Игорь Чубаха - Кремлевский джентльмен и Одноклассники
– Я получил почту, Лотта Карловна.
– А ты ее прочитал? Это глава из книги профессора Курамова.
– Какого профессора?
Лотта поправила не нуждающуюся в поправке кичку на затылке, провела рукой по белым волосам. Взгляд ее стал строгим, и я почувствовал, что кроме пары по поведению, мне светит кол по чистописанию:
– Профессор Курамов – один из известнейших исследователей горного Тибета и Гималаев! – торжественно сказала пожилая учительница, но вспомнила и о рыбке. – Не опаздывай, Сережа. И пусть ребята не опаздывают.
Все понятно, Лоте будет приятно, если мы оценим старинный баварский рецепт приготовления карпов. Жаль только, из ребят я сегодня один. А Василь Аксенычу Марютину, Министру нашему, учительница Коган за завтраком не обрадуется. Не любит, иронизирует, третирует. Должно быть, относится к школьному наставнику Тамары, как к собственному отражению в кривом зеркале противостояния Инновационников с Сырьевиками.
Кривое отражение это я обнаружил возле полигона для скалолазанья.
Все тот же школьник Сережа Вихорь обожал стенки гаражей, где от старости ли, от непогоды ли недоставало трех – четырех кирпичей. По щербинам так здорово забраться чуть повыше и висеть там, вздрагивая от мысли, что ты над Ниагарским водопадом. Я не хочу хвастать, но задолго до того, как Принц в своей обычной меланхолической манере брал призы по скалолазанью в Лозанне и Таренте, никто иной, как одноклассник Вихорь чуть ли не силой заставил его преодолеть стену сарая на задворках улицы Фурштадтской. И только потому, что договорились подсматривать за девицами, загоравшими в ту пору на соседской крыше.
Понятное дело, что переоборудование пансионата «Пуща» в пенаты Принца не могло обойтись без обустройства стены с выбитыми кирпичами и разбросанными в художественном беспорядке штырями. За которые так удобно цеплять страховочный трос. Стену оборудовали за процедурным корпусом. Там же, где помост для прыжков на мотоцикле, арбалетный тир, и деревянные колобахи – ножи втыкать.
На фоне этого и был замечен Василь Аксеныч Марютин. Я подошел шумно, нарочито вздымая ногами прошлогоднюю листву. Бывший министр, кругленький и потный после своей физзарядки, смотрел в высокое утреннее небо так же грустно, как недавно разглядывал брусья. И было очевидно, что он только о том и мечтает, как бы влезть на эту стену, и больше ничего ему неинтересно. В нашем Министре давно погиб актер погорелого театра. Ой, кто это листьями шуршит?!
– Сереженька!
Министром он был один лишь раз, по чьему‑то недосмотру, месяца три всего. Но привычку трясти руку при встрече, пока не отвалится, усвоил на отлично.
– Приятно поговорить с настоящим человеком в наше сволочное время…
Есть такие люди, у которых постоянно «время тяжелое», «кругом сволочи», а тот, кому в данный момент трясешь руку, «настоящий человек». Министру явно чего‑то надобно.
Я подошел к мишени, ощетинившейся ножиками, и набрал их полную руку. Василь Аксеныч подумал, подошел следом, и снял с крюка, вбитого в столб с национальным резным узором, арбалет. Охнув, взвесил на руках. Надо последить, чтобы в процессе непринужденной беседы наш многоопытный политик меня не продырявил.
А еще я ногтем соскреб с одного из лезвий вроде как пятнышко ржавчины. Но никакое не пятнышко, а беспроводное подслушивающее устройство на клеевом креплении. Семнадцатое за месяц. Кто? Да кто угодно, всем интересна любая информация о первых наследниках государства российского. Соскреб и растер керамическую нашлепку между пальцами, будто белорусский крестьянин ненавистного колорадского жука.
– И ты обрати внимания на колебания курса, Сереженька…
Выходит, дело у Аксеныча серьезное, не ко мне, а непосредственно к Принцу, или даже самому Отцу. Дела будничные, вроде подсказать ночной клуб со стриптизом в Дубае, или перегнать новехонький серебристый катер с Днепра на Двину (Василь Аксеныч питает слабость к катерам и все грозится обучиться вождению), он предъявляет после первой папироски. Курить мы, правда, оба бросили, он после инфаркта, а я на службе. Но сейчас, я думаю, он высмолит целую пачку болтовни, прежде, чем перейдет к делу.
– Как платина к золоту растет, Сереженька, страшное же дело! А курс‑то за баррель нефти «Брэнт» колеблется как…
– Ох, колеблется, – вставил я глубокомысленно.
– А ты не улыбайся, Сереженька! – Аксеныч и сам прищурился с лукавством деда – всеведа. – В современном мире энергоносители решают все – о!
