Карл Хайасен - О, счастливица!
– Не думай обо всем так плохо.
– В жизни, блядь, все плохо, – заметил Пухл.
Бод расстелил полосатое пляжное полотенце на пассажирской половине переднего сиденья, чтобы защитить новую обивку от ружейной смазки и пота, которые составляли естественный Пухлов маринад. Пухл на эту предосторожность слегка обиделся, но ничего не сказал.
Несколько минут спустя, мчась по автостраде, Бод Геззер подвел итог своего плана:
– Врываемся туда, крадем билет и сматываемся.
– А если мы его не найдем? – спросил Пухл. – А если его хорошо спрятали?
– Опять снова-здорово.
– Я по уголовщине в тюрягу не хочу.
– Да успокойся ты, черт побери!
– Господи, мы ж миллионеры, – продолжал Пухл. – Миллионеры ни к кому в дома не лазят!
– Нет, но все равно воруют. Только у нас в ходу ломы, а у них – евреи и портфели.
Бод был прав, как обычно. Пухл с «бадвайзером» принялся над этим размышлять.
– Эй, я в тюрягу тоже не хочу, – сказал Бод. – Если нас обвинят и засадят, кому перейдут Белые Повстанцы?
Братство Белых Повстанцев – так Бодеан Геззер решил назвать свое новое ополчение. Пухла название не волновало – вряд ли им придется печатать визитки.
– Слышь, ты дочитал книгу, что я тебе дал? – спросил Бод. – Как стать тем, кто выживет?
– Нет, не дочитал. – Пухл не продвинулся дальше поедания жуков и всего такого. «Как отличить ядовитых насекомых от съедобных». Твою бога душу мать.
– Я не нашел там главы про говяжью вырезку, – проворчал он.
Чтобы снять напряжение, Бод предложил Пухлу поспорить, у кого второй выигрышный билет:
– Ставлю десять баксов, что это негр. Кого выбираешь, евреев или кубинцев?
Пухл никогда не встречал белого расиста, который говорил бы «негр» вместо «ниггер».
– А, типа, они чем-то отличаются? – саркастически осведомился он.
– Нет, сэр, – ответил Бод.
– Тогда почему ты не зовешь их, как есть?
Бод стиснул руль.
– Да я б их хоть кокосами звал – какая, к черту, разница. Одно слово ничем не хуже другого.
– Кокосами, – хихикнул Пухл.
– Лучше бы сделал чего полезного. Найди радиостанцию с какой-нибудь белой музыкой, если это возможно.
– А не пофигу? Тебе, что ль, не по душе негры-рэперы?
– Да пошел ты, – ответил Бод Геззер.
Ему было стыдно признаться, что он не может произнести слово «ниггер». Он сделал это всего один раз в жизни, в двенадцать лет, и отец немедля выволок его наружу и отхлестал его безволосую голую задницу ремнем для правки бритв. Потом мать затащила Бода в кухню и вымыла ему рот с «Кометом» и уксусом. То было худшее (и единственное) телесное наказание за все детство Бодеана Геззера – и его Бод родителям не простил. К тому же он не забыл отвратительный едкий вкус «Комета», ожог от которого до сих пор навещал его нежную глотку, стоило лишь прошептать «ниггер».
О том, чтобы сказать это вслух, и речи не шло.
Что и было главной помехой для самопровозглашенного расиста и ополченца. Бод Геззер от этого увиливал.
Уходя от темы, он сказал Пухлу:
– Тебе нужна кой-какая камуфляжка, приятель.
– Навряд ли.
– У тебя штаны какого размера?
Пухл откинулся на сиденье и притворился, что пытается заснуть. Он не хотел ехать в Грейндж. Он не хотел вламываться в дом к незнакомцам и воровать лотерейный билет.
И уж конечно он никак не хотел надевать камуфляжную одежду. Весь гардероб Бода Геззера состоял из камуфляжа, который он заказывал в осеннем каталоге «Кабелы» [7] по краденому номеру «Мастеркард». Бод считал, что камуфляжное одеяние будет просто необходимо, когда натовские войска вторгнутся с Багам, и Братство Белых Повстанцев укроется в лесах. Пока Бод не открыл свой одежный шкаф, Пухл и не предполагал, что у камуфляжа есть столько разновидностей маскировки под кусты и ветки. Базовый «Древесная кора» (парка Бода); «Настоящее дерево» (дождевик Бо-Да); «Мшистый дуб», «Лесной призрак» и «Отдельно стоящее дерево» (коллекция комбинезонов, рубашек и брюк Бода); «Хвоя» (противозмеиные гетры Бода) и «Настоящая листва» (всепогодные горные ботинки Бода).
Пухл не спорил, когда Бод утверждал, мол, подобный выбор должным образом подогнанного камуфляжа сделает человека невидимым среди дубов и сосен. Пухлу, выросшему в горах северной Джорджии, не хотелось быть невидимкой в лесах. Ему хотелось, чтобы его было видно и слышно. И уж тем более ему не хотелось, чтобы его принял за дерево дикий медведь или похотливая рысь.
