Юлия Климова - Вредная привычка жить
Мы уселись кто куда.
– Солька, сотри с лица эти белила, – сказала я.
В дверь звонила Альжбетка. На ее лице застыла самая доброжелательная улыбка, а японский халатик обнажил часть груди, на тот случай, если дверь откроет мужская часть новоселов. Солька отмыла руки и нервно засунула их в карманы фартука, я же на фоне этих богинь домашнего быта – в футболке, джинсах и кроссовках – смотрелась как студентка-второгодница, причем вечернего института. Но, с другой стороны, я олицетворяла рабочую молодежь, что тоже было неплохо.
Дверь открыла маленькая толстенькая женщина, с губами, обведенными алой помадой. Пучок ее волос пестрел всеми видами красок, что говорило либо о незаурядности натуры, либо о том, что денег на парикмахерскую ей было жалко.
Ее лицо расплылось в добрейшей улыбке, и, оглядев нас с ног до головы, она спросила:
– Вы кто?
Я подала Альжбетке знак, что грудь можно прикрыть, в первом акте она не пригодится, и ответила за всех:
– Мы ваши соседки.
– Вот, испекли пирог, – начала Альжбетка, принюхиваясь к запахам в коридоре, – хотим познакомиться, так сказать.
Пирог – это был вернейший ход, без пирога могут и выставить, а вот с пирогом – никогда, пирог – это пропуск в любое место.
– Тусик, Тусик, иди сюда! – заверещала наша соседка.
Из-за ее спины вынырнул щуплый мужичонка с тремя волосинками на голове.
– Видишь, Тусик, это девочки пришли нас поздравить с новосельем, поди-ка там прибери!
Тусик исчез так же быстро, как и появился.
– Извините, – сказали ярко-красные губы, – небольшой беспорядок, сами понимаете, мы только въехали.
– Конечно, конечно, – закивала Солька.
Мы немного потоптались в тамбуре.
– Заходите, – раздался голос Трех Волосин.
И мы вошли в квартиру. В квартиру, где мы так часто устраивали вечеринки, где мы веселились до утра, где мы даже однажды сдавали комнаты, пока участковый не сделал нам выговор, в квартиру, в которой мы оставили гроб с Федором Семеновичем, большим любителем Альжбеткиных прелестей.
Нас пригласили в гостиную. Именно там и нашел вчера пристанище пахнущий лесом, наспех одетый и даже не заколоченный Федор Семенович. Следов его пребывания не было. Соседка засуетилась с посудой, но мы, сославшись на простоту в отношениях, попросили нож, разрезали торт и стали лопать его всухомятку.
– Давайте же знакомиться, – подскочила пухленькая тетечка, – меня зовут Вера Павловна, а это мой Тусик – Макарушка.
– Очень приятно, – закивали мы головами и с полными ртами тоже стали представляться.
Надо сказать, что торт оказался не так уж и плох, и, так как мы все были изрядно голодны, можно сказать, что мы-то его и слопали. Может, оно и к лучшему: если уж кому-то и грозит несварение, то пусть это будем мы, создатели сего творения.
– Как вам у нас нравится? – спросила Солька.
– Душевно, очень душевно, – закивала Вера Павловна.
Я принюхалась. Если лимон растворился в воздухе, если вишня улетучилась, то ель ничем не возьмешь. Я была уверена, что труп еще здесь и эти люди делают вид, что все в полном порядке. Они куда-то припрятали нашего горячо любимого Федора Семеновича, а теперь изображают из себя гостеприимных хозяев. Впрочем, и мы играли заранее заготовленные роли.
Девчонки трещали беспрерывно, что было неплохо: мы изо всех сил изображали добродушных соседок, которые рады новым знакомствам.
– А кто еще проживает на этом этаже? – спросила Вера Павловна.
– Тетя Паша, – отозвалась я, медленно прохаживаясь по квартире и заглядывая в углы, – она вам понравится, очень милая женщина, правда, у нее бессонница, но даже это на пользу: в такие вечера она обычно моет лестничную клетку. Пожалуй, у нас самый чистый этаж.
– И самый дружный, – заглатывая колесико банана, сказала Альжбетка.
– А еще у нас живет Славка, – весело объявила Солька, – вы знаете, чем он целыми днями занимается?..
Она не успела закончить, потому что это сделала я:
– Он мебель выпиливает, и, вы знаете, его лучше не беспокоить, он бывает немного агрессивен, если ему мешают работать. Вдохновение и все такое, творческие люди – очень капризные.
– Ты слышишь, Макарушка, какие прекрасные люди нас окружают!
