Наталья Александрова - Лямур, тужур и абажур
Я поняла, что передо мной стояла неразлучная троица – Звонарев, Силиконов и Каплер – те трое парней, которые остались последние в аудитории вчера, когда у Маши украли сумку. Понятно теперь, почему Маша ничего им не сказала, все равно ничем не помогли бы, а только гадостей наговорили.
– Уж извините, что нарушили ваше уединение! – глумливо расшаркался чернявый. – Что ж ты, Палкина, нас с дружком не познакомишь? Не чужие все-таки…
– Вот именно! – Лысый ловко ввинтился между нами и схватил с тарелки булочку с маком.
Я оторопела от такой наглости, а этот паразит откусил едва ли не половину и положил булку снова на тарелку.
Я, конечно, девушка не то чтобы скромная, но неконфликтная. Сама на скандал нарываться никогда не стану, а если меня обругают, к примеру в общественном транспорте, предпочитаю лишний раз промолчать. И в семейной жизни вечно я своему муженьку уступала. За что и получила. Но сейчас я находилась на работе, и это придавало мне решимости. Кроме того, дядя Вася в доступной форме объяснил мне, что профессия частного детектива довольно опасная, и показал несколько простых способов, как можно постоять за себя.
Я поставила тарелку на стол, и через наши головы к ней тут же потянулся самый высокий из парней. Своей длинной клешней он нацелился на мою конфету. Но не тут-то было. Я довольно чувствительно ударила его по руке и тут же всем весом наступила ему на ногу. Парень охнул и отскочил от стола, ему стало не до конфеты.
– Теперь с тобой, – сказала я лысому, пренебрежительно окидывая взглядом его драные джинсы. – Не холодно? Яйца не отморозишь? Или они тебе не нужны? – Я указала глазами на серьгу в его ухе.
Где там носят эти голубые серьгу, в каком ухе, в левом или правом, мне без разницы, права я была или не права насчет лысого, но он, кажется, обиделся. Во всяком случае, очень удивился – похоже, впервые получил отпор.
– А теперь, козлы, срочно отвалите от нее как можно дальше! – сурово сказала я. – Ты, голодный, булочку можешь доесть, если уж совсем обнищал, я Маше еще куплю.
– Ребята, – очнулся чернявый, – что она себе позволяет?
Быстрым движением я схватила его за волосы и дернула изо всех сил. Волосы выдержали – крепкие, густые, зато у парня чуть искры из глаз не посыпались.
– А тебя, гаденыш, отдельно предупреждаю, – прошипела я, – чтобы близко возле Маши не видела. Иначе будешь иметь дело со мной! Понял или повторить еще раз?
Напоследок я еще сильнее дернула его за волосы.
– Девочки, ваши бутерброды готовы! – крикнула буфетчица от стойки. – А для тебя, Силиконов, у меня вчерашние булочки есть, так и быть, даром отдам, если ты такой голодный!
Оказывается, она все слышала. И подмигнула мне, подавая горячие бутерброды.
– Чего они к тебе прицепились? – поинтересовалась я, когда вся компания позорно ретировалась.
Маша молча пожала плечами.
– Ты что, подальше послать их не могла?
– У нас так не принято… – прошелестела она.
– Чего? – Я едва не подавилась ветчиной. – Не принято подонков на место ставить?
– Они не подонки, а интеллектуалы, – высказалась Маша, – у них свой образ мыслей. Этот Силиконов – вообще гений, он такую работу написал о влиянии иранской миниатюры на развитие русской иконописи, что все ахнули!
– Не знаю, может, он и гений, – в сомнении ответила я, – но по поведению полный урод и хам. Видят, что ты, как треска вареная, не можешь их отшить, они и лезут.
Маша молчала, подавленно глядя в тарелку.
– Ладно, – опомнилась я, – мы от темы отвлеклись. Давай-ка ты мне подробненько расскажешь о своем кулоне, как он выглядел и, самое главное, откуда он у тебя взялся.
Понадобилось впихнуть в нее бутерброд и мою шоколадную конфету, чтобы у этой несчастной появились силы для рассказа.
Маша Галкина жила вместе с матерью, отца у нее никогда не было. Откровенно говоря, в детстве она и маму не помнит – та всегда работала, возвращалась домой очень поздно. Машу воспитывала бабушка, но не родная, а двоюродная, мамина тетка. Тетка эта жила отдельно, но приезжала каждый день, если Маша болела или в садике был карантин. В остальное время Маша допоздна сидела в садике, в полутемной комнате – в группе гасили свет для экономии электричества. Дежурная воспитательница сердилась на Машину маму, что та приходит позже всех, но высказать ей свои претензии боялась – мама могла так отбрить, что закачаешься, да еще и директрисе нажаловаться.
С мамой вообще люди старались как можно меньше общаться – их отпугивал ее колючий взгляд и суровое выражение лица.
Вечерами мама с Машей почти не разговаривали – мама раз и навсегда объяснила дочери, что она много и тяжело работает, дома ей нужно хоть немного отдохнуть, и чтобы Маша не лезла к ней со всякой ерундой.
