Кэрол Дуглас - Кошачье шоу
— Это очень умный вопрос! Да, мистер Берне совершал эти звонки, и вот, как он это делал… — она вытащила на стол плотный конверт. — Нам придется это конфисковать, заключенным в тюрьме мало чего разрешают, потому как любой предмет может быть превращен в оружие, — затем Молина достала из него кусочек светлого прозрачного пластика и положила на ладонь, чтобы показать всем. На его поверхности сверкнула тонкая серебристая проволока.
— Он носил брекеты, — вспомнила Темпл. — И я полагаю если бы он не старался произносить звуки правильно, то постоянно свистел бы.
— Вы видели его единожды?..
— Встречала пару раз, — ответила Темпл.
— Какая наблюдательность, Ватсон, — улыбка Молины была шаловливой. — Но не брекеты. То, что вы видели, было съемной скобкой, которую носят на зубах после бре-кетов, — она взглянула на пластиковую раковинку на своей ладони: — Ее еще называют «черепашкой», потому что делают по слепку верхнего неба того, кто ее носит, а оно выглядит как панцирь. Когда мистер Берне заставляет свою скобку слегка скользить, сдвигаясь с нужного положения, и в это время начинает говорить, у него получается противное шипение с присвистом. Отличный способ изменить голос. Я знаю про «черепашек», потому что у меня дочка подросткового возраста, которой, возможно, скоро понадобится эта дорогостоящая штуковина, — закончив рассказ, Молина вернула свой экспонат обратно в конверт: — Хотите еще что-нибудь сказать, мистер Берне?
— Лейтенант, ваше дело об убийстве основано на сомнительных показаниях в панцире, — ответил он и остался доволен своим остроумием. — При таких скромных доказательствах обвинение располагает только котом в мешке. Кто докажет, что она не упала, даже если я и был там той ночью? Только Господь, а Он не говорит с нами. Я планирую защищаться и обязательно порву ваше дельце в клочья!
— Может быть, — Молина кивнула полицейскому, чтобы тот поднял Бернса на ноги. Только обвинение привыкло выигрывать.
Когда человек в наручниках удалился, Пегги Вильгельм с некоторым удивлением сказала:
— Это какой-то очень злой незнакомец. Я не знаю его. То, что случилось много лет назад, ранит меня, и его тоже, но по отдельности. Порой я злюсь, но совсем не так, как он.
— Рана должна зажить, — сказала сестра Серафина. — То, что с тобой сделали, было неправильно, но сделано теми, кто думал, что это во благо и в соответствии с их представлениями. Ты должна принять тот факт, что хорошие люди делают иногда ужасные вещи тем, кого любят.
— Вам нужно сходить на группу, — оживленно заметила Темпл. — Мне тоже, так что можем пойти вместе.
Пегги коротко взглянула на нее:
— А вам зачем надо на группу?
— Ох, из-за всякого разного, — она наклонилась вперед, как бы изображая конфиденциальность. — Вы бы удивились, когда узнали, кому еще из присутствующих не мешало бы сходить на группу.
Пегги проглотила наживку:
— Кому?
— Всем, — триумфально заявила Темпл. Это было последнее, неоспоримое слово, завершающее собрание.
После того, как все покинули полицейский участок, все, не договариваясь и в раздельных машинах, вернулись в церковь Девы Марии Гваделупской.
Высадившись почти одновременно возле монастыря, они уставились на дом Бландины Тайлер, теперь видя в нем тюрьму, которой он был для маленькой испуганной девочки почти сорок лет назад. Однако некоторых людей этот дом сделал заключенными куда на более долгий срок.
— Интересно, у сестры Розы есть еще епископский чай? — спросила сестра Серафина.
— Обычный чай подойдет, — строго ответил отец Эрнандес. — В этом приходе епископов нет.
Но Пегги Вильгельм едва слышала, о чем они говорили. Она смотрела на дом, словно завороженная:
— Тетя Бландина вспомнила обо мне в том старом завещании. Как думаете, она сожалела?
— Уверена в этом, — заверила, коротко обнимая ее, сестра Серафина. — Я пожалуй пойду позабочусь о чае, а вы все заходите, устроим чаепитие.
— Есть идея получше, — Темпл выудила ключи из болота своей сумки. — У меня все еще есть ключи от дома. А я не дала бы и гроша ломаного за тактику поиска лейтенанта Молины и ее команды. Как насчет вместе прочесать дом и найти самое последнее завещание?
— Я пойду, — живо отозвалась Пегги. — Все равно хочу проверить котов.
