Марсель Аллен - Месть Фантомаса
Поначалу скептически настроенный по отношению к замыслам Жюва и журналиста, которые долгое время имели лишь одну цель — арестовать Фантомаса, молодой следователь постепенно увлекся тем, что сначала принимал лишь за богатое воображение инспектора полиции.
Обладая острым умом и имея открытый характер, Фюзелье искренне и с живым интересом следил за расследованиями, которые вели Жюв и Фандор. И понемногу, побежденный логикой инспектора, он также начал верить в существование Фантомаса. С тех пор судья увлекся поисками знаменитого преступника.
Благодаря поддержке судьи Жюву удалось предпринять столько ходов, преодолеть столько процедурных преград, и вообще, добиться очень многого, чего бы он никогда не смог осуществить без нее.
Глубоко уважая Жюва, Фюзелье быстро проникся большой симпатией и к Фандору…
Журналист предался размышлениям о прошлом.
Эх, если бы Жюв был рядом, если бы слепая смерть не достала этого верного слугу правосудия, искреннего друга, настоящего мужчину, никогда не отступающего перед опасностью, Фандор с самого начала целиком отдался бы этому делу Доллона, но Фандор остался один, он один чудом избежал смерти от взрыва бомбы, разворотившей дом леди Белтам в тот трагический день, когда они с Жювом едва не схватили Фантомаса…
Жюв пал жертвой своей безрассудной отваги… и Фандор с тех пор не проявлял по отношению к уголовным делам прежней прыти.
Но падать духом Жером Фандор не собирался.
Из общения с ушедшим из жизни полицейским он научился не щадить себя, находя удовлетворение в простом исполнении своего долга. По некоторым признакам дело Доллона могло стать интересным, уже им стало… Ладно! Он возьмется за него.
Это нужно было сделать.
И Жером Фандор поспешил к Фюзелье.
Журналист к тому же высоко ценил судью. Между ними было нечто большее, чем обычная симпатия и уважение.
— Господин Фюзелье, — заявил сходу Жером Фандор, пожимая руку судье, — вы наверняка догадываетесь, почему я к вам зашел?
— По делу с улицы Норвен?
— Лучше сказать, по делу тюрьмы предварительного заключения. Именно в этой тюрьме вся эта история приобретает неожиданный и трагический поворот.
Фюзелье улыбнулся:
— Черт возьми, вы уже знаете?
— Что Жак Доллон повесился? Да! Что он был невиновен? Тоже да! Вы же знаете, что в «Капиталь» всегда узнают все раньше всех.
— Разумеется! — согласился судья. — И бесполезно выпытывать у вас, откуда вы получили все эти подробности… Но если вам все известно, то какие еще каверзные вопросы, покушающиеся на мою профессиональную тайну, вы заготовили?
— Признайтесь, что здесь достаточно материала для отличного репортажа. Но как это вы дали маху, точнее они, с Часовой набережной? Разве за подсудимыми не присматривают в тюремных камерах?
— Конечно, присматривают! Вчера, когда Доллона доставили в тюрьму предварительного заключения, его сразу же отвели к г-ну Бертильону, который снял с подследственного все необходимые антропометрические данные. Кстати, я только что, всего несколько минут назад, видел самого Бертильона; он мне поведал о том, что Доллон при встрече с ним был, пожалуй, подавлен, совсем упал духом, без возражений позволил снимать с себя все необходимые измерения, но вместе с тем, сказал он мне, Доллон даже не намекал на самоубийство и не было ничего такого, что могло бы насторожить его.
— Черт возьми! Не должен же он кричать о своем решении на каждом углу. Ну, а потом, когда его увели из кабинета Бертильона?
Г-н Фюзелье раздраженно бросил:
— Потом… Что вы хотите, чтобы я вам сказал? Охрана увела его в камеру, и там его заперли. В полночь начальник охраны совершал обход и не заметил ничего необычного. Несчастного обнаружили повешенным утром, в тот момент когда разносили похлебку.
— На чем он повесился?
— На кусках своей рубашки, связанных и скрученных так, что получилось нечто вроде веревки. О, я вижу, куда вы клоните! Вы, наверное, думаете, что тюремщики допустили оплошность, оставив ему подтяжки, галстук или шнурки от туфель. Нет, никаких нарушений со стороны охраны не было. И это самоубийство до сих пор остается необъясненным. Этот несчастный юноша должен был обладать дьявольской силой, поскольку он привязал лоскуты своей рубашки к спинке кровати и задавил себя, резко дернувшись назад. Смерть, по-видимому, была не легкой…
— Я не могу на него взглянуть? — спросил Жером Фандор.
— Почему бы не сфотографировать? — усмехнулся судья.
— Эх, если бы это было возможно…
Тут журналист был вынужден прервать свою речь, так как, тихонько постучав в дверь, в кабинет судебного следователя вошел мальчик-рассыльный.