Альжбетка слегка наклонилась, и халатик соскользнул с ее плеча, обнажив половину ее уж точно прекрасной груди.
– Вы извините, нам уже пора, – сказала я, боясь, как бы Альжбеткина грудь не смазала хорошее впечатление о нас: кто знает, может, эта Вера Павловна ревнива?
– Было очень приятно познакомиться, но мы не хотим вам докучать, переезд – это всегда так хлопотно, – затараторила Солька.
– Ну что вы, ну что вы, – замахала руками Вера Павловна, выпихивая нас своим животом за дверь, – просто мы немного утомились, столько новых впечатлений!
Довольно радушно нас выставили.
Мы разместились у Сольки и стали подслушивать, но никаких звуков до нас не долетало. Мы пробовали и с кружкой ползать по стене, и прикладывать ухо к розетке, и высовываться в окно – все безрезультатно.
– Сегодня ночуем у тебя, – подвела я итог, – будем следить за ними ночью. Труп уже далеко не первой свежести, выносить они его будут сегодня.
Альжбетка захныкала, и я протянула ей кружевную салфетку из-под вазы. Еще в шестом классе Солька связала ее крючком, за что получила незаслуженную четверку. Альжбетка так нещадно сморкалась в эту салфетку, что Солька, глядя на нее, тоже разревелась.
– Откуда у тебя столько соплей? – изумилась я.
– Это не сопли, – запричитала Альжбетка, – это моя боль из меня выходит!
– Хватит, у нас сегодня куча дел. Переодеваемся во все темное, дежурство у окна по очереди, собираемся здесь через полчаса.
Мы с Альжбеткой разошлись по своим квартирам – переодеваться, а Солька бросилась отстирывать дорогую ее сердцу салфетку.
Мы решили не зажигать свет, не курить и разговаривать шепотом, а лучше – молчать.
Первой не выдержала Солька:
– А почему они в милицию не сообщат? Я бы сообщила.
– Не сомневаюсь, ты у нас ходячая совесть.
– Боятся, – предположила Альжбетка.
– А чего им бояться-то? – не унималась учительница ботаники.
– Что на них подумают.
– Глупости, – сказала я, – кто на них подумает, они въезжают, открывают дверь и начинают орать. Нормальная реакция нормальных людей.
– Так они что, ненормальные? – спросила Солька.
– Я думаю, они что-то скрывают и им невыгодно обнаруживать себя подобным способом.
– Как это так? – спросила Альжбетка.
– Может, они судимые за убийство, а тут – труп. Просто боятся, что им не поверят, или натворили дел каких и скрываются сейчас, не зря квартиру сменили, к чему им такая шумиха? Так что Федор Семенович очень удачно умер вчера, теперь о нем есть кому позаботиться, – объяснила я.
Дверной замок в коридоре щелкнул, дверь открылась. Тишина, дверь закрылась.
– Идут, – сказала я, – сколько времени-то?
– Полтретьего уже, – сказала Альжбетка, глядя на мобильник.
Дверь в коридоре опять открылась, и, судя по звукам, доносившимся до наших ушей, прижатым к входной двери, можно было сделать вывод, что тащат что-то большое.
Альжбетта осторожно приподняла крышечку глазка и посмотрела в коридор. Мы знаками стали спрашивать – что она видит?
Она присела и шепотом сообщила нам, что в коридоре – семья новоселов вместе с огромным темно-синим чемоданом.
Представить себе, что Федор Семенович поместился в чемодан, я не могла, хотя, если особо постараться и чемодан вместительный, то все возможно. Приехал лифт, и чета наших соседей, погрузившись, уехала. Мы выскочили в коридор, по которому разносился запах елового освежителя воздуха с еще какими-то неприятными мотивами, и побежали вниз по лестнице: нам никак нельзя было их упустить.
Путь новоселов лежал к гаражу за домом. У них оказалась вполне приличная иномарка, в которую они запихнули пахнущий чемодан. Немного прогрев машину, особо не торопясь, они уехали в сторону Кольцевой дороги. Мы остались стоять за углом дома в глубоких размышлениях
– Альжбетка, поедем на твоей машине, – спохватилась Солька.
– Нет, – замотала она головой, – меня это больше не касается, это их проблемы.
Это был исторический момент – когда Альжбетка разорвала все отношения с покойным Федором Семеновичем!
Девушки посмотрели на меня как на человека, который примет окончательное решение.
– Пошли спать, – сказала я.
Проходя мимо помойки, мы обнаружили распиленный гроб. Он представлял собой просто кучу досок, и никому в голову не могло бы прийти, что еще недавно это был ловко сколоченный Славкой коробок, в котором так уютно лежал Федор Семенович.
