Валерия Вербинина - Золотая всадница
Причиной этого было вовсе не землетрясение, как могут подумать мои практичные читатели, а появление в зале нового лица. Лицо это было женского пола и невероятного очарования. Вокруг вновь прибывшей колыхалось облако шелка кораллового цвета, отделанное блестящими стразами, которые складывались в очертания бабочек и цветов орхидеи. Слева от незнакомки, приглядевшись, можно было заметить Петра Петровича Оленина, но я ручаюсь моей честью сочинителя, что ни один человек в зале в то мгновение не обратил на него внимания – слишком уж эффектна и ослепительна была его спутница.
Завидев вновь прибывшую, здоровенный генерал Иванович приосанился и расправил плечи еще шире, хоть это казалось делом почти невозможным. Австрийский резидент Кислинг побледнел, а князь Михаил, напротив, покраснел. Генерал Ракитич так таращился на гостью, что чуть не уронил вверенную ему собачку. Нос королевы Шарлотты, которая стояла в углу, сделался еще длиннее, а платье стало выглядеть еще безвкуснее. Республиканский депутат Старевич поперхнулся длинной речью о выгодах демократии, которой он пытался уморить графа Верчелли, и все мысли о свободе, равенстве и братстве благополучно вылетели у него из головы. Что же касается язвительного старого графа, то впервые за последние годы ему совершенно не хотелось шутить.
– Однако! – молвил Войкевич, пристально глядя на Амалию, и более не сказал ничего.
Король Стефан испытывал смешанные чувства. Политика приучила его к осторожности, и, едва прошел первый всплеск восторга, он сразу же вспомнил, кем Амалия является и для чего она прибыла сюда. А она, словно нарочно желая его подразнить, в сопровождении Оленина прежде всего подошла к хозяину дворца. Петр Петрович представил их друг другу и объявил, что Амалия всегда мечтала побывать в Любляне и рада, что ей представилась такая возможность.
– Я о-очень рад нашему знакомству, сударыня, – сказал по-французски князь Михаил, учтиво кланяясь, и Амалия отметила, что наследник престола немного заикается. Князь был высокий, но тщедушный и весь какой-то хлипкий. Линия рта красивая, но немного безвольная, нос птичий, маленькая головка возвышается над узкими плечами. И глаза тоже маленькие. Часто мигая, они по-птичьи тревожно глядели на Амалию. Чтобы успокоить князя, она сказала несколько любезных слов и расспросила его об архитекторе дворца и о том, кто занимался росписью залов. Петр Петрович, стоявший возле Амалии, вел себя так, словно его тут вообще не было, но острым взором приметил небольшую группу женщин напротив, которые все как одна недружелюбно косились на его спутницу и, прикрываясь веерами, злословили вовсю. Также он не без удовольствия отметил растерянный вид Лотты Рейнлейн и то, как полинял, потускнел ее наряд, теперь казавшийся лишь скучной кремовой тряпкой. «Ай да баронесса… И как король на нее смотрит! Неужели она добьется того, что Дубровник будет наш?»
– Кузен, кузен, – шутливо сказал Стефан, подходя к ним, – это непростительно! Ты захватил самую лучшую гостью… а нам остается только смотреть и завидовать!
Михаил смешался еще сильнее и представил Амалии короля, из-за плеча которого выглядывал улыбающийся полковник. Стефан поцеловал ручку гостьи, после чего не сразу отпустил ее, и произнес витиеватый светский комплимент.
А Амалия, улыбаясь, слушала его и думала, до чего же ей скверно. В душе ее словно сидела маленькая черная кошечка и неутомимо скребла, скребла когтями. Все это было нелепо – и толпа приглашенных, которые силились выглядеть по-европейски, но только подчеркивали свою провинциальность, и несчастные глаза Лотты, которую она узнала по фотографии на открытке, и обилие позолоты в окружающей обстановке, при том что потолок вокруг люстры потемнел и пошел трещинами, а лакеи ходили в несвежих сорочках. Но хуже всего было платье – коралловая мечта от кудесника Жака Дусе, которое она заказала, намереваясь поехать этим летом куда-нибудь вместе со своим любовником, и которое теперь каждой складкой, при каждом движении напоминало о ее личной неудаче. И от этих потаенных мыслей глаза ее темнели, рука сжимала веер все сильнее, пока не произошла маленькая катастрофа – пластина переломилась, и веер упал на пол.
