Алена Смирнова - И передай привет полковнику
— Я залягу, Полина, извини. Пожалуйста, свари кофейку побольше.
— Нога беспокоит?
— И нога в том числе, будь она неладна.
Когда я принесла кофе, он вдруг взял меня за локоть и попросил:
— Посиди со мной.
Лучше бы он на меня набросился, как слесарь. После определенной дозы неприятностей и расстройств с человеком нельзя по-человечески обращаться: ему становится себя очень жалко. Вот и я разревелась, как распоследняя плакса. Зачем-то выболтала ему все про незадачливого ремонтника, про водку. Он хладнокровно переждал приступ слезотечения и велел:
— Теперь послушай меня. Вспомни и поточнее перескажи мне, что тебе позавчера Вера наговорила? Поднатужься и побольше о ней вспомни. Это важно.
Я съежилась. Сколько могут длиться мои муки? Да, я влюблена в Измайлова и мечтаю быть с ним откровенной. Безбоязненная откровенность — это же пик человеческих отношений. Но ведь Верка рассказала то, что рассказала МНЕ. У меня на душе кошки скребли, но я постаралась это ему объяснить. Втолковать. Про шпионок. Про сплетниц. Про предательниц.
— А если от твоего согласия зависит хоть в какой-то мере ее судьба?
Прозвучи его голос вкрадчиво, я бы ушла. Но он произнес вопрос заботливо и твердо.
— В каком смысле? — удивилась я.
Он помолчал. Потом, скривив рот, заговорил:
— Человек убит…
— Он обокрал Верку.
— Это ее слова.
Измайлов снова замолчал. Он будто в чем-то сомневался, на что-то решался, чем-то рисковал. Посмотрел мне в глаза.
— Если я хоть на йоту разбираюсь в людях, с тобой бессмысленно играть в прятки. Если я хоть на йоту разбираюсь в преступлениях, искать надо где-то близко. Ты навязываешь мне одну помощь и отказываешь в другой. Полина, соседка видела, как Вера входила в подъезд в час дня.
— Обозналась, — решила я.
— А секретарша уверила Сергея, что никакого списка ей не давали. И не опознала Веру ни по описанию, ни позже по фотографии. С комментарием, мол, торговок много ходит, и все они на одно лицо.
— Виктор Николаевич, она и должна открещиваться. Иначе может всплыть вопрос о деньгах, которые ей вложили в список.
— Правдоподобно, — похвалил меня он. — А теперь прикинь, каково искать убийцу, когда все лгут?
Возразить было нечего.
— Так Верку подозревают как убийцу?
— Почему нет?
— Потому что она все сделала, чтобы ее заподозрили.
— Для неподготовленного убийства типично. Действуют в состоянии аффекта, а потом, опомнившись, начинают спасать шкуру.
— Виктор Николаевич, вы нормальный, умный человек. Да его с таким же успехом могла порешить и Анна Ивановна. Увидела трезвонящим в Веркину дверь, подумала, что он жаждет вернуться, чтобы заливать ее раз в неделю, сгоняла к себе за молотком, тюкнула по черепу и домой.
— Откуда взялся молоток? — улыбнулся он.
— Не знаю. Просто Верка описывала голову, как размозженную, вот я и…
— Ясно, оставим Веру. Я сам не считаю, что она виновна. Меня интересует ее сосед. Слава, да?
— Виктор Николаевич, как вы можете! Нельзя же подозревать всех подряд, поквартирно.
— Успокойся, поразмысли. Как сидел убитый?
— Привалившись спиной к Веркиной двери, — отрапортовала я.
— А удар был нанесен сзади.
— Тогда он не к Верке приходил.
— Наслаждение с тобой возиться. А к кому?
— В соседнюю квартиру, — вздохнула я, избегая имени Славы.
— И оставил отпечатки пальцев на звонке этой самой соседней квартиры, — подтвердил Измайлов.
— Что теперь?
— Продолжим.
— Не выйдет. Ни буквы не выговорю, пока не поедите.
— Шантажистка в квадрате.
— В шестнадцатой степени, не обольщайтесь.
— Будь по-твоему. Третий день все по-твоему, я себя не узнаю.
— Это остаточные явления ушибов.
— Полина!
— Несу, несу. Щи наверняка готовы. В них тоже черт знает что плавает. Но будете выпрашивать добавку.
Я вновь задействовала сервировочный столик. Пока Измайлов насыщался, я соображала. Итак, как это ни грустно, он надо мною в открытую издевался. Юрьев с Балковым и еще кто-то сейчас наводят справки о покупке Славой квартиры в домоуправлении, проверяют связи убитого, возможно, обыскивают его жилище. И к вечеру что-то с чем-то пересечется, и убийца будет вычислен. Потом его возьмут. Но как ловко Измайлов заставил меня увлечься, разгорячиться. Не многовато ли господин полковник себе позволяет? Этим я и поинтересовалась после десерта.