— Господин следователь, вас спрашивает одна дама.
— Скажите ей, что у меня сейчас нет времени.
— Дело в том, господин следователь, она предупредила, что у нее срочное дело.
— Спросите ее имя.
— Вот ее визитная карточка.
Фюзелье бросил взгляд на кусочек бристольского картона и сильно вздрогнул. — Элизабет Доллон!.. Ах, я совсем забыл, что она приезжает сегодня… Боже мой!
Судебный следователь замер, растерянно теребя в руках визитную карточку, когда дверь кабинета широко распахнулась и к нему, вся в слезах, бросилась молодая девушка.
— Месье, где мой брат?
— Но, мадемуазель…
Пока судья машинальным жестом приглашал посетительницу присесть, Жером Фандор незаметно отошел подальше, в угол комнаты, довольный, что Фюзелье забыл о нем и что он сможет присутствовать при беседе, обещающей быть довольно интересной.
— Мадемуазель, — заявил г-н Фюзелье, — прошу вас, успокойтесь. Ваш брат, возможно, был арестован по ошибке…
— О, господин судья, я уверена в этом, но это все так ужасно!
— Мадемуазель, ужаснее было бы, если бы он оказался виновным.
— Но его не отпустили на свободу? Значит, он не смог защитить себя?
— Да, да, мадемуазель, он защитил себя; скажу больше, что…
Фюзелье запнулся, мучительно подыскивая, как лучше сообщить м-ль Доллон страшную новость о смерти ее брата…
Но та не оставляла ему времени собраться с духом.
— Ах, вы колеблетесь, месье, — говорила она, — вы знаете что-то новое, вы напали на след убийц?
— Можно быть уверенным… По крайней мере, я считаю… Да, мадемуазель, ваш брат невиновен…
— Ах!
Лицо девушки внезапно расцвело.
После ужасной ночи, которую она провела в поезде, возвращаясь в Париж с телеграммой Сыскной полиции в руке, она приняла новость о невиновности брата как избавление от тяжкого груза, давившего на нее.
— Какой кошмар! Но, господин судья, в телеграмме, которую я получила, говорилось, что он ранен; я надеюсь, ничего серьезного?
До сих пор сохраняя, благодаря профессиональной выдержке, невозмутимый вид, Фюзелье вдруг помрачнел.
— Ваш брат пережил сильное потрясение.
— Где он сейчас? Я могу его видеть?
— Помилуйте, мадемуазель, я же вам сказал, после такого потрясения лучше было бы… Я боюсь, что, встретившись с ним…
— О, месье, что вы такое говорите. Неужели вы считаете, что, увидев меня, ему станет плохо?
Фюзелье не отвечал, и она вдруг разрыдалась.
— Ах, вы что-то скрываете от меня! Утренние газеты сообщили, что он также стал жертвой преступников! Поклянитесь мне, что с ним ничего не случилось!
— Но…
— Я же вижу, что вы скрываете от меня правду! — продолжала она с испуганным лицом, заламывая в отчаянии руки. — Где он, месье? Где он? Я хочу его видеть! Я хочу его видеть! Ах, сжальтесь надо мною…
Девушка умоляюще смотрела на побледневшего судебного следователя, внезапно ее осенила страшная мысль.
Элизабет Доллон начала подозревать ужасную правду.
— Он умер! — крикнула она и рухнула в кресло, содрогаясь от рыданий.
Фюзелье поспешил успокоить ее.
— Мадемуазель, — жалобным тоном начал он, — мадемуазель…
В смятении он неловко пытался найти слова утешения, но у него ничего не выходило.
— Я клянусь вам, — говорил он, — что ваш брат… Без всяких сомнений, ваш брат не был виновен…
Но девушка была уже не в состоянии слушать судебного следователя.
Посидев несколько минут неподвижно, с опущенной головой, она поднялась и, пошатываясь, словно в тумане, заявила:
— Отведите меня к нему! Я хочу его видеть! Его убили. Мне нужно его видеть.
Она требовала позволения припасть к брату с такой настойчивостью, что Фюзелье отбросил осторожность, не решаясь отказать девушке в этом последнем утешении.
— Успокойтесь, пожалуйста, мадемуазель, я отведу вас к нему… Но, ради бога, будьте благоразумны. Успокойтесь.
И Фюзелье поискал глазами Жерома Фандора, о котором он вдруг вспомнил, ища у того моральной поддержки… Но Жером Фандор, воспользовавшись возникшим замешательством, потихоньку покинул кабинет следователя.
История с самоубийством Жака Доллона действительно была неприятной для служащих тюрьмы предварительного заключения и нарушила их спокойную жизнь. Охранники расхаживали туда-сюда, беседовали друг с другом, прислонившись к дверям тюремных камер, в которых содержались заключенные…
