Михаил Маковецкий - Белая женщина
В отличие от Вовы Сынка хранитель грузинских воровских традиций справился блестяще. Приглашённые на свадьбу в качестве родственников и гостей сокамерники грузинского вора по тбилисскому следственному изолятору были полны достоинства, искренне радовались счастью молодых и вспоминали смешные случаи из воровской жизни. А организованные им оформление развода Натальи с парторгом, а так же процесс удочерения, проведённый за одну ночь и завершившийся к утру постановкой печати «Апостиль», делающей любой документ международно признанным, вызывали всеобщее восхищение. Хранитель грузинских воровских традиций строго следовал утверждённому сценарию и допустил импровизацию только один раз. Будучи человек чрезвычайно щепетильным в вопросах чести, он с самого начала рассказал парторгу Сухумского обезьяньего питомника в изгнании о творческих планах Борщевского по похищению Натальи. И оказался прав.
Ни тесное общение с обезьянами, ни даже многолетняя работа в качестве освобождённого парторга, не смогли поколебать моральных устоев отпрыска старинного княжеского рода. Понимая, что в обозримом будущем он не увидит ни своей жены, ни единственной дочери, гордый парторг, на протяжении всей, проходившей в тайне от него, свадьбы своей супруги таскал Борщевского по Тбилиси и с жаром рассказывал ему об истории города. Когда же дорогие гости, продолжая соблюдать строгую секретность, отбыли в аэропорт вместе с его чадами и домочадцами, представитель старинного княжеского рода, всю сознательную жизнь проработавший освобождённым парторгом Сухумского обезьяньего питомника добросовестно изображал спящего под столом в ресторане в течение двух с половиной часов. Борщевский дал указание не будить овдовевшего князя, пока самолёт не улетит. В тот день вылет на Тель-Авив задержали на два часа.
По прибытии в Израиль брачная афера Борщевского получила логическое продолжение. Выяснилось, что искомое гражданство супруга парторга обезьяньего питомника может получить только после пяти лет непрерывного супружества с Сынком. А жениться на обожаемой им приемной внучке Вячеслава Борисовича Вова не сможет в принципе. Сынок удочерил свою возлюбленную, чтобы без помех доставить её в Израиль, а израильское законодательство брака между дочерью и отцом не разрешает.
Через несколько дней после победного завершения тбилисских гастролей Вячеслава Борисовича, его посетила мама Вовы Сынка. Главной целью её визита был скандал, который она надеялась устроить в доме Борщевских, желательно при большом стечении публики.
— Выходи, грязный развратник! — крикнула она так громко, что во всем поселении завыли собаки. К её удивлению, Вячеслав Борисович не только вышел, но и охотно вступил в беседу.
— Слушаю внимательнейшим образом, — сказал он, глядя на чрезвычайно рослую мадам Серебрянникову снизу вверх, но свысока, — чем, собственно, могу служить?
— Вы лишили моего сына возможности создать семейный очаг, — с горечью констатировала мама Вовы Сынка. И, немного погодя, добавила — Подонок.
— Вы определенно что-то путаете, любезнейшая. Только благодаря мне ваш атлетически сложённый сын и познал семейное счастье. Другое дело, — тут Борщевский вспомнил князя из Сухумского обезьяньего питомника, — что ваше утверждение о том, что я подонок — совершенно справедливо.
Возразить по существу было нечего, хотя и ответ Вячеслава Борисовича не удовлетворил её в полной мере. Поэтому борющаяся за семейное счастье своего сына мадам Серебрянникова начала издалека:
— Вова — несчастный ребенок. В детстве его обижали хулиганы. Он был единственным еврейским ребёнком в классе. Всё своё свободное время я водила его на тренировки во все спортивные секции, которые были в Вологде. Из-за непрерывных отжиманий от пола он не видел детства. Эта девчонка вскружила ему голову.
— Ничего удивительного, — утешил ее Борщевский, — девушка она красивая. Кстати, плод любви грузинского князя и актрисы Саратовского драматического театра, приехавшей на летние гастроли в Сухуми. У вашего сына прекрасный вкус.
— Вова чист и доверчив, — не слушая собеседника, продолжала мадам Серебрянникова. — Она вертит им как хочет. Сейчас, по её просьбе, они поехали ловить рыбу на Мертвое море.