— Полина, припомни вашу пирушку в деталях, — серьезно сказал он. — Не вспоминал ли кто-нибудь спьяну прошлое? Не называл ли имен? Дело в том, что Слава не ночевал дома с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник. На работе его тоже нет. Он никого не предупредил. Он исчез.
— Это ваш следующий прикол?
— Если бы.
— А он убийца или жертва? — заволновалась я.
— Откуда мне знать, — мрачно рыкнул Измайлов.
И от этого нескладного предложения мне стало не по себе.
— Я толком ни в чем не разобралась. Верка висла то на Славе, то на Викторе. Слава вроде предпочитал Нору. Во всяком случае, они часто танцевали. Но я слышала, что он консультировался с ней насчет балансового отчета и какого-то налога. Виктор заигрывал со мной, впрочем, не слишком. Хвастался комфортом и уютом. По-моему, он слегка недоволен тем, что у Славы двухкомнатная. Спрашивал, сколько стоит четверть рекламной полосы. Верка все пытала его, почему он именно в нашем доме купил квартиру. Он огрызнулся: «Друг посоветовал». Понимаете, Верка сразу полезла к имениннику с разговорами по душам: кто родители, где учился… А он ее отбрил, дескать, не твое собачье дело до моей кошачьей жизни.
— Спасибо, что напомнила. Слушай, у Норы сколько собак?
— Две таксы. Такие хорошенькие.
— А гавкают, как двадцать две.
— Виктор Николаевич, вы идеальный сосед, всегда на работе. Но горластость этих собачек — преувеличение Анны Ивановны. Они лают, только когда в дверь стучат.
— Полина, они лают постоянно.
— Может, потому, что к вам все время кто-нибудь ломится? Квартиры впритык, они слышат чужих и возбуждаются.
Он не ответил. Сосредоточенно смотрел мимо меня.
— Отдыхайте. До свидания, — поднялась я.
— Пока.
Я уже выходила из спальни, когда он глухо окликнул:
— Полина!
— Что, Виктор Николаевич? Мясо пусть до завтра в маринаде купается, вкуснее будет.
— Пусть хоть год. Этот Виктор заигрывал не слишком или ты скрытничаешь?
Я готова была броситься ему на шею. Планеты моей судьбы плавно кружили в не такой уж дрянной Вселенной. Но, Измайлов, милый, ты же сам ловишь кайф от труднодоступного, это я усвоила.
— Если правда в интересах следствия, — потупилась я. — Пришлось соврать от неловкости. Не заигрывал он со мной.
— Совсем? — его голос обрел звучность.
— Совсем. Он приставал, лез, домогался. Извините.
Почти мой полковник побледнел. Я поспешила выскочить из его дома. Мы с Измайловым были дебилами. Позволь он себе ревновать и беситься, и признайся я сразу, что Виктор вот уже три месяца регулярно зовет меня замуж… Тогда вечером я бы, возможно, посоветовалась с полковником, как отвадить страстного коммерсанта. И вдруг да его совет изменил бы обстоятельства следующего утра.
Глава 7
Вечер понедельника выдался еще отвратительнее, чем день. Потому что нашествию Виктора я предпочла бы присутствие слесаря. Виктор перехитрил меня, как невесту без места. В дверь позвонили, я увидела в глазок Нору, зазывно помахивающую бутылкой шампанского, и доверчиво открыла. Ввалились трое: Нора, Верка и Виктор.
— Тебя еще мент не ухайдакал? — Проявила заботу Верка.
— Виктору Николаевичу Измайлову я по-соседски помогаю адаптироваться к костылям, — твердила я, отступая под их напором. — Так получилось, что я назвалась груздем.
— Добрая? — прошипел Виктор. — Жалеешь не всех подряд, а кого жалко?
— Вить, по морде не желаешь? — осведомилась я.
— Я не хамлю. Мы о Славике пришли разговаривать.
— Поля, это тревожно, — предупредила Нора.
— Четверо нас осталось вместо пяти, — подныла Верка. — Десять негритят решили пообедать…
— А где маленький? Мы ему машинку притащили.
И Нора протянула большой пакет с пожарным автомобилем.
— Я на такую машинку три месяца зарабатываю, — отстранилась я.
— А мы скинулись, — утешила Верка. — Бери. В подъезде жить страшно. Пусть хоть дите, ангелочек, порадуется.
Я знаю: когда мужчина согласен делить славу щедрого дарителя с не имеющими отношения к подарку женщинами, у него серьезное замыкание и света в голове еще долго не будет. Но и сделать вид, будто потратиться на такую игрушку чужому ребенку — плевое дело, я тоже не могла. Поэтому я посмотрела на Виктора честно и благодарно. А он как-то посветлел лицом, в котором проявилось внеполовое томление. Вот этот взгляд и тревожит меня до сих пор, когда сынуля требует воды для заправки своего технического чуда.
