Дональд Уэстлейк - Полицейские и воры. Авторский сборник
Он думал о том, с какой готовностью и радостью согласилась она искупаться вместе, – в надежде, что это знак примирения.
По мере того как подобные мысли посещали его, мука и раскаяние заполняли его сердце. Она была единственной, кто ответил на его любовь, кто видел в нем нечто большее, чем маленького человечка, склонившегося над гроссбухами в тихом офисе, – а он убил ее.
Он шептал ее имя, но она ушла, умерла, и виною тому был он. Он упал на землю и зарыдал.
В последовавшие недели он, хотя и безумно по ней тосковал, стал примиряться с этой потерей. Он почувствовал, что нечто очень важное вошло в его жизнь и изменило его навсегда. Совесть жалила его за совершенное убийство, но эта была сладостная боль.
Пять месяцев спустя его спасли. С громадного парохода спустилась маленькая шлюпка, и матросы помогли ему вскарабкаться в нее. Его доставили на борт, подняли по веревочной лестнице, накормили, дали выспаться, и, вполне придя в себя, он предстал перед капитаном.
Капитан, маленький седой человек в вылинявшей форме, указал ему на стул рядом со столом.
– Сколько времени вы пробыли на острове? – спросил он.
– Не знаю.
– Вы были один? – спросил капитан вежливо. – Все время?
– Нет, – ответил он. – Со мной была женщина. Дорин Палмер.
– Где же она? – удивился капитан.
– Она мертва. – И он заплакал. – Мы спорили, ругались, и я убил ее. Я утопил ее, и тело унесло в море.
Капитан глядел на него, не зная, что сказать или сделать, потом решил не делать ничего, а просто по прибытии в Сиэтл сдать спасенного властям.
Полиция в Сиэтле выслушала вначале капитана, а потом допросила Джима Килбрайда. Он сразу сознался в убийстве, повторяя, что совесть мучит его с тех пор. Говорил он связно и разумно, отвечал подробно на все вопросы о его жизни на острове и о совершенном им преступлении, и никому не пришло в голову, что он сумасшедший. Стенографистка отпечатала его показания, и он их подписал.
Сослуживцы, посетившие его в тюрьме, смотрели на него с любопытством. Вот ведь как они в нем ошибались. Он принимал их благоговейный интерес с улыбкой.
Ему предоставили адвоката, но суд по справедливости признал его виновным в убийстве первой степени. Во время слушания дела он держался спокойно и достойно, и никто не мог бы узнать в нем ничтожного клерка. Его приговорили к газовой камере, и приговор был приведен в исполнение.
Прибавка в весе
Его выпустили, и это было замечательно. Звали его Чарльз Ламбаски, он же Чарли Лэйн, он же Чак Льюис, он же Джек Кент; и он только что отбыл четыре с половиной года из десяти, к которым был приговорен за вооруженное нападение.
Тюремная жизнь пошла ему на пользу, он поправился и в тридцать два года выглядел едва на двадцать пять. Он был чуть выше шести футов ростом и весил сто семьдесят восемь фунтов, без капли жира. У него было квадратное лицо с выступающей челюстью и большим носом, широко расставленные глаза под густыми бровями. Темные волосы были подстрижены по–тюремному коротко, но очень скоро он сможет их зачесывать назад, так, как привык. И все станет как раньше.
Из тюрьмы он отправился на поезде на Центральный вокзал. Его снабдили билетом, костюмом и десятью долларами, а также сообщили фамилию офицера, к которому он должен явиться. Бумажка с этой фамилией полетела в окно, как только поезд отошел, а Чарли плюхнулся на сиденье и перенесся мысленно на четыре с половиной года назад. Словно этих лет и не было, а суд и все остальное – просто дурной сон. Теперь он кончился, и Чарли возвращается обратно. Великолепно.
Поезд пришел на Центральный вокзал, и Чарли, сойдя налегке, поехал на такси туда, где часто бывал в прежние времена. Таксист пожаловался, на отсутствие сдачи, но все же нашел. Чарли направился в закусочную на углу.
За стойкой был новичок. Он взглянул на Чарли:
– Сэр?
– Уолли здесь?
– А кто просит?
– Чарли Ламбаски.
– Сейчас посмотрю.
Чарли присел у стойки. Смешно, что приходится тут представляться. Четыре с половиной года назад Чарли Ламбаски знал всякий. Ну да беспокоиться не о чем. Многие его помнят. А новички быстренько выучат его имя.
Из кухни вышел Уолли – маленький толстенький человек в грязном белом фартуке, похожий больше на поваренка, чем на хозяина. Круглое лицо его расплылось в улыбке, и, восклицая:
«Чарли! Старина Чарли!» – он стиснул ему руку.
– Рад тебя видеть, Уолли.
