Татьяна Сахарова - Бисер для трех поросят
— Твои слова да богу в уши. — Больше всего на свете мне хотелось, чтобы завтра замдиректора просверлил во мне дырку своими глазами-буравчиками. Я даже была согласна, чтобы он на меня накричал, отчитал на чем свет стоит за какие-нибудь несуществующие недоработки… Только бы воскрес! Но, увы, в тот момент я была абсолютно убеждена, что Глеб Николаевич мертв окончательно и бесповоротно.
Когда мы с Женькой вернулись на автостоянку, возникла проблема: без очков я не могла вести машину.
— Хочешь заночевать у меня? — заботливо поинтересовалась подруга.
— Неужели ты думаешь, что я выдержу второй день в этих проклятых туфлях? Мне нужно домой попасть.
— Ладно, я тебя завезу.
— Женечка, — взмолилась я, — останься у меня ночевать. Твои все равно уже спят. А утром мы позвоним Гришане и успокоим его. Ну, не могу я сейчас одна в четырех стенах.
— Чего ты, спрашивается, раскисла? Я-то думала, Маруська у меня железобетонная.
— Угу, только бетон весь закончился. Одно проржавевшее железо осталось. Того гляди, и оно в пыль рассыплется.
Женька заколебалась, а я заныла с удвоенной силой:
— Вдруг мне ночью покойник померещится? Знаешь ведь, у меня слабая нервная система.
— Вот заладила со своим покойником! Подумаешь, валялся себе мужик в темноте на асфальте. Может, это вовсе и не Глеб Николаевич был?
— А кто? Тебе что, совсем повылазило? То он не покойник, то вообще не Глеб Николаевич. Такими темпами через полчаса ты будешь утверждать, что там не человек лежал, а куча старой ветоши. И нас с тобой мучили коллективные глюки.
— Хоть бы и так! Какое нам до всего этого дело. — Чиркнув зажигалкой, подруга нервно закурила. — Во всяком случае, теперь точно нет необходимости вызывать милицию.
Вот в этом она, пожалуй, права. Информировать служителей правопорядка про труп, который невесть куда подевался, нет никакого резона.
— Так ты поедешь ко мне ночевать? — с надеждой уточнила я.
— Ну, что с тобой делать? Поеду, конечно. Только с Гришаней ты будешь утром объясняться.
— Нет проблем, — поспешно согласилась я. — У нас с твоим мужем полная любовь и взаимопонимание.
Не могу сказать, что ночью меня мучили кошмары, но и спокойный сон никак не шел. Я ворочалась в кровати, а из головы никак не шел Глеб Николаевич. Куда подевался его труп? Объяснение может быть только одно: убийца вернулся и спрятал тело, раздавив в спешке мои очки. Но тогда мы вполне могли столкнуться с этим человеком или даже с несколькими преступниками в арке. И появление сразу двух свидетелей никого бы не обрадовало. Значит, нас могли тоже… Кошмар какой! Все, пропади все пропадом! Не желаю больше появляться в этом ресторане. Не хочу никакой работы, не хочу никаких женихов. Уезжаю в Москву, в Крым, в Турцию, к черту на кулички, в конце концов!..
В семь утра меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Спросонья я намотала по комнатам несколько кругов, прежде чем обнаружила трубку радиотелефона, которая почему-то оказалась под диваном.
— Машка! Женька у тебя?! — Гришаня явно был взвинчен и поэтому позабыл пожелать мне доброго утра.
— У меня. — Я приготовилась произнести оправдательную речь, но он не дал мне опомниться.
— Прекрасно! Раз уж ей семья не нужна, пусть остается у тебя на ПМЖ. Вещички заберете в чемодане у консьержки. Физкультпривет. — В трубке послышались гудки.
— Это Гришка звонил? — В гостиную вплыла Женька, сладко потягиваясь.
— Гришка. Сказал, что дома ты больше не живешь, а твои вещи он оставит у консьержки.
— Совсем оборзел, придурок. Дай-ка сюда телефон!
Подруга несколько раз набрала домашний номер, но он был хронически занят. Видимо, Гришаня устроил это нарочно, демонстрируя свое полное нежелание разговаривать с непутевой женой. Женька попробовала набрать его мобильный, но безучастный металлический голос сообщил, что абонент временно недоступен.
— Думаю, тебе стоит срочно ехать домой, — обеспокоенно предложила я, пытаясь сообразить, с какой такой радости безобидный Гришаня совершил столь резвый наезд на супругу.
— Еще чего, — отмахнулась она, — не дождется. Я теперь женщина работающая, а следовательно, независимая. Где хочу, там и ночую.
— С ума взбесилась?
— Вовсе я не взбесилась. Просто пора положить конец домашней тирании.
— Ты что же, разводиться надумала? У тебя ж на руках дети!
— Успокойся, ничего я не надумала. Только Гришке не позволю обращаться с собой подобным образом.