— Вы просто не заметили, как ваш сын вырос, — продолжал увещевать маму Вовы Сынка Борщевский, — находясь в Тбилиси, он представился Моне как знаменитый израильский киноактер, который, вместе с её мамой, участвует в съемках документального фильма о настоящей грузинской свадьбе. При этом он убедил Мону ничего не рассказывать о съемках отцу. Ему хотелось, чтобы фильм стал сюрпризом для потомка старинного княжеского рода. Самой же девушке он пообещал контракт на роль Клеопатры в сериале, к съемкам которого приступает киностудия «Антисар», а также приз за главную женскую роль на престижном кинофестивале в Ливна. Всё это характеризует его как зрелого мужчину, способного взвалить на свои плечи обязанности по созданию семьи.
— О какой семье речь? — не унималась мама Вовы Сынка, — моего сыночка женили без моего ведома на моей ровеснице. При этом его вынудили удочерить девушку, которая ему так нравится. Теперь он сожительствует со своей дочерью на берегу Мертвого моря, как это когда-то делал Лот. Думаю, что это опять плохо кончится.
— В древности это действительно могло вызвать разного рода осложнения. В библейские времена нравы были грубые, — авторитетно сообщил Борщевский, — но в современном Израиле это только приветствуется. Мона родит Вове ребёнка, и будет получать приличное пособие как мать-одиночка, пока их чаду не исполнится семь лет.
Потом ещё раз, таким же образом, родит старшему дитяти братика или сестричку. В результате их семейный бюджет будет пополняться в течение многих лет. А если бы они официально поженились, то ей бы пришлось работать полный рабочий день, чтобы получать те же деньги.
— Но её будут все время проверять, — проявила излишнюю недоверчивость мадам Серебрянникова, — и если у неё найдут, например, Бовины брюки, то её лишат пособия.
— Вы меня извините, голубушка, — Борщевский не говорил, а вещал, — но, кроме того, что вы все время на меня окаете на меня по-вологодски, вы говорите глупости. Кто может лишить пособия целомудренную мать-одиночку, если в её доме обнаружатся брюки её законного папы? При этом, на что я хочу особо обратить ваше внимание, на страже нравственности вашей невестки будет стоять непосредственно государство Израиль, которое оберегает нравственность своих граждан гораздо лучше, чем их безопасность. И при малейшей попытке изменить благороднейшему Вове Сынку она будет наказана гораздо строже, чем, если бы она изменила Родине. Её навеки лишат пособия матери-одиночки. А, если бы она изменила Родине, её поведение было бы расценено как борьба за мир, и государство с уважением отнеслось бы к её политическим убеждениям. Таким образом, мы можем констатировать, что созданная мною семья Моны и Вовы — это семья, о которой каждая мать может только мечтать.
На этом агитация Борщевского в пользу создания образцовой израильской семьи была прервана появлением меня и Пятоева. Нам предстояло нанести визит Мансуру Алузаелю, и присутствие патриарха палестинского эротического кино по кличке «Мамонт» придавало нашей делегации солидность. Ехать нам предстояло в столицу бедуинского Израиля город Рахат. Население этого города — тридцать тысяч человек, то есть четверть всех бедуинов — граждан Израиля. Рахат находится невдалеке от Офакима, и мадам Серебрянникова тактично напросилась в попутчицы на правах доброй знакомой Вячеслава Борисовича. Со свойственной мне политической мудростью я включил её в состав делегации. Мансур не говорит по-русски, мама Вовы Сынка не говорит ни по-арабски, ни на иврите, поэтому шансов на то, что она наговорит глупостей, нет. С другой стороны, мадам Серебрянникова своими циклопическими размерами могла бы произвести большое впечатление на чистых детей пустыни, которыми ещё недавно были бедуины.
Глава племени Алузаел проживал в довольно большом доме, но над землей поднималось только три этажа. Если жилище англичанина — это крепость, которую он собирается оборонять, то жилище еврея — это потайное место, укрытое в складках местности и покрытое густыми зарослями, где резвятся декоративные собаки. Еврейское жилище, в идеале, стоит на склоне, имеет вход и выход на разных этажах, утопает в зелени, плавно переходит в окрестные валуны, растворяется в балконах и беседках, укрыто в глубине двора и плохо заметно с улицы из-за зелёной ограды. При этом крыша может упираться в землю, а верхней частью здания может быть прогулочный дворик с зарослями магнолий над супружеской спальней. Понятно, что таким жилищем обладают люди, не экономящие на еде, но именно такое жилище — идеал израильского семейного гнездышка. Бедуин не таков. Истинный сын пустыни чувствует себя защищенным, когда его окружает пустое до горизонта пространство. Случайное появление одинокого деревца рассматривается, как маневр врага, и немедленно съедается козами. Главный фактор, определяющий комфортность бедуинского жилища, — это наличие в нем загона для скота. Хотя в последние десятилетия тлетворное еврейское влияние разлагает дотоле простые и чистые бедуинские нравы. Это хорошо видно на примере жилища Мансура.
