Дарья Калинина - Суперневезучая
– У твоего мужа были знакомые за границей?
– Ну… Наверное, были. Я не знаю.
– Я имею в виду такие, кто регулярно писал бы ему письма. Такие были?
– Нет. Таких точно не было.
– А вообще твоему мужу письма из-за границы приходили?
Нет, и такого тоже на Лизиной памяти не случалось.
– Хм, странно, странно. Откуда же взялась записка да еще на испанском языке?
– Да бог с ней с этой запиской! – воскликнула Лиза. – Мало ли, что это за бумага! Я и так знаю, кто убил Витальку!
– И кто?
– Эта баба! Натаха!
– Так уж и убила, – усомнилась Мариша.
– Все равно она была тут! Это ее заколка. И она звонила сюда, значит, знала наш телефон. И адрес тоже знала!
На взгляд Мариши, этого было еще недостаточно, чтобы предъявлять мифической Наталье обвинение в убийстве. Но Лиза уперлась рогом.
– Это она! – твердила несчастная вдова. – Она была тут! И довела Витальку до смерти!
– Твой муж умер не от сердечного приступа, а от проломленной головы!
Но тут приехали оперативники из соседнего отделения, и увлекательной дискуссии подруг был положен конец. Менты принялись деятельно осматривать кухню и труп, а девушек переместили в большую комнату. Впрочем, большой она могла называться только по сравнению со второй комнаткой, совсем уж крохотной. Но и тут не было, где особо развернуться.
После осмотра места происшествия дошел черед и до вдовы, и до главных свидетелей.
Милицию интересовало, где и как провела Лиза последние несколько часов. Они уже определили, что смерть ее мужа наступила приблизительно в промежутке между четырьмя и шестью часами вечера сегодняшнего дня. Как раз в четыре часа вечера девушки находились в «травме», пытаясь определить, чем же страдает Лиза. Так что у Лизы было отличное алиби. Сначала авария, потом травмпункт, а потом беседа у Мариши дома. Там ее визит могла подтвердить соседка, которую девушки встретили около половины шестого, поднимаясь к Марише.
– Очень хорошо, – пробормотал оперативник, всем своим видом показывая, что алиби Лизы они проверят от корки до корки.
Потом милиция задала еще много вопросов. Главным образом, где работал покойный? Чем занимался в свободное от работы время? И были ли у него враги? Лиза откровенно отвечала на все вопросы. Но ничего интересного она поведать не смогла. Нет, врагов у ее мужа не было. Только любовница. Впрочем, о последнем Лиза благоразумно умолчала.
– Как вы думаете, он сам упал? – дрожащим голоском спросила она у оперативника, когда тот наконец утомился и замолчал.
– Пол у вас на кухне чертовски скользкий, дамочка, – осуждающе произнес он и еще прибавил: – Это зачем же вы его таким скользким кафелем выложили?
– Это не я! Это мой муж. Он считал, что кафельный пол на кухне, который блестит, – это шикарно.
– Может, оно и так. Только передвигаться по такому полу следует в резиновой обуви. А иначе – беда.
– У мужа были тапки на резиновой подошве.
– Сейчас на нем другие, с кожаной подошвой. Мы специально смотрели.
Лиза не поверила. И пошла лично взглянуть.
– Это не его тапки, – произнесла она, вернувшись.
– Как это не его? Они на нем? Значит, они его!
Но для Лизы это не было так однозначно.
– Я ему эти тапки не дарила, – прошептала она, обращаясь к Марише. – И сам Виталька их себе никогда бы не купил.
– Почему?
– Потому что они… Они слишком простые.
Мариша пожала плечами. Да уж, похоже, Лизин муж был человеком со сложным характером. Раз даже тапки ему требовались с какими-то сложностями.
– Уверена, эти тапки притащила ему эта гадина! – агрессивно воскликнула Лиза.
– Какая гадина?
– Наташа! Приперла ему эти тапки, чтобы он носил их и помнил про нее! Виталька был человек тактичный. Конечно, он не смог сказать своей пассии, что тапки ему не нравятся. Нацепил. А когда она выкатилась, то он пошел на кухню и… и поскользнулся на них!
Версия, прямо сказать, была дерьмовой. Начать с того, зачем неведомой Наташе было притаскивать тапки в квартиру жены любовника, если этот самый любовник в ближайшее время все равно должен был бы перекочевать под ее кров? Логичней было бы купить ему тапки и оставить подарок у себя. Дождаться, так сказать, того торжественного момента, когда любимый мужчина переступит порог их совместной отныне квартирки, а потом уж преподнести ему свой дар.