Мэтт улыбнулся, наблюдая, как Темпл заманивает Пегги на священную охоту за собственным прошлым. Она была прямо разноцветным сыщиком, вытаскивающим людей из их болезненной рутины или ямы безнадежного страдания в новый смелый мир, который она вообразила сама. Кто сказал что Макс Кинселла был единственным волшебником в округе?
Сестра Серафина отправилась в кухню монастыря, где она, несомненно, глаз не спустит с сестры Розы, которая должна приготовить чай.
В итоге они с отцом Эрнандесом остались вдвоем на обочине наслаждаться жарой исцеляющего солнца, они чувствовали себя освобожденными от ужасного раскрытия.
Почти.
— Я смею предположить, — медленно сказал Мэтт, — что именно Питер Берне стал автором этих писем с угрозами.
— Похоже на то. Но доверять лейтенанту Молине нельзя, — резко ответил отец Эрнандес. — Среди вещей Бернса она могла обнаружить какие-нибудь доказательства.
— Она бы остановила расследование? — Нет.
— Тогда он замел следы. И вы вне опасности.
— Священник никогда не бывает вне опасности.
— Только если вы повинны в учиненных преступлениях. Черные глаза отца Эрнандеса, похожие на две испанские
маслины, встретились с осторожным, внимательным взглядом Мэтта.
— Нет, — ответил отец Эрнандес. — Клянусь Богом, нет. Мэтт отвел взгляд:
— Я однажды поклялся Богом.
— Ты не клялся. Ты пообещал церковным властям терпеть некоторые лишения: бедность, безбрачие и послушание. Если церковь сочтет обстоятельства, при которых ты давал это обещание, сомнительными, то кто я такой и как должен себя чувствовать, ведь я сам сделал немало, чтобы придать этим обстоятельствам как можно больше святости? Чем старше я становлюсь, тем меньше имею склонность судить, даже Питера Бернса. Несмотря на всю боль, которую он причинил, он сам был жертвой беспощадного времени.
Солнце уже подкатилось к западному горизонту, завалившись на церковную башню, окрашивая ее в сверкающий белый палец, указывающий прямо на небеса. На красной черепичной крыше дома Бландины Тайлер оно разожгло ненастоящий огонь. Мэтт сощурился на все это послеобеденное сияние.
— Если вы обманываетесь, отец, — сказал он осторожно, — и если вы жертва отрицания, настольно глубокого, что оно превращает это все в невинность даже для вас, на мне лежит ужасная ноша, которая ставит меня под чудовищный риск.
Отец Эрнандес кивнул:
— Я могу только поклясться всем, что у меня есть и во что я верю: я не тот человек, о котором говорится в этих письмах.
— Теперь это не только ваша проблема.
— Ты — хороший священник, Маттиас, — он положил Мэтту руку на плечо. — Я не подведу тебя.
Глава 38 Медленный танец на песках времени
С меня ужин, — сказал Мэтт в телефонную трубку. — За что? — спросила Темпл, делая «тьфу-тьфу», чтобы не накликать себе самой долгов.
— За услуги шофера до церкви, за то, что рисковала жизнью и здоровьем.
— А ты научил меня как сохранить жизнь и здоровье. Это я должна тебе ужин.
— Позволь мне сделать первый шаг к обществу с взаимными обязательствами. Ужин. Я угощаю. В каком-нибудь милом месте.
— Ты не можешь идти ужинать, тебе работать в этом время.
— Но не завтра. Будет выходной.
— Завтра! Это же слишком скоро.
— Почему? Тебе надо поститься три дня перед ужином в ресторане?
— Ну, не мешало бы… хорошо, это свидание. В какое время?
— Может, в семь? Я обычно в это время иду на работу.
— Замечательно! Встретимся около «шевроле» на парковке.
Темпл повесила трубку и улыбнулась. Мэтт был таким серьезным, когда говорил про обязательства. Что с ним будет, когда он узнает, к чему ведет ее идея с ужином. И все же, они никогда много времени не проводили вместе.
В семь вечера в Лас-Вегасе солнце все еще ведет себя безжалостно. Сентябрь. Так что шансов скрыться под покровом вечера у Темпл не было.
Мэтт уже стоял около машины, когда она продефилировала к нему в своем лиловом коктейльном платье из тафты, с серебряной на ремешке сумочкой под крокодиловую кожу через плечо. Он увидел ее еще на расстоянии — как он мог пропустить такое?! — и тотчас забеспокоился.
Темпл еще ни разу в жизни не разодевалась так для кого-то, кто не был ей безразличен.
— Привет, — поздоровалась она в бойком отрепетированном пиарщиками стиле.
Мэтт тяжело улыбнулся:
— Я не надел галстук.
— Отлично! — сказала она, глядя на его бежевые широкие брюки и спортивный жакет, из под которого выглядывала белая футболка.