Очень – но любит обобщения наш Василь Аксеныч, и обобщения его какие‑то замшелые, на уровне последних достижений науки и техники середины прошлого века. Никогда не забуду, как после первого курса Оксфорда за успехи Принца в языкознании и мои в начертательной геометрии добрый наш Отец разрешил нам пойти на Килиманджаро с палаткой. И поскольку не было у нас тогда контрнаблюдения нормального, через день после нас рядом палатку разбила, кто бы вы думали, Тамарочка и ее седьмая вода на киселе Валерка. Ну вот поехала девушка на каникулы, а тут – такая неожиданность, Принц!
Понятное дело, Папа Тамарочку в отличие от нас просто так в экваториальную Африку не отпустит. С ней был взвод краповых беретов, ребят симпатичных, но нелюдимых. Они стояли лагерем тремястами метрами ниже, и пели по ночам протяжные десантные песни. А мы вчетвером сидели у костра, Тамара смотрела на Принца, Принц на звезды, а я поражался, сколько можно вбить в башку студенту за год. За нами присматривала Лотта Карловна Коган, поэтому Принц например, уже переводил эпос Гильгамеш, а я худо – бедно освоил вождение вертолета и матричный анализ.
А вот Тамарочка и Валерка из своей Сорбонны привезли полный набор умных фраз про прибавочную стоимость, социальную психологию, про то, что жизнь штука сложная, Восток – дело тонкое, и конечно: «Нефть решает все!».
Прошли годы, все, даже Валерка, позаканчивали свои альмы матеры, но расстановка сил осталась примерно та же. Житейская мудрость Василь Аксеныча взбрыкивает в Тамаре истерическим темпераментом раза два в месяц, а в Валерке, научившемся пить, пополневшем, бурлит не прекращая.
Короче говоря, тут я всецело на стороне Отца, который, упершись рогом в свои инновации, отдает предпочтение квалификации и здравому смыслу. И того и другого в Василь Аксеныче маловато, освободившееся в голове место занято лояльностью. Тамарочкин папа, а говоря короче, просто Папа, ценит именно личную верность. Все сырьевики очень верные.
– Так у меня к тебе небольшой вопросец, Сережа.
Я вздохнул посвободнее, и на всякий случай отобрал у старца арбалет. Нет, на нем подслушивающих «жучков» не было, но дело в другом. Преамбула закончена, сейчас Министр поделится со мной сокровенным. Беда в том, что, делясь сокровенным, он машет руками…
– Есть у меня один кораблик…
Стоп. Василь Аксеныч любит море, это всем известно, и даже министром он был, кажется, рыбной промышленности. Но вместе с тем, Василь Аксеныч, как любая приблизившаяся к власти гувернантка (про Лоту Карловну никто не говорит), очень любит затеять свой маленький бизнес. И тут держать надо ухо востро. В прошлый раз он пытался соблазнить меня и Принца ни много ни мало рейдерским захватом. Он это называл иначе, он ссылался на наши деяния на Огненной Земле[2], и выражал надежду, что, может быть, нам интересно будет попробовать свои силы на специально укрепленном объекте…
– Стоп, Василь Аксеныч. Если это шхуна, которая под корейским флагом и с нашей командой крабов этих несчастных в Желтом море ловила, тут даже говорить не о чем. Я в данном случае на стороне крабов…
– Ты меня обижаешь, Сережа, – горестно вздохнул Министр: – я что, по – твоему, еще и браконьер? У меня есть, точнее, был один кораблик… – грустно сказал Министр, – и тоже исчез в Аравийском море. Шел с грузом копры в Мумбаи. Я деньжат поднакопил, приобрел сухогруз. «Майя Плисецкая», красавица – балерина, водоизмещение… И вот она вместе с водоизмещением… С концами…
– Далеко от Сомали?
– Честно говоря, далеко, – Василий Афанасьевич подергал носом, в тренировочном костюме обсуждать инвестиции холодно: – но всякое бывает, а, Сережа? А если все же пираты? Ведь это сейчас не каждый день, да? «Принц против Сомалийских пиратов», а Сережа? Это звучит?
Не могу я спокойно такие вещи слушать. Он же действительно, обломок империи, души не чает в своей «Майе Плисецкой». Ему же с детства вбивали в голову, что капиталист это «владелец заводов, газет, пароходов». И вот ему повезло на старости лет в гувернеры попасть, и он ловит свою порядком облысевшую птицу счастья за хвост.
– Принцу, Василь Аксеныч, не десять лет, – напомнил я, как можно тактичнее. – Ему за двадцать пять перевалило. Что ему в голову придет, никто не знает, это верно. Но пропади ваша баржа в Марианской впадине, шансы были бы выше, это я просто для примера говорю. Поэтому ответ обычный, «мы с вами свяжемся».