Ну, хорошо, предположим, эта Наташа увидела тапки в витрине магазина и они так ее очаровали (своим ли внешним видом или ценой, это не столь важно), что она их приобрела. И будучи в этот момент неподалеку от квартиры любовника, смело заскочила к нему и презентовала тапочки. Не опасаясь появления законной супруги, которая акт дарения тапок могла бы и не понять.
Что же из этого получается? Либо тапки взялись откуда-то из других рук, либо Наташа была хорошо осведомлена о том, что законная жена в ближайшее время у себя дома не появится. Поэтому и приперлась так смело в дом соперницы. Или же Наташа сознательно провоцировала скандал, надеясь, что муж Лизы выберет в этом случае ее.
И тут Мариша услышала голос Лизы, которая фанатично шептала:
– Я хочу ее видеть! Я хочу ей сказать! Я хочу посмотреть ей в глаза!
– Кого ты хочешь видеть?
– Ее!
– Наташу? И что ты ей скажешь?
– О-о-о! – взвыла Лиза. – Поверь, я найду, что сказать этой особе! Во-первых, я скажу ей, что охотиться за чужими мужьями – это подло! А во-вторых… Во-вторых, я кину ей в лицо, что это она убила моего мужа! Своими… Своими тапками!
И Лиза горестно разрыдалась. На шум прибежали оперативники. Но узнав, что скорбь всего лишь из-за пары тапок на ногах у покойника, выразительно переглянулись и потихоньку отступили подальше. Некоторое время Мариша пыталась в одиночку справиться с потоком скорби, который изливался из Лизы. Но быстро поняла, что такое ей не под силу. Лиза рыдала все горше и горше.
Пришел врач, сделал Лизе укол и заявил, что вдова скоро уснет. Пообещать-то он пообещал. Да что толку? Лиза не переставала рыдать. И спать она тоже явно не собиралась. Отоспалась небось, пока валялась под уколами в «Далиле». У Мариши, которая не выносила чужих слез, прямо сердце кровью обливалось, глядя на бедную девушку. Оставался один-единственный вариант. Пойти у безутешной вдовы на поводу.
– Хорошо, – произнесла Мариша, кладя руку Лизе на трясущуюся макушку. – Если тебе станет от этого легче, то мы навестим эту Наташу.
– О! – подняла на нее зареванное лицо Лиза. – Спасибо!
– Не за что.
– Если бы ты знала, как я тебе благодарна! Вдвоем мы ее в бараний рог скрутим! Будет знать…
– У тебя есть идеи, как достать эту особу? – прервала ее Мариша.
– Ну… Вообще-то она ведь мне звонила.
– И что?
– На домашний телефон звонила. А он у меня снабжен АОНом.
– Так телефон этой Наташи у тебя высветился и записался?
– Угу.
И Лиза потянулась к невзрачной серой коробочке, к которой шли провода от домашнего телефона.
– Может быть, выглядит и не ахти, зато срабатывает безотказно, – пояснила она. – Витальке этот АОН ужасно не нравился. Он все время норовил заменить его на более современный и стильный.
Но, увы, все более дорогие и навороченные устройства отказывались считывать все телефоны подряд. А вот изделие неких кустарей-самоучек безотказно работало, высвечивая ядовитые красные циферки на своем дисплее уже со второго гудка.
– Он может запоминать до десяти номеров, – пояснила Лиза и наконец зевнула. – Так, посмотрим. Ага, последними мне звонили Лешка и Верунчик.
– Кто это Лешка?
– Лешка – это мой коллега по работе.
– Тот самый, которому ты передала всех своих клиентов?
– Точно.
– А Верунчик?
– Верунчик – это моя тетя.
– Тетя? И ты зовешь ее просто Верунчик?
– Да? А что? Мы с ней почти как сестры.
Сама Мариша обращалась к своей тете – Серафиме Ильиничне – исключительно по имени и отчеству. Ну, иногда называла ее тетя Серафима или тетя Фима. Но чтобы там Фимка, Фимулька или даже Фимочка! Такое панибратство Марише и в голову не приходило.
– Ладно, Верунчик так Верунчик, – пробормотала она.
В конце концов, в каждой избушке свои погремушки. И со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Охота Лизе звать свою тетю Верунчиком, пусть зовет. Какое ей, Марише, до этого дело?
– Наверное, вы очень близки с тетей, – только и сказала она.
– Нет. Не очень. Тетя у меня человек своеобразный. Художница.
– В самом деле? Она выставляется? У нее бывают выставки?
– М-м-м… Нет, что-то не припомню. Да и ее работы… Они, как бы это помягче выразиться, они на любителя.
Другими словами, полотна Лизиной тетки не пользовались чем-то даже мало-мальски смахивающим на успех.
– Но Верунчик все равно считает, что ничем другим она заниматься не может. Что живопись – это дело ее жизни. И плевать она хотела на всех, кто этого не понимает.
