Николай Томан - По светлому следу (повести)
Николай Томан - По светлому следу (повести) краткое содержание
НИКОЛАЙ ТОМАН
ПО СВЕТЛОМУ СЛЕДУ
ПОВЕСТИ
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ И ПРИКЛЮЧЕНИЙ
МОСКВА 1950 ЛЕНИНГРАД
Рисунки К.АРЦЕУЛОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР
ЧТО ПРОИСХОДИТ В ТИШИНЕ
Командарм анализирует обстановку
Шел дождь, обычный в Прибалтике — мелкий, надоедливый. Лобовое стекло машины покрылось мельчайшим бисером брызг. Беспрерывно двигавшиеся по стеклу щетки уже не в состоянии были сделать его прозрачным. Командарм поднял воротник кожаного пальто и надвинул на глаза генеральскую фуражку. Казалось, он погрузился в дремоту и забыл о генерале Погодине, которого специально взял в свою машину. Погодин догадывался, что предстоит серьезный, скорее всего неприятный разговор, и терпеливо ждал. Командарм, пожилой, полный, даже, пожалуй, несколько тучный человек, всегда удивительно бодрый и не по годам подвижной, всей своей крупной, ссутулившейся теперь фигурой выражал крайнюю степень усталости. Погодин знал до мельчайших подробностей распорядок его дня. Казалось, у командарма совершенно не оставалось времени на отдых. Но сейчас Погодин подумал невольно, что, наверно, в эти часы переездов из одной дивизии в другую, с одного фланга армии на другой он ухитряется отдыхать.
Однако едва эта мысль мелькнула у Погодина, как командарм, не поворачиваясь к нему, сказал густым, низким голосом:
— Думаешь, наверно, что заснул старик? Нет, генерал, я не сплю. Неважный выдался денек сегодня. Что ты на это скажешь?
И опять последовала пауза, длинная, томительная, Погодин знал характер командарма и не спешил с ответом.
Машина, подпрыгивая на стыках, катилась лесной просекой по узкой колее дощатого настила. По бокам мелькали мокрые стволы сосен. Впереди двигалась автоколонна с реактивными снарядами. Сзади наседали три тяжело груженных “зиса”. Машина генерала была зажата между ними и не имела возможности выскочить вперед даже на разъездах. Командарм, всегда требовавший от своего шофера непременного обгона попутных автомашин, был сегодня спокоен и, казалось, даже не замечал, что его машина не могла развить скорость.
— Так вот, — после долгого молчания сказал наконец командарм, — любопытно мне, генерал, твое мнение о причине неуспеха нашей сегодняшней операции.
Погодин по-прежнему молчал. Он знал, что командарм не собирается выслушивать его мнение, прежде, чем выскажет свое. Погодин давно привык к такой манере командарма развивать свою мысль.
— Не кажется ли тебе странной быстрота, с которой противник успевает подтягивать свои резервы в направлении нашего главного удара? — снова спросил командарм.
Замолчав, будто ожидая ответа, он принялся старательно протирать потное ветровое стекло. Потом решительно повернулся к Погодину и продолжал, понизив голос, чтобы шофер не смог расслышать его слов:
— А теперь я требую, чтобы ты меня внимательно слушал. Если искать объяснение нашему сегодняшнему неуспеху, его нетрудно найти. Мы начали стремительную атаку, но не смогли выдержать ее темп. В результате наметившийся у нас прорыв тактической глубины обороны противника так и не получил развития.
Машина дрогнула вдруг и остановилась, но командарм даже не обратил внимания на это. Он продолжал свою мысль:
— Тут, конечно, возникает вопрос: почему? А потому, что противник успел подтянуть имевшиеся у него большие резервы. Вот тебе и объяснение. Оно формально вполне приличное и достаточно убедительное. Однако если мы посмотрим глубже, генерал, если постараемся не только оправдаться перед начальством, но и самим себе объяснить создавшееся положение, то дело примет несколько иной оборот. Так?
— Так, — отозвался Погодин, глядя через плечо шофера, как впереди трогаются с места застрявшие было машины.
— Да, дело примет иной оборот, — задумчиво повторил командарм. — Окажется, например, что противник чересчур уж ретиво ринулся на парирование нашего удара. Скажу более — он ринулся с такой поспешностью, будто заранее знал об этом ударе. И знаешь, что во всем этом самое удивительное?