Он сказал Боду Геззеру:
– Ты одевайся по-свойму, а я буду по-мойму.
Бод раздраженно цапнул новую банку пива с пола и с хлопком сорвал язычок.
– Помнишь, что говорится в Конституции? «Хорошо организованная милиция». «Организованная» означает дисциплину, ясно? А дисциплина начинается с униформы.
Бод глотнул и запихнул пивную банку в промежность своих брюк «Мшистый дуб», чтобы освободить руки. Пухл привалился к двери, его конский хвост размазал по окну сальное пятно. Пухл сказал:
– Никакого камуфляжа не надену.
– Да почему, черт возьми?!
– Потому что в нем, блядь, выглядишь как куча навоза.
Бод Геззер резко направил пикап к обочине. Яростно ударил по тормозам.
– Слушай, ты… – начал было он.
– Нет, это ты слушай! – отозвался Пухл и через секунду навалился прямо на Бода.
Бод почувствовал, как в горло, прямо там, где растет язык, уперся ствол кольта. Бод лбом ощутил жаркое пивное дыхание Пухла.
– Не будем драться, а? – хрипло взмолился Бод.
– Драки не будет. Будет убийство.
– Эй, братишка, мы же партнеры…
– Тада где наш билет, мудила?
– Лотерейный билет?
– Нет, блядь, квитанция из прачечной! – Пухл взвел курок. – И где он?
– Не делай этого.
– Считаю до пяти.
– В моем бумажнике. В резинке.
Пухл криво усмехнулся:
– Дай-ка глянуть.
– Презерватив. «Троянец». Ребристая штучка, без смазки. – Бод извлек его из бумажника и показал Пухлу, что сделал прошлой ночью – вскрыл пленку упаковки лезвием и завернул билет «Лотто» в скрученный презерватив.
Пухл вернул пистолет в штаны и отодвинулся обратно на пассажирское место.
– Хитро придумано, эт точно. Никто не станет красть чужие резинки. Любую хрень украдут, только не резинку.
– Вот именно, – выдохнул Бод. Когда его сердце перестало колотиться, он выжал сцепление и осторожно свернул на трассу.
Пухл безучастно, но не совсем безобидно за ним наблюдал. Он сказал:
– Хоть понимаешь, чё могло случиться? Мы бы больше не были никакими партнерами, если б я заляпал твоими мозгами весь кузов и прибрал билет себе.
Бод напряженно кивнул. Ему раньше не приходило в голову, что Пухл может его кокнуть. Очевидно, над этим стоило задуматься. Он сказал:
– У нас все получится. Вот увидишь.
– О'кей, – ответил Пухл. Он открыл пиво – теплое и шипучее. Закрыл глаза и высосал разом полбанки. Ему хотелось доверять Боду Геззеру, но это было непросто. Негр, господи боже! Чё он так на этом слове зациклился? Это беспокоило Пухла, заставляло гадать, правда ли Бод такой, за какого себя выдает.
Потом ему в голову пришла другая мысль:
– А бордель в Грейндже е?
– Кто знает, – сказал Бод, – и кого это волнует.
– Просто не забывай, куда спрятал наш билет.
– Ну хорош уже, Пухл.
– Офигенно потерять четырнадцать миллионов баксов в простынках какого-то борделя.
Бод Геззер уставился прямо перед собой на шоссе.
– Буйное у тебя воображение, – заметил он.
Мозги, блядь, как у белочки, но воображение буйное.
Том Кроум не стал тратить время на распаковку – швырнул сумку на кровать и выскочил вон. Хозяйка мотеля с удовольствием сообщила ему, как добраться до дома мисс Фортунс: угол Кокосовой и Хаббард, через парк. Кроум планировал заглянуть к ней с искренними извинениями, пригласить мисс Фортунс на достойный обед, а затем постепенно перейти к интервью.
На собственном опыте приезжего журналиста в маленьких городках он знал, что одни готовы моментально и без колебаний выдать всю историю своей жизни, а другие и слова не скажут, даже если у вас волосы на голове загорятся. Ожидая на крыльце, Кроум не знал, на что надеяться. Он постучал. Никакой реакции. Он постучал еще. В гостиной зажегся свет, и Кроум услышал музыку по радио.
Он обогнул дом, вышел на задний двор и поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть в кухонное окно. На столе признаки законченной трапезы: накрыто на одного. Кофейная чашка, салатная миска, пустая тарелка с полусгрызенным пирогом.
Когда Кроум вернулся на крыльцо, дверь была открыта.
Радио выключено, в доме тишина.
– Эй! – позвал он.
И сделал полшага внутрь. Первым делом он заметил аквариум. Вторым – воду на деревянном полу, тропку из капель.
Женский голос из глубины холла:
– Закройте дверь, пожалуйста. Вы репортер?
