Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге
Ну, да мне с этим Гиви детей не крестить.
— Слушай, Гиви, я икону купить хочу. Ты мне ничего не посоветуешь по дружбе? В случае чего, я бы тебе и комиссионные заплатил…
— Обижаешь! — надул губы Гиви. — Будь у меня икона, я бы ее тебе просто так подарил, по дружбе! Только нету у меня. Приходил как-то мужик, предлагал икону. Двадцать тысяч просил. А зачем мне икона?
— Что за мужик такой? Видно, хорошая икона у него, если двадцать тысяч стоит.
— Икона как икона. С тремя ангелами. Старая очень, говорил. А мне от него ни старой, ни новой не надо. Вот машину купил бы. «Волгу» только.
— Гиви, а откуда этот мужик? Адреса своего он тебе не оставил? Где разыскать его можно?
— А я знаю? — ответил Гиви.
Я шел домой и размышлял. Какой смысл был Зуеву наводить меня на этого Цибахашвили? Хотел ли он похвастаться передо мной своей выдумкой с «Малюткой», попутно выставив меня дураком; искренне ли пытался мне помочь или желал просто избавиться от конкурента? Ведь Гиви мог ударить меня и чем-нибудь посущественнее, чем грейпфрут, — кирпичом, например.
Ниточка, ведущая к Хомяку, оборвалась, И дай бог, чтобы сидел он сейчас у себя дома на диване, живой и здоровый, сосал бы квас и дожидался прихода жены. А может быть, так оно и есть? Я повернул к дому Хомяка. Аська сейчас на работе, но ключи от квартиры при мне. Так уж у нас заведено: у меня есть ключ от Аськиного дома, а у нее — от моего. Свернул за угол, зашел в знакомый подъезд. У сестренки соберусь с мыслями, почитаю газету. А домой торопиться — так кто меня там ждет?..
На площадке второго этажа, где висят почтовые ящики, я остановился. А что, если Славка письмо прислал? Может, хватило у него совести написать жене, чтобы не убивалась попусту?
Ящик с номером 43. Я просунул пальцы в круглые дырочки, которые рядочком были вырезаны понизу, приподнял газеты и нащупал нетолстый конверт. Манипулируя в ящике кончиками пальцев, подогнал конверт к щели и выдавил его наружу. Такие конверты, без марки и рисунка, продают в «культтоварах» по две штуки за копейку. Ни адреса, ни марки, ни штемпеля на письме не было. Только крупными буквами выведенная фломастером надпись по диагонали: «С. ХОМЯКУ. В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ!»
Я решительно вскрыл конверт и вынул из него листок бумаги, густо испещренный машинописными строчками. Шрифт машинки был не обычный — одни только заглавные буквы.
«МОСКВА ЯКОВЕНКО, — читал я с недоумением — ПРИ РАССМОТРЕНИИ РАБОТЫ 17 ЯНВАРЯ ОБЛГЛАВСНАБОМ П/О СИЛЬВИНИТ УРАЛКАЛИЙ ВЫПОЛНЕНИЕ ПЛАНА ПОСТАВОК ТЕХСОЛИ ЗА IV КВАРТАЛ ТЧК П/О УРАЛКАЛИЙ ПОСТАВКА ПОТРЕБИТЕЛЯМ ПЛАНЕ 180000 ТОНН ОТГРУЖЕНО 60253 ТОННЫ 33 ПРОЦЕНТА ТЧК П/О СИЛЬВИНИТ ПЛАНЕ КВАРТАЛА 155940 ТОНН ПОСТАВЛЕНО 67558 ИЛИ 43 ПРОЦЕНТА ТЧК НАЧАЛЬНИКОМ СЛУЖБЫ ДВИЖЕНИЯ СВЕРДЛОВСКОЙ ЖЕЛДОРОГИ ТЕЛЕФОНОГРАММОЙ 4.01. П/О СИЛЬВИНИТ УКАЗАНИЕ О ЗАПРЕЩЕНИИ ПРОИЗВОДИТЬ ОТГРУЗКУ ТЕХСОЛИ ВАГОНАМИ МПС ТЧК П/О СИЛЬВИНИТ СОРВАЛО ПОСТАВКУ ТЕХСОЛИ ЧЕТВЕРТОГО КВАРТАЛА ГЛАВТЮМЕННЕФТЕГАЗУ ПЛАНЕ 20780 ОТГРУЖЕНО 16901 ИЛИ 81 ПРОЦЕНТ ТЧК СРЫВАЕТСЯ ПОСТАВКА ТЕХСОЛИ ЭТОМУ ПОТРЕБИТЕЛЮ ЯНВАРЕ ПЛАНЕ 26800 ТОНН СОЛИ НА 15 ЯНВАРЯ ОТГРУЖЕНО 4343 ТОННЫ».
Дочитал, перечитал еще раз, засунул обратно в конверт и, обалделый, поднялся на третий этаж. На Аськиной кухонке сел за стол и снова достал письмо из конверта.
«П/О СИЛЬВИНИТ ПЛАНЕ КВАРТАЛА 155940 ТОНН ПОСТАВЛЕНО 67558 ИЛИ 43 ПРОЦЕНТА ТЧК НАЧАЛЬНИКОМ СЛУЖБЫ ДВИЖЕНИЯ…» — Что за дьявольщина? Похоже на шифровку. Я пробовал читать этот текст задом наперед, через букву, через две, в шахматном порядке — получалась неизменная галиматья. Я прогладил послание утюгом, чтобы проявились симпатические чернила, облучил листок кварцевой лампой… Ребус не поддавался расшифровке. И только когда я повернул листок обратной стороной, чтобы разглядеть на просвет, мне раскрылась его тайна. На обороте телеграммы четким почерком было написано от руки:
«Святослав Иванович! На Вашу цену согласен. Деньги принесу сегодня в 22 часа местного времени в подвал Вашего дома. Буду ждать Вас в вышеуказанное время в течение 15 минут. Ваш неприход будет расценен как отказ от сделки».