Амалия опомнилась и поглядела на веер так, словно видела его впервые в жизни. Король был немного раздосадован – он не ожидал от Амалии такой нарочитой, театральной выходки, к тому же в каких-то двух десятках шагов от них стояла его супруга. Выручил его, как всегда, Войкевич, который наклонился, подобрал веер и с улыбкой вернул его хозяйке. Она поблагодарила его кивком головы.
– Я надеюсь, вам понравится в Любляне и мы еще долго будем иметь удовольствие видеть вас, – сказал король Амалии.
– О, ваше величество может не сомневаться в этом! – последовал ответ.
Глава 6
Платье с бриллиантами
А вечер меж тем продолжался. Платье имело успех, и Амалия имела успех, она танцевала с Петром Петровичем, который начал находить свои обязанности чертовски приятными, а потом с хозяином дворца, с генералом Ивановичем, который двигался, как медведь, и едва не отдавил ей ноги, и еще с одним генералом по фамилии Новакович, который наговорил ей столько пошлых комплиментов, что другой женщине хватило бы на целый месяц. От Новаковича ее спас полковник Войкевич, с которым она танцевала целых три раза, а потом ее пригласил сам король Стефан. И его величество пожимал ей руку чертовски значительно, как отметили про себя разом помрачневшие Кислинг и Ракитич.
– В ней есть что-то павлинье, – сказала королева Шарлотта и неодобрительно поджала губы.
– Вы правы, ваше величество, – поддакнула ее невзрачная фрейлина, та самая, которая окрутила красавца-лейтенанта, – ворона в павлиньих перьях!
Но даже граф Верчелли не согласился с таким определением, заявив, что было бы воистину благословением небес, если бы все враги королевства походили на баронессу Корф. К нему подошел озабоченный депутат Старевич.
– Знаете, дорогой граф, – начал он по-итальянски, потому что славянские языки старый реакционер упорно не признавал, – я полагаю, что, несмотря на разницу в наших взглядах, у нас есть и точки соприкосновения. – Он покосился на короля, который был увлечен разговором с баронессой, и добавил: – Я имею в виду Дубровник.
– Вы имеете в виду, Рагузу? – прищурился Верчелли, который терпеть не мог новых названий бывших итальянских городов.
У Старевича так и вертелся на языке резкий ответ, но депутат сумел сдержаться.
– По моим сведениям, эта особа…
– По моим тоже, – ответил желчный граф, не любивший тратить лишних слов.
– А что, если она сумеет…
Старевич оглянулся на ослепительную Амалию и проглотил конец фразы.
– Не сумеет, – ответил Верчелли хладнокровно. – Ей неизвестен характер его величества. Как бы она ни одевалась – или раздевалась, – она ничего не добьется.
– Мне, однако, представляется, – несмело начал депутат, – что его величество весьма подвержен чуждым влияниям… особенно со стороны таких очаровательных особ, как эта.
– Гм! – сказал на это Верчелли. – Боюсь, сударь, у вас превратное понятие о характере его величества.
После чего он преспокойно повернулся к опостылевшему республиканцу спиной и заговорил с Кислингом о погоде.
Бедная маленькая балерина вся кипела от обиды. Но, по опыту зная, что битва за мужчину редко проигрывается в одно сражение, она решила запастись терпением, а для начала – быть со Стефаном в два раза более ласковой, чем прежде.
Весь вечер она искусно лавировала, чтобы не пересечься с соперницей, однако женщины все же столкнулись в дверях, покидая бал.
– Надо же, какое миленькое у вас платье, – не удержалась Лотта. Тон ее притворно кричал: миленькое-то миленькое, но не более того. – А эти блестящие бусинки…
Никто не знает, что именно нашло на Амалию в то мгновение, но она невозмутимо ответила:
– Это бриллианты, мадемуазель, – и тем самым сразила королевскую фаворитку наповал.
Ракитич помог балерине сесть в экипаж и забрался внутрь вместе с собачкой. Талисман блаженно спал. На балу ему удалось несколько раз лизнуть мороженого, и он чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
– Как вы думаете, – спросила Лотта внезапно, – это действительно бриллианты?
Ракитич растерялся.
– У баронессы на платье! – пояснила балерина, сердясь на то, что мужчины такие тугодумы.
– Откуда мне знать, мадемуазель? – пробормотал генерал. – Но у этих русских прорва денег, так что я бы не удивился.
Лотта, выслушав его, замкнулась в гордом молчании. Приехав домой, она долго ходила из угла в угол, а ночью не сомкнула глаз.
Что же до Амалии, то, как с ней обыкновенно случалось после больших балов, она сразу же заснула и пробудилась ближе к полудню, когда уже вовсю сияло солнце.
