Фаина Раевская - Отпуск бойцовской курицы
— Ты с кем это беседуешь? — услышала я за спиной голос сестрицы. — А чего ревешь?
— Ой, — икнула я, вытирая слезы, — тебя уже отпустили? Вот видишь, Дусь, даже бандиты тебя долго не выдерживают!
— Какие бандиты? — Дуськина челюсть поползла вниз.
— А тебя разве не похитили? Где ты была? — слезы окончательно высохли.
— Пеленку свою, тьфу, простыню сушиться повесила да по бутербродику нам приготовила. А что?
Я пожала плечами:
— Да так, ничего. Я думала, ты в руках бандитов, хотела уже спасать тебя. А ты вот она, живая и здоровая. Даже, по-моему, чересчур.
— Эх, Женька, Женька, — Евдокия ласково потрепала меня по голове, — и все-то ты спасать кого-то рвешься! Ну чисто МЧС, ей-богу! И как только Ромка тебя терпит?
— Он меня не терпит, а любит, — проворчала я. — Ты давай собирайся. Карета у крыльца ждет.
— О, мы сегодня с колесами? — удивилась Евдокия. — Молодец, сестренка! Пошли завтракать.
Дядя Саша, как обычно, крутился на кухне. На столе стояла поллитровка. Завидев Дуську, он заулыбался, распрямил спину, выпятил и без того немаленький живот и важно произнес:
— Евочка! У меня сегодня юбилей. Милости прошу на шашлык вечерком. Сын из Симферополя приедет, сестра придет, Степанида… Так что… Буду ждать. Ну, и ты заходи! — это уже мне.
— Сколько ж тебе стукнуло, дядь Саш? — запихивая дусьбургер в рот, поинтересовалась я.
— Да уж шесть десятков! Самый мужской возраст! Я, можно сказать, только в силу вошел! — дядя Саша легонько приобнял Дуську за плечи.
— Точно как арбуз: пузо растет, а хвостик сохнет! Погоди, пень трухлявый, тебе тетя Вера покажет мужскую силу! — проворчала я в сторону и гаркнула: — А ну, Ева, на выход! Карета подана, кучер в нетерпении. За мной!
Евдокия с виноватой улыбкой стряхнула полковничью руку с плеча, поднялась во весь свой могучий размер и, печатая шаг, как солдат на параде, проследовала к выходу. Отставник с восторгом наблюдал за прохождением небольшого войска по его кухне и даже, по-моему, порывался поднести руку к козырьку. Обнаружив отсутствие последнего, он досадливо поморщился и опустился на стул. Бравый офицер начинал праздновать свой юбилей с восьми часов утра.
Весело хохоча, мы с сестрой загрузились в машину.
— Сначала к «Маяку», потом в яхт-клуб, а потом, бог даст, и в Новый Свет махнем, — кратко обрисовала я маршрут водителю.
Пятачок на набережной, возле ресторан — «Маяк» был забит торговцами и свободными художниками. Здесь можно было приобрести пахлаву, фрукты, козье молоко, с заодно нарисовать портрет с себя, любимого. Причем портрет этот мог весьма и весьма походить на оригинал, а мог и просто его пародировать. Если пройти чуть дальше, то при желании можно и водолазный костюм взять напрокат, чтобы полюбоваться красотами морского дна в районе городского пляжа. Причем костюм этот, на мой взгляд, был сооружен еще при царе Горохе: ботинки, как и положено, снабжены свинцовыми утяжелителями, чтоб, значит, легче было до дна добираться, шлем с иллюминаторами прикручивался к металлическому обручу на шее огромными болтами, что тоже добавляло конструкции немалый вес. Глядя на это сооружение, я задалась одним-единственным, но существенным вопросом: а можно ли, находясь внутри данного монстра, после погружения всплыть обратно? Или же система работает только в одну сторону?
— Где Олег? — спросила я у патлатого художника, уныло глазеющего по сторонам в писках клиентов.
Служитель искусств молча вытянул измазанный краской палец куда-то в сторону.
— Спасибо. А подробней нельзя? — не удовлетворилась я разъяснением местного Сусанина.
Художник кивнул, поднялся и, по-прежнему молча, протянул руку в том же направлении.
— Вы очень любезны! — Я вытащила из кармана сарафанчика пятьдесят рублей.
Увидев купюру, парень изобразил на лице подобие улыбки и разжал уста:
— Т-т-там.
— Возле ресторана? — уточнила я.
— Д-д-Да. В-в са-ал-лоне!
— Спасибо, дорогой, ты очень толковый парень! — Я похлопала художника по плечу в награду за его болтливость, убрала купюру обратно и пошла в салон, не дожидаясь окончания начатой фразы.