Так что Маша с малых лет привыкла занимать себя сама. Она вообще росла тихой, послушной девочкой, робкой и незаметной.
Однако лет в пять все же поинтересовалась, где ее папа и почему она его никогда не видела. Вопрос этот она решилась задать бабушке. Та расстроилась, погладила ее по голове и купила внеочередное мороженое. Но Маша не отставала, тогда бабушка посоветовала ей обратиться к маме.
– Что я, крайняя, в самом деле! – говорила бабушка по телефону своей близкой подруге тете Вале. – Сама напортачила, сама пускай и отдувается! А я тут при чем, как я ребенку все объясню?
Маша тогда не поняла, что значит «напортачить», но вечером за ужином выпалила, дивясь собственной смелости:
– Где мой папа?
Мама вздрогнула и выронила вилку. И долго искала ее под столом. А когда снова села на стул, то взгляд был такой же, как всегда, – холодный и колючий.
– У тебя его нет! – отрезала мать и налила себе чаю.
– Так не бывает! – Маша вспомнила, как в садике Танька Соловьева стремглав несется к синей машине, откуда машет ей светловолосый кудрявый дядя, как другой дядя, постарше, с седыми висками, ждет Димку Крутикова и при встрече подбрасывает его высоко в воздух. Даже у толстого картавого Кольки Голубца есть папа – маленький, кривоногий, от которого противно пахнет, а воспитательница ругается и говорит, чтобы не приходил за ребенком пьяный.
– Так не бывает, – повторила Маша, как могла твердо, – у всех детей есть папа.
– Он с нами не живет, – мама говорила, почти не разжимая губ.
– Почему? – Маша уже перестала удивляться своей смелости.
– Потому что он нас бросил! – Мама повысила голос. – Он нам не нужен, мы прекрасно проживем и без него! И чтобы больше я не слышала от тебя никаких разговоров на эту тему!
Когда мама повышает голос, лучше с ней не спорить, эту истину Маша усвоила с пеленок. Ужин закончился в полном молчании, Маша даже, давясь, доела ненавистные резиновые сосиски.
У бабушки все было очень вкусно, она пекла румяные пироги с капустой, жарила замечательные блинчики с яблоками, Маше очень нравилось заворачивать их аккуратными треугольничками. Иногда они с бабушкой вместе пекли песочное печенье – бабушка раскатывала тесто, а Маша формочками вырезала из него различные фигурки. Еще ей очень нравились слоеные пирожки с мясом – крошечные, на один укус, смеялась бабушка.
Дома же вечно были сосиски, даже в выходной, мама повторяла, что ей некогда готовить для Маши разносолы.
О папе они больше не говорили, но Маша много про него думала. И сумела вызвать в душе одно воспоминание: сильные мужские руки поднимают ее в воздух, она прижимается к слегка колючей щеке, а земля где-то далеко внизу.
Возможно, это и был папа? И что значит – бросил? Взял на руки и бросил вниз? Маша такого не помнит, хотя, если падать с такой высоты, было бы больно. Вон позавчера она споткнулась и расшибла коленку, мама еще очень рассердилась, потому что пришлось возвращаться, чтобы переодеть рейтузы, так коленка болит до сих пор…
Маша больше не смела задавать вопросы про папу, но мама сама нет-нет да и напоминала ей, что папа Машу бросил и не хочет ее знать. К тому времени уже в школе Маша узнала, что бывают семьи, где родители расходятся, но папа хотя бы раз в месяц встречается с ребенком и дарит ему подарки. Или даже берет с собой в отпуск.
У Маши было все самое необходимое, раз в полгода мама брала ее в магазин и покупала все, что нужно, особенно не выбирая. А желанные подарки всегда приносила бабушка. Мама только поднимала брови, видя обновки и игры, но ничего не говорила, ей было некогда. Отдыхать Маша с бабушкой ездили в дом отдыха под Зеленогорском. Свой отпуск – не больше десяти дней – мама проводила в санатории без Маши.
Маша привыкла к такой жизни, она любила бабушку, которая баловала внучку, как могла, обращалась с ней ласково. Они много гуляли по лесу, бабушка рассказывала Маше про каждое дерево и про каждый цветочек, названия были какие-то забавные – «венерин башмачок», «разрыв-трава», «болиголов», «зверобой»…
Как отдыхать с мамой, Маша понятия не имела. В те короткие часы, что они проводили вместе дома, мама вечно выглядела хмурой и озабоченной, часто разговаривала по телефону отрывистыми фразами и допоздна просматривала какие-то бумаги. Маша своим детским умом понимала ясно, что там, в лесу, среди деревьев и трав мама была бы неуместна. Там люди гуляют расслабленно, с улыбкой на лице вдыхают воздух, напоенный ароматом нагретой сосны. Или присаживаются на бревнышке, подставив лица неяркому лесному солнышку. Маша не представляла свою мать в простом летнем платье в цветочек, она привыкла видеть ее всегда в деловом костюме.