Командарм опять повернулся в сторону Погодина. Прищурившись, испытующе посмотрел ему в глаза и добавил, снова понизив голос:
— Самое удивительное заключается в том, что заслон противника был рассчитан на парирование удара по меньшей мере трех корпусов, тогда как мы действовали всего лишь одним корпусом. Странно это, генерал?
— Странно, — согласился Погодин.
— А почему странно? Странно потому, что мы первоначально в самом деле намеревались действовать тремя корпусами и лишь в самый последний момент изменили решение. Не кажется ли это тебе подозрительным? Не кажется ли, что противник каким-то образом узнал о наших первоначальных планах?
— Да, кажется.
Щитовая колея дороги кончилась, начался жердевой настил. Машина сразу вдруг запрыгала, затряслась мелкой дрожью. Разговаривать стало трудно, но командарм продолжал:
— И это нам с тобой не может не казаться подозрительным, ибо все крупные действия на фронте подчинены строгой закономерности. Как бы ни хитрил противник, что бы ни предпринимал в масштабе армии, я всегда найду этому объяснение. Мелкая часть, до батальона включительно, может менять дислокацию, перегруппировываться, наступать, отступать или обороняться — этому не сразу найдешь причину. Тут может быть много случайного. Но когда шевелятся дивизии, когда противник перемещает корпуса, я всегда догадываюсь о причинах, которые вызвали подобные действия.
Машина подошла в это время, к штабу гвардейской дивизии и остановилась. Пока начальник штаба, предупрежденный дежурным, шел встречать командарма, тот закончил свой разговор с Погодиным.
— Короче говоря, генерал, — сказал он, — я подозреваю, что на сей раз противник располагал точной информацией о наших намерениях. Твоя задача — выяснить источник этой информации. Чем скорее ты это сделаешь, тем лучше.
В маленьком домике
Капитан Астахов подошел к окну. По узкой, протоптанной через запущенные огороды тропинке шла Наташа Кедрова. Она пересекла уже небольшую полянку перед окнами дома, из которого наблюдал за ней капитан, и остановилась возле доски, на которой вывешивались свежие сводки Совинформбюро.
— Похоже, капитан, что вы неравнодушны к Кедровой, — усмехнулся сидевший за столом майор Гришин, начальник Астахова.
— Неужели похоже? — удивился Астахов. — Да, очень.
— Она в самом деле меня интересует. В ней есть что-то такое… и в характере и во внешности. Обратили вы внимание на ее лицо? Я не художник, но мне кажется, что в нем есть удивительная четкость и законченность линий.
— Ого, как вы ее разрисовываете! — засмеялся Гришин. — Уж не влюблены ли вы в нее?
Астахов сдвинул брови, поморщился, заметил холодно:
— А я вот положительно не понимаю, почему нужно быть обязательно влюбленным в женщину, которая вас чем-нибудь интересует? Может быть, вы объясните это?
— Мне нравится, товарищ Астахов, ваше серьезное отношение ко всему, но то, что вы не понимаете шуток, право досадно, — по-прежнему продолжая улыбаться, заметил Гришин.
— Таких шуток я действительно не понимаю, — упрямо повторил Астахов.
— Ну хорошо, — резким движением мускулов согнав с лица улыбку, сказал майор уже совершенно серьезно, почти официальным тоном, — не будем больше говорить об этом. Однако любопытно, чем же заинтересовала вас Кедрова?
Астахов видел, как Наташа, прочитав сводку, быстрой, легкой походкой прошла мимо домика, в котором жил и работал он вместе с майором Гришиным. Когда она скрылась за углом соседнего сарая, капитан отошел от окна и сел за стол против Гришина.
— Вы хотите знать, чем заинтересовала меня Кедрова? — спросил он. — У меня к ней, видите ли, профессиональный интерес.
Майор удивленно поднял брови.
— В ее поведении, да, пожалуй, и в характере много непонятного для меня, — продолжал Астахов, — и вот я хочу понять, разгадать или даже, вернее, решить это непонятное, как решил бы математик неожиданно попавшуюся ему сложную алгебраическую задачу.
Майору стоило больших усилий сдержать улыбку, но он сдержал ее и сказал наставительно:
— Математика слишком абстрактная наука, нам же приходится иметь дело с явлениями очень конкретными.