— Каким это, интересно, таким образом? Ты и так сидишь у него на шее, свесив ножки, — вступилась я за Гришаню. — А в том, что замужней женщине положено ночевать дома, твой муж абсолютно прав. Езжай домой!
— Ни за что! Пока он сам ко мне не приедет и не покается. Будет еще в ногах у меня валяться. Я ему не собачка, чтобы меня на улицу выгонять! Ты не против, если я пока у тебя перекантуюсь? А по дороге на работу заедем за моими вещами.
— Погоди-погоди… А дети?
— Что — дети? Артемку мы на днях в летний лагерь отправили, он вернется только через месяц. А младшего Гришка все равно собирался на лето к своим родителям в Вологду отвезти. Вот пусть и отвезет.
— Ох и доиграешься ты когда-нибудь! Собственными руками угробишь свое семейное счастье. Вот возьмет Гришаня, психанет и найдет себе малолетнюю профурсетку. Они до денежных мужиков падкие, а твой муж, между прочим, в скупости не замечен.
— Не найдет он никого, — уверенно заявила подруга. — У него на это просто времени нет. Он погряз с ушами в бизнесе и ничего, кроме своей финансовой отчетности, в упор не замечает.
— Никогда не говори «никогда», — скептически заметила я.
— Да что ты заладила! Сказала же: ноги моей дома не будет, пока он не вымолит прощения, осыпая меня сиренью, как на нашем первом свидании.
— С ума сошла! Где он возьмет сирень в конце июня?
— Это его проблемы! Пусть хоть костьми ляжет, хоть в лепешку расшибется, но засыплет меня белой махровой сиренью. Давай поспим еще пару часиков, а то будем на работе, как две сонные курицы. У меня от недосыпа мешки под глазами появляются.
— Женька, а может, мы того… ну… на работу больше не пойдем?
— Ты что, белены объелась?! От страху все мозги потеряла? Я не позволю тебе лишить меня честного трудового заработка. Меня муж только что выгнал. Оставил, можно сказать, на улице без средств к существованию. Или ты уже обо всем позабыла?
— Бедненькая ты моя, — хихикнула я, — если не ошибаюсь, у тебя в кошельке три банковские карточки имеются. При разумном подходе тебе денег на пару лет хватит.
— На карточках — неприкосновенный запас. А так я смогу сама себя содержать.
— Ага. Только твой парикмахер берет по сорок долларов за стильную укладку. Маникюрша довольствуется лишь двадцаткой, а абонемент в тренажерный зал обходится больше сотни баксов в месяц. Я уже не говорю про мартини, креветочный мусс и суши. Ты готова без всего этого обходиться? Если нет, то должна тебя предупредить, что на доходы администратора ты особо не разгуляешься.
— Плевать. Главное, я докажу этому самодуру, что смогу обходиться без его жалких подачек. — Женька явно вошла в раж. В данный момент бесполезно убеждать ее в том, что четырехзначные суммы в твердоконвертируемой валюте, исправно оседающие на ее банковских счетах, грешно обзывать подачками. Поэтому я не стала биться лбом о глухую стену, а спокойно проговорила:
— Я не пойду на работу. Все. Точка. Можешь считать меня конченой истеричкой, но трупы своих начальников я нахожу не каждый день, вернее сказать, не каждую ночь.
— Нет, ты не истеричка, ты предательница. Из-за какого-то валявшегося на асфальте мужика бросаешь лучшую подругу на произвол судьбы, да?
— Вовремя предать — это не предать, а предвидеть! А мое шестое чувство предвидит неприятности. И боюсь, что безвинно погребенные тараканы нас от этих неприятностей не спасут. К тому же ноги у меня в кровь растерты, а старые очки годятся только для домашнего употребления: оправа потертая, стекла в царапинах. Да в них я вообще похожа на черепаху Тортилу.
— Ты в любых очках похожа на Тортилу.
— Спасибо на добром слове, — проворчала я. — Умеешь поднять настроение в трудную минуту.
— При чем тут трудная минута? Я тебе давно талдычу, что с твоей внешностью нужно что-то делать.
— Оставь мою внешность в покое! И все равно в ресторан я больше не пойду. Ни за какие коврижки!
— Дело хозяйское, — фыркнула напоследок Женька и, надувшись, удалилась на кухню.
Оттуда незамедлительно долетел грохот кастрюль. Никакие переживания не заставят мою подругу отказаться от сытного завтрака.
* * *В начале двенадцатого мы уже загружались в Женькину машину. По пути заехали к ней домой, вернее, даже не домой, а в ее подъезд. Естественно, никакого чемодана с вещами у консьержки не оказалось. Для Гришани произнесенные вслух угрозы сами по себе — сверхгероический поступок. Глупо было ожидать, что он действительно выставит за порог Женькины вещи. Правда, этот факт ничуть не уменьшил ее воинственного настроения. Она наотрез отказалась подниматься в свою квартиру, смирившись даже с тем, что ближайшее время ей придется провести в униформе, которая могла принадлежать покойнице.
