тоже этим аперитивом угощал? С чего он вдруг Кропоткина убивать пожелал?
– Бутенева я к себе в нумер не приглашал. А вот Тамулти, невежа, посоветовал мне засунуть эту грушу в задницу.
– Этот человек знает толк в жизни. Кстати, в Лондоне неподалеку от моего дома живет еще и убийца генерала Мезенцева г-н Кравчинский, которого пан Рачковский так до сих пор и не смог отыскать. Пан Артемий не желает ли и сего джентльмена убить? Наградные пополам. Я пана Артемия даже провожу.
Артемий Иванович слегка растерялся от обилия возможностей.
– А потом мы зайдем к вам в гости, – сказал он после долгого раздумья.
– Если пану Артемию так хочется кого-то убить, найдите себе жертву подальше отсюда. Вон, в Восточном Лондоне всякой дряни сколько. Только меня в это дело не впутывайте!
– Нет, так дело не пойдет! – Артемий Иванович огляделся кругом в поисках поддержки и произнес, обращаясь к фарфоровой свинье-копилке на каминной полке: – Я буду руки марать, а он половину моего жалования захапает! Свинья! – Владимиров замолчал, затем тихо добавил:
– Это я ей сказал.
– Что пану Артемию Рачковский назначил? – опять рассердился поляк. – Вовлечь в дело с мастерской русских эмигрантов. Вот и вовлекайте!
– Где?
– Я же сказал: в Восточном Лондоне! Там и мастерскую устраивать подручнее будет. Возьмите с собой Леграна, он те места знает.
– Я совершенно не разбираюсь в революционерах, – сказал Легран в ответ на просьбу Артемия Ивановича. – Но я могу порекомендовать одну дамочку, с которой познакомился этой весною в Восточном Лондоне. Ее муж, кажется, управляющий в каком-то революционном клубе.
– И где же этот клуб? – спросил Владимиров.
– Я плохо помню. Где-то на Бернер-стрит. Там была очень скрипучая железная кровать и всю ночь пьяные анархисты ревели за стеной песни. Да, я еще помню, что эта дамочка готовит отличный напиток из изюма.