Со стороны черного хода ресторана я обнаружила набольшую будку, которую сначала приняла за трансформаторную. При ближайшем рассмотрении удалось найти корявую надпись, сделанную мелом: «Фотосалон». И ниже: «Не входить! Идет процесс!» Интересно, что там за таинственный процесс идет? Звонок, естественно, отсутствовал. Пришлось легонько постучать в дверь, обшитую тонким металлическим листом. Никакой реакции. Тогда я прислонилась к этой самой двери и принялась барабанить по ней пяткой. Минут через пять, когда я стала всерьез подумывать о необходимости подкрепления в виде Дуськи, из-за двери раздался голос:
— Входите, не заперто!
Помещение, как избушка Бабы-яги, без окон и дверей, было освещено красным светом. Единственная комнатушка, разделенная пополам фанерной перегородкой, являла собой гибрид спальни и лаборатории. Повсюду валялись кассеты из-под фотопленок, пленки, конверты, щипцы и всякая другая дребедень, необходимая любому уважающему себя фотографу. Едва я переступила порог, мне под ноги с оглушительным лаем бросился какой-то красный комок, вслед за ним на плечи свалилось что-то мохнатое и принялось копаться в волосах, издавая странное попискивание. Из-за перегородки донесся механический голос с сильным кавказским акцентом: «Здравствуйте! Я Сирожа!»
— Кто там? — Я наконец услышала человеческий голос, очень похожий на голос Олега.
— Это я, Женька! Ну, которая с Федей целовалась! — голова начала невыносимо чесаться, и я юлой завертелась на месте, пытаясь сбросить с шеи добровольного парикмахера. Вдруг раздался собачий визг, и острые зубы вонзились мне в щиколотку. Я громко закричала. В этот момент зажегся нормальный свет, появился Олег и, не удержавшись, захохотал. Посередине комнатки стояла красная девица, то есть я, с обезьяной на плечах, которая, наковырявшись вволю в моих волосах, принялась теребить ухо. Внизу, вцепившись в ногу, расположилась белая болонка, показавшаяся мне в свете фонаря красной, а на передней лапе болонки стояла нога, обутая в легкую сандалию. По кровати, застеленной старым покрывалом, извиваясь, полз Федя, угрожающе высовывая раздвоенный язык. В довершение всех бед из-за перегородки выпорхнул Сирожа, огромный белый попугай с не менее огромным клювом, уселся на кровать с ползущим Федей и, по-моему, всерьез вознамерился мною перекусить, так внимательно изучал он мои ноги.
— Чего ты ржешь, как полковая лошадь? — рассвирепела я. — Развел тут зоопарк, нормальному человеку ступить негде!
— Ты Зайке на лапу наступила, вот она и обиделась. Нечего орать, у меня звери нервные, не переносят громких звуков! — Олег отогнал от меня живность, обработал укус, забинтовал, причем делал это вполне профессионально. Я для порядка постанывала и кривилась от боли. Наконец медицинские процедуры были закончены.
— Ты теперь меня до конца отпуска будешь бесплатно фотографировать, возмещать, так сказать, моральный ущерб, — проворчала я. — Давай снимки!
— Подожди, надо еще противостолбнячную сыворотку ввести. Зайка хоть и домашняя, но гадость всякую погрызть любит.
Я не стала уточнять, что он имел в виду под гадостью, и вместо этого спросила:
— Ты что же, укол мне собираешься делать?
— Ну да. — Олег пожал плечами.
— А… в какое место? — волнуясь, задала я дополнительный вопрос.
Перспектива оголять интимные части ела перед малознакомым человеком мне не понравилась.
— И потом, ты же фотограф! Как ты можешь делать уколы живым людям?
— Не волнуйся, у меня медицинское образование. Да и в армии частенько приходилось уколы ребятам делать, так что уколю за милую душу.
— А у тебя и сыворотка есть? — не унималась я.
— Есть! Думаешь, ты первая пострадавшая? Ну, давай подставляй руку! — Олег поднял вверх одноразовый шприц.
Я, конечно, большая девочка, но уколов боюсь с детства. Помню, мама рассказывала, как она привела меня в поликлинику для очередной прививки. Если раньше, пока я не умела ходить, проблема была только в моем громком плаче, то на этот раз не обошлось без жертв. Как только я увидела медсестру со шприцем в руке, соскочила с кушетки, залепила по ноге мучительницы в белом халате и с воплем «Низя! Бо-бо!» ринулась из кабинета. Этот крик напугал многих младенцев, и в коридорах поликлиники еще долго не умолкали детские вопли. Укол, кстати, мне все же сделали. Для этого пришлось вызывать доктора-мужчину, который крепко держал мои руки и ноги.
Вот и сейчас я не была уверена, что правильно среагирую на попытку Олега вколоть мне противостолбнячную сыворотку. Поэтому вцепилась обеими руками в фанерную перегородку, закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, готовясь немедленно умереть при первых же приступах боли.