Подписи не было. Теперь мне стало понятно, как я проведу сегодняшний вечер.
Книга «Андрей Рублев» лежала на столе. Я пролистал ее и с удивлением обнаружил, что подробного описания «Троицы» в ней нет. Есть черно-белая фотография. А ведь мне не помешало бы знать об иконе кое-какие детали: размеры, сохранность доски, гамму красок. Да мало ли что могло пригодиться мне в расследовании! И все-таки книга оказалась мне полезной. В конце ее была дана краткая библиография.
Список был не слишком длинный, но и просмотреть все эти книги в одночасье было бы затруднительно. Я выписал в блокнот данные монографий и вскипятил чай.
Потом я вернулся в прихожую и достал из внутреннего кармана шубы потрепанную английскую книжонку в яркой обложке, из которой я до сих пор не перевел ни одного слова. Ох, и обломится мне «неуд» по английскому в этом семестре!
С лаковой обложки на меня смотрел симпатичный брюнет с длинными волнистыми волосами. Изящными руками в кружевных манжетах он рвал пасть кому-то очень противному. По выражению его лица было видно, что парень делает не слишком приятное, но привычное дело. Видно, его, как и меня, заедал быт.
Вздохнув, я оставил злополучную книжку на столе и пошел в библиотеку. Надо же было как следует ознакомиться с «Троицей». Труднее всего искать вещь, которую никогда в жизни не видел!
В городской библиотеке имени Рылеева я не бывал с прошлого семестра. Пятнадцать минут мне перерегистрировали билет, потом примерно столько же времени я разыскивал по каталогу карточки нужных мне изданий. Для начала я заполнил требование на монографию Деминой «Троица» Андрея Рублева». У нее было самое многообещающее название.
Высокие полутемные коридоры библиотеки вселяли в меня покой и уверенность. Библиотекарша, бросив взгляд на требование, сказала:
— Книга выдана час назад. Возьмете что-нибудь другое?
— Нет, — сказал я, — посмотрите, пожалуйста, по формуляру, кто ее взял. Это, наверное, кто-нибудь из моих знакомых. Тогда я просто пойду в зал и поищу его.
Женщина порылась в формулярах и, вытащив один из них на белый свет, показала его мне:
— Бейлина Нина Александровна. Знаете такую?
— Нет, к сожалению, — покачал я головой. — Она взяла одну только эту книгу?
— Она востребовала почти все издания о творчестве Андрея Рублева, которые есть в нашей библиотеке. Шесть монографий.
— Ну-у… — протянул я, — тогда есть шанс, что именно сейчас она читает другую книгу. Опишите мне ее, и я поищу в зале. — Библиотекарь на секунду задумалась, сняла и протерла очки:
— Невысокая, полненькая, в синем вязаном платье. И крашеная. Она в малом читальном зале.
Я поблагодарил и направился в малый читальный. В дальнем углу, возле самого окна, маячило ярко-синее платье. Я подошел и поздоровался:
— Добрый день, Ника!
«Гиенка» подняла на меня глаза. В них промелькнул мимолетный испуг, потом — узнавание.
— А, это вы, Макс…
— Вот что значит хорошая память! — губы сами сложились в улыбку. — А вы, как вижу, всерьез увлеклись древнерусской живописью? — И я выудил одну из горки лежавших перед девушкой книг. — Очень милая книжечка! — Девушка послала мне улыбку в ответ. — Вас это действительно интересует, Ника? Меня, представьте, тоже! Кстати, Ника, а вы уверены, что у вас найдется двадцать тысяч, которые просят за икону? Или вы намерены ослепить Святослава Хомяка своими юными прелестями? Тогда — даже не просите — я с вами в долю не войду!
— А я вас и не зову в долю! — вежливо ответила девушка.
— Ну, тогда вам иконы и вовсе не увидать! — в эти свои слова я искренне верил, сомневаясь, правда, увижу ли я эту икону сам. А ведь очень хотелось бы. — Да, Ника, а это не вы так несмешно подшутили над Игорем?
Девушка резко побледнела, глядя на меня круглыми глазами. А я продолжал равнодушным тоном:
— Впрочем, какое мне дело?! Передайте Игорьку, что я не приду на его похороны.
Ника сглотнула слюну и снова сложила губки в вымученную улыбку. Я молчал — просто не о чем было с ней говорить. Промурлыкал под нос несколько тактов «Прощания славянки» и сел за соседний столик, взяв с собой книгу. Потом проглядел текст по диагонали, делая выписки в блокноте. У соседки моей та же работа явно не клеилась: она поминутно оглядывалась на меня, ерзала на стуле — словом, чувствовала себя не в своей тарелке. Лично меня это устраивало, ведь чем больше дезорганизуются конкуренты, тем больше шансов остается.
Я перечитал свои записи, перебросил книжку на Никин стол и пошел из зала по-английски.
— Постойте, Макс! — вполголоса окликнула меня девушка. Я услышал, вернулся и присел на краешек стула.
— Не сердитесь! — сверкнула она на меня серыми глазами. — Вы мне очень-очень симпатичны! И мне есть что сказать вам… Я расскажу все, что знаю об иконе. Но не сегодня. Не сегодня, Макс! Давайте встретимся завтра вечером.
