Шарль Эксбрайя - Наша Иможен
— Моя? Ну что за гадкие подозрения, Арчи! И тем более сейчас, после того как вы меня так ужасно скомпрометировали…
Мак-Клостоу, распахнув дверь, мгновенно задал стрекача и, в рекордное время добравшись до полицейского участка, наглухо там забаррикадировался.
Истинный шотландец никогда не жалеет о хорошей драке, а потому на следующее утро никто не пошел жаловаться в полицию. Аптекарь и его друзья — из самолюбия, а их противники — поскольку победа осталась за ними. Арчибальд Мак-Клостоу не посмел составлять протокол — подтвердить свои подозрения ему так и не удалось, а снова лезть на рожон не имело смысла. В результате те из каллендерцев, кто не побывал накануне вечером в «Гордом Горце», долго недоумевали, почему у виднейших граждан их города такие помятые физиономии.
Сражение в «Гордом Горце» отошло в область легенды, жизнь Каллендера вернулась в нормальную колею, и семейный совет с участием Лидбернов, Рестонов и Гленрозесов состоялся в намеченное время. Принимавшая гостей Флора Лидберн чуть ли не целый день провела у плиты.
Когда все поужинали и поблагодарили хозяйку дома, женщины перешли в ее комнату, оставив мужчин пить и курить в гостиной. Дженет, добросовестно помогавшая матери с готовкой и со времени неудачного самоубийства удивительно молчаливая, попрощалась с дядей, крестным и отцом, расцеловала тетку и крестную, а потом с особенной нежностью — мать. Флора не привыкла к дочерним ласкам и чуть не расплакалась от радости. Бедняжке, естественно, и в голову не пришло, что таким образом Дженет просто хотела заранее извиниться за все огорчения, которые принесет матери ее бегство с Ангусом. Теперь наследница Лидбернов могла удалиться к себе в комнату и терпеливо ждать удобного момента понезаметнее присоединиться к возлюбленному, караулившему ее в подъезде соседнего дома.
Около одиннадцати часов жены Рестона и Гленрозеса откланялись. Жили они неподалеку друг от друга и вместе пошли домой, а миссис Лидберн наконец легла спать.
Оставшись одни, мужья откупорили принесенную Гленрозесом бутылку коньяка, и Кит с Дермотом, к величайшему негодованию Рестона, налили себе изрядные порции. Выпив и пощелкав в знак полного удовлетворения языком, Дермот Гленрозес спросил:
— Так вы думаете, Кит, Дженет в тот день всерьез пыталась покончить с собой?
— Боюсь, что да.
Рестон попросил уточнений.
— По-вашему, на нее кто-нибудь дурно влияет?
— Честно говоря, не представляю, кто бы мог на нее повлиять, кроме Ангуса Кёмбре.
— А вы не пробовали объясниться с этим типом?
— До сих пор не решался — вряд ли я сумел бы удержать себя в руках…
— Хотите, я возьму эту неприятную обязанность на себя?
— Был бы вам очень признателен, Хьюг…
— Само собой, вы и мысли не допускаете о возможности подобного союза? — вмешался Гленрозес.
— Чтобы неизвестно откуда взявшийся парень да еще без гроша в кармане стал моим зятем? Да никогда в жизни! Ишь, чего захотел: жениться на дочке, чтобы прибрать к рукам денежки ее отца! Нет уж, пускай поищет других дураков!
— И что вы собираетесь делать?
— Хьюг… а нельзя ли на какое-то время отправить Дженет к вашей сестре в Соединенные Штаты? Если бы Присцилла согласилась ее принять…
— По-моему, у нее нет никаких причин нам отказывать… Завтра же напишу.
— Спасибо. Надеюсь, новые впечатления и совершенно другая жизнь научат мою дочь более здраво смотреть на вещи.
К несчастью для Дженет, трое мужчин ненадолго умолкли, и в тишине они явственно услышали, как часы в холле бьют половину двенадцатого и кто-то крадучись спускается по лестнице. Друзья с недоумением переглянулись и одновременно выскочили из гостиной. Все трое оказались в холле в ту самую минуту, когда Дженет с чемоданом в руке открывала входную дверь. Они притащили девушку в гостиную, и Кит пригрозил избить дочь до полусмерти, если она немедленно не расскажет всю правду, а если эта правда окажется такой, как он подозревает, то ей грозит еще одна, не менее жестокая порка. Чувствуя, что дело может обернуться очень худо, Дермот Гленрозес поспешил вмешаться.
— Да ну же, Дженет, моя крошка… — примирительным тоном сказал он. — Неужто вы и в самом деле собирались бежать из дома родителей, из своего родного дома?
— Я здесь слишком несчастна!
Лидберн взмахнул карающей десницей, но Рестон поймал ее на лету.
— Из-за Ангуса Кёмбре?
— Да.
— И вы бежали к нему?
— Да.