Уолли окинул его критическим взглядом:
– Хорошо выглядишь. Поправился.
– На несколько фунтов, – признал Чарли.
– Тебе нужна твоя чековая книжка?
– Ну да. Я пуст.
– Пошли на кухню.
Чарли проследовал за низеньким человеком на кухню и подождал, пока Уолли возился с небольшим сейфом в углу. Хозяин отпер дверцу, вынул книжку, защелкнул сейф и передал книжку Чарли.
– Вот она – в точности как ты оставил. С процентами. Я таскал ее в банк постоянно, и они вносили проценты.
Чарли заглянул в книжку. Больше шести тысяч. Отлично. Хватит на жизнь, пока он не встанет на ноги.
– За это спасибо, – сказал он.
– Для мила дружка, – пошутил Уолли. – Кофе хочешь?
– Нет, благодарю. Еще дел полно.
– Ну, понятно.
Чарли направился было к выходу, потом обернулся:
– Энди там же?
– Нет, он переехал года два назад. Постой, я тебе напишу новый адрес.
Чарли подождал, потом взял клочок бумаги, снова поблагодарил Уолли и вышел. Он поймал такси, назвал водителю адрес, откинулся на сиденье и задумался об Энди.
Энди был его напарником. Они почти все время работали вместе на Кореи, который занимался всем понемногу – и род этих занятий определить было затруднительно. То приходилось выбивать долги из наркоторговца, то пугать какого–то деревенщину, решившего вторгнуться на территорию Кореи, то устроить какую–нибудь заварушку. То есть работа была разнообразная и интересная, не кабинетная, и, за исключением некоторых сольных мероприятий, они всегда работали вместе с Энди.
Скоро все опять будет так, предвкушал Чарли. Он, может, остановится у Энди на денек–другой, приведет себя в порядок, потом подыщет где–нибудь квартирку и уведомит Кореи, что вновь готов к работе. И вернется к прежней жизни, легкой и приятной.
Энди поселился теперь на Сорок седьмой улице. Чарли подивился окружавшему его убожеству: прежде Энди жил в местах получше. Невдалеке был Шестнадцатый полицейский участок, памятный Чарли по паре приводов в юности. Находился он рядом со школой – неплохо придумано.
Чарли зашел в дом. Лифта не было, и он потащился на третий этаж. Звякнул звонок, и через минуту Энди, открыв дверь и поглядев на Чарли, широко ухмыльнулся и воскликнул:
– Чарли! Входи, старый боевой друг!
Чарли вошел, посмеиваясь приятелю в спину. Энди совсем не изменился – все такой же, худой и жилистый, больше семнадцати не дашь. Ростом он был чуть меньше шести футов, и многие относились к нему пренебрежительно – до тех пор, пока не сталкивались вплотную.
Энди закрыл дверь, и они остановились в маленькой загроможденной гостиной, глядя друг на друга.
– Чарли, старый дружище.
– Ну, привет, Энди.
– Дай на тебя посмотреть. А ты пополнел.
– Немного.
– Ну садись же. Хочешь пива?
– Да можно. Четыре с половиной года не пробовал.
– Сейчас принесу, посиди пока.
Энди поспешил на кухню, а Чарли оглядел комнату. Она была вся заставлена дешевой мебелью – старые кресла с громадным диваном, несколько столиков с настольными лампами, – словом, выглядела как уголок магазина Армии спасения. В качестве жилья Энди все это выглядело забавно.
Энди вернулся с пивом и уселся наискосок от Чарли.
– Ну вот, Чарли, прямо как в старые времена.
– Точно.
Чарли попробовал пиво – оно было замечательное, холодное и вкусное и приятно щекотало рот. Ему припомнились долгие ночи в тюряге, мечты о банке холодного пива и все в том же духе.
– Ну что, какие планы, Чарли? – спросил Энди.
– Огляжусь несколько дней. Потом возьмусь за старое. Как думаешь, возьмет меня Кореи обратно? Энди удивился:
– А ты там, на казенных хлебах, разве не видел Кореи?
– На казенных хлебах? В тюрьме, что ли?
– Ну да. Он попался год назад. Было много шума вокруг мафии, вмешался конгресс, и Кореи попался.
– Не знал. А кто принял дела?
– Понятия не имею. Думаю, все рухнуло.
– Ты там больше не работаешь?
– Чарли, ты отстал от жизни, – рассмеялся Энди. – Я покончил с рэкетом два года назад. Когда женился.
– Женился? – уставился на него Чарли.
– Ну да. Надо же, в конце концов, как–то устраивать свою жизнь. И хорошо сделал, а не то и меня бы сцапали.
– Я ее знаю?
– Вряд ли. Ее зовут Мэри. Раньше звалась Мэри Ползак.