— Куда же?
Дженет не могла в одиночку выдержать натиск троих следователей и в конце концов призналась, где ее ждет возлюбленный.
— Ага! — преисполнившись мстительной решимости, воскликнул ее отец. — Сейчас я устрою небольшой сюрприз этому вашему недоделанному Ромео! Положитесь на меня!
Но не успел кипящий от ярости мясник подскочить к двери, как его остановил Рестон.
— Нет, Кит! Вы слишком вспыльчивы. А в подобных делах требуется немалое хладнокровие. Я сам объяснюсь с парнем и попробую ему втолковать, насколько его план аморален.
— Он любит меня, дядя Хьюг! — простонала Дженет.
— Тем более, дитя мое! Если Кёмбре вас любит, значит, должен особенно уважать и не пытаться вовлечь в историю, равно позорную как для вас, так и для нас всех.
Лидберн проводил аптекаря в холл и, когда тот уже собирался повернуть ручку двери, достал из ящика подставки для шляп огромный револьвер, оставшийся у него со времен службы в ополчении.
— Возьмите-ка это, Хьюг… С нынешними юными психами никогда не знаешь, чего ожидать…
И вооруженный револьвером Рестон направил стопы туда, где Ангус прятался в ожидании девушки, не зная, что она уже не придет.
Кит вернулся в гостиную с твердым намерением прочитать дочке хорошую нотацию.
— Дженет, вы глубоко меня разочаровали. Ни я, ни, тем более, ваша мать никогда не ожидали…
Но Дженет, не желая слушать отцовских наставлений, убежала, глотая слезы. Мужчины на миг замерли, задыхаясь от удивления и негодования, потом Гленрозес заметил:
— Лучше оставить ее в покое. Сейчас девочка просто не в состоянии воспринимать что бы то ни было.
Мясник пожал плечами.
— Все женщины — тронутые!
Дермот предпочел сменить тему.
— Вот уж не предполагал в Хьюге такую прыть, обычно он предпочитает действовать тайком.
— Этого требует его профессия.
— А по-моему, с его стороны очень неосторожно броситься ночью, в темноте, на встречу с этим малым.
— Поэтому я дал ему свой старый револьвер.
— И правильно сделали! Кто знает, вдруг этот Ангус Кёмбре вооружен?
Дермот встал.
— А вы не думаете, Кит, что сейчас самое время?
— Для чего?
— Присоединиться к Хьюгу. У меня складывается впечатление, что он ушел уже очень давно…
— Только бы с ним не стряслось ничего дурного!
— Самое разумное — сейчас же это выяснить.
Они, в свою очередь, вышли в холл.
— У меня есть еще один пистолет, — сказал мясник. — Взять его с собой?
— Разумеется…
На улице они ненадолго замерли, прислушиваясь. Но тишину ночи не нарушил ни один подозрительный звук, и приятели осторожно двинулись вдоль стены. Вскоре они увидели идущего навстречу Рестона.
— Хьюг! — окликнул аптекаря Лидберн, как только на того упал свет фонаря.
Рестон остановился. И почти в ту же секунду прогремел выстрел. Они увидели, как Хьюг поднял руки к голове, повернулся вокруг собственной оси и, словно подкошенный, пыхтя и придерживая внушительное брюшко, опустился на колени, но почти тотчас упал.
— Мертв…
— Не может быть!
Однако, прежде чем Гленрозес успел ответить, невдалеке послышался громкий топот и из тени вынырнул Ангус Кёмбре.
— Что тут происходит?
Друзья налетели на него и схватили за руки.
— И вы еще смеете спрашивать, убийца? — заорал Лидберн.
Глава 3
Самоубийство Мак-Клостоу
Арчибальд Мак-Клостоу спал. И спал он мирным сном человека, не ведающего ни сложностей с пищеварением, ни тяжких забот. Внезапно этот блаженный сон нарушило страшное видение — бедняге сержанту приснилось, что его преследует бешеный бык с головой Иможен Мак-Картри. Арчибальд явственно слышал галоп ужасного зверя, и, судя по все более громкому топоту копыт, тот приближался с угрожающей скоростью. Спасаясь от страшных рогов, Мак-Клостоу отчаянно рванулся, напряг все мускулы и… скатился с постели. В первые несколько секунд, еще в полудреме, Арчибальд не соображал толком, ни где находится, ни — что звук, который он принял за топот копыт, на самом деле исходит от двери полицейского участка, в которую кто-то изо всех сил дубасит кулаками.
У сержанта окончательно испортилось настроение. Он терпеть не мог, когда кто-то осмеливался нарушать его покой. Само собой разумеется, долг повелевал полицейскому спешить на первый же зов, но это не мешало ему питать глубочайшее отвращение к вестникам несчастья. С трудом поднимаясь на ноги, Мак-Клостоу внезапно застыл, вне себя от страха, ибо теперь с улицы донесся крик:
