Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная
– И ничего нельзя было поделать?
Минаев напрягся.
– В принципе можно – мгновенную операцию, дело решают минуты, но, как правило, такое удается, если казус произошел в присутствии доктора, ну, во время обхода или осмотра. А так человек просто перестает дышать, и соседи по палате думают, что он спит. Ваша племянница страдала тромбофлебитом, муж говорил, постоянно жаловалась на судороги в ногах… Печально, конечно, двадцать пять лет – не возраст для смерти, но, поверьте, никто не виноват, судьба!
– Ничего себе! – пришла я в полное негодование – Судьба! Да у вас просто отвратительные условия! В 213-й палате безумное количество больных!
Роман Яковлевич внимательно глянул на меня.
– Кто сказал, что Звягинцева лежала в 213-й палате?
– В справочной, – быстро нашлась я.
– Перепутали. Ее место было в 213-й «а», это платное отделение, и, поверьте, условия – лучше не найти. Для вашей племянницы сделали все.
– Так уж и все, – фыркнула я. – надо было в Склифе оставить или в ЦИТО перевести…
– Но Звягинцевой ведь требовалось психиатрическое наблюдение, а сделать подобное ни в Склифосовском, ни в НИИ травматологии нельзя, только у нас имеется специальное отделение, одно на всю Москву. Таких больных в психиатрическую клинику не кладут, там не умеют за травмой ухаживать!
– При чем тут психиатрия? – не поняла я.
Минаев моментально захлопнул рот, потом процедил:
– Хороша же вы тетя. Разговор закончен!
– Но…
– Никаких «но», и вообще, предъявите паспорт!
Пришлось спешно отступать, бормоча под нос:
– Оставила дома.
Перед тем как покинуть больницу, я отловила медсестру и поинтересовалась:
– Где палата 213 «а»?
– В платном отделении, на пятом этаже.
Да, там открылась иная картина. Ковровые дорожки, телевизоры, ласковый персонал, комнаты на одного, и никакого запаха мочи и щей… Но и медсестры, и нянечки, сверкая улыбками, категорически отказались рассказывать о Насте.
– Сведения о больных только у лечащего врача, – в голос твердили они.
Я медленно побрела от больницы к метро. Какие-то смутные, неприятные мысли копошились в голове. Кончина молодой и, в общем, достаточно здоровой женщины выглядела более чем странно. Я провела в палате возле Юли десять дней, приходила утром, уходила вечером и не помню, чтобы Настя жаловалась на судороги. Конечно, у нее отчаянно болело травмированное бедро, она говорила, что тяжело спать в одной позе, на спине, просила вытряхнуть скопившиеся на простыне крошки, поправить подушки. Частенько мучилась головной болью, но судороги? Не слышала ни разу. И потом, пару раз, не найдя нянечку, я подавала ей судно. Настенька лежала в коротенькой рубашечке до пупа, и хорошенькие стройные, длинные ножки оказывались на виду, когда откидывалось одеяло. Конечно, правая, сломанная, нога выглядела не лучшим образом, распухшая и больная, но никаких уродливо выступающих вен и синих «узлов» я не заметила.
И потом, какое нелепое поведение родственников! Может, у них обоих шок от происшедшего, и муж, и свекровь не понимают, что говорят? Не хотели сообщить о кончине Насти постороннему человеку? Почему? Это секрет? И что лежит в банковской ячейке?
Потолкавшись бесцельно между аптечным киоском и газетным ларьком, я приняла решение и отправилась в «Мапо-банк».
Все-таки странное название для финансового учреждения, напоминает «Маппет-шоу», но с виду здание выглядело солидно. Небольшой дом, выкрашенный розовой краской, вход во двор закрывает калитка. Я ткнула пальцем в кнопку.
– Изложите цель визита, – прогремел из динамика металлический голос.
Очень забавно. Найдется ли в целом свете хоть один налетчик, честно отвечающий на подобный вопрос:
– Хочу ограбить ваше деньгохранилище.
С языка уже был готов сорваться этот ответ, но я взяла себя в руки и сухо сообщила:
– Я здесь абонировала ячейку.
Замок щелкнул, ажурная калитка отворилась, я пересекла крохотный дворик и вошла внутрь. В холле маялся чудовищно толстый охранник. Интересно, как подобному экземпляру удалось устроиться на работу секьюрити? Да он и двух шагов не пробежит, задохнется. Впрочем, вдруг он метко стреляет, с двух рук, по-македонски.
Ничего не подозревавший о моих мыслях мужик велел:
– Посидите, сейчас придут.
Спустя минут пять вышел стройный парень в безукоризненном костюме и с папкой в руках и спросил:
– Вы в ячейку?
Я кивнула, и мы пошли налево. В небольшой комнате в стене были сделаны железные ящики.
– Номер? – спросил служащий.
Я растерялась.
– Не помню.
– Не беда, – успокоил парень, – покажите ключик. Ага, пятьдесят вторая.
Он раскрыл папку и вытащил какой-то листок.
– Что это? – не утерпела я.
– Договор об абонировании ячейки.
– Зачем?
Клерк глянул на меня и спокойно пояснил:
– Сейчас проверим, кто имеет доступ к содержимому.
– Разве ключа не достаточно?
– Нет. Впрочем…
– Что?
– В договоре указано – доступ имеет Звягинцева Анастасия Валентиновна или любой человек, имеющий ключ. Странно, как правило, так не делают, но такова воля клиента, и я не имею права чинить препятствий. Открывайте, проверяйте содержимое, потом позовете меня, я подожду в приемной.
И он быстро вышел. Я отыскала дверку с цифрой «52», ключик легко повернулся в скважине, открылась небольшая темная ниша. В глубине белела коробочка. Я вытащила на свет картонку, оказавшуюся упаковкой от тонометра, открыла и ахнула. Вся внутренность была забита стодолларовыми бумажками, внизу, под купюрами, оказался конверт. Четким, ясным почерком, без всяких кренделей и завитушек был написан адрес: улица Мирославская, дом восемнадцать, Рагозину Николаю Федоровичу.
Глава 5
По дороге в метро я несколько раз перечитала короткое послание: «Милый Николя, если держишь в руках это письмо, значит, меня нет в живых. Так уж распорядилась судьба, что никого из близких, кроме тебя, у меня нет. Деньги принадлежат Егору. Стоя на краю могилы, мне хочется думать, что брат будет хорошо обеспечен и не совершит тех глупостей, что допустила я. Зная твою безукоризненную честность, Николаша, верю – ты найдешь Егорушку и передашь ему завещанное. Последний известный мне его адрес – Новокисловский проезд, 29, Егор Валентинович Платов. Скорей всего, там живут сейчас люди, которым известно его нынешнее местопребывание. Николашенька, ни в коем случае не обращайся ни к моему мужу, ни, тем более, к свекрови. Знай – это они убили меня, хотели получить квартиру, провинциалы.
Коленька, как только получишь доллары, сразу отвези Егорушке, он очень нуждается. И помолись за меня, несчастную, наивную и глупую. Прости за все, прощай, твоя Настя».
Поезд, покачиваясь, нес меня сквозь тьму. Пассажиры мирно занимались своими делами, читали, зевали, глазели по сторонам. Я сидела, вцепившись обеими руками в сумочку, боясь, что какой– нибудь воришка влезет внутрь.
Дома радостные собаки кинулись ко мне со всех лап, виляя жирными хвостиками.
– Ладно вам, девочки, – пробормотала я, стягивая куртку, – гулять еще рано, кушать тоже не положено, идите спать.
Раздался стук костылей, и в коридоре показалась прыгающая на одной ноге Юля.
– Хорошо, что мне не надо выходить пописать на улицу, – хихикнула она.
Я вздохнула и отправилась на кухню жарить котлеты. Ей-богу, Юле иногда в голову приходят дикие мысли.
Не успела я бросить комочки фарша на сковородку, как влетел красный Кирюшка и выпалил:
– Все ты виновата!
От неожиданности мои руки разжались, и кусок фарша шлепнулся прямо перед носом Ады. Не веря своей удаче, мопсиха проглотила неожиданное угощение и плотно уселась у плиты, явно собираясь дождаться следующего подарка судьбы.
– Что я сделала?
Кирилл беззвучно вытащил из грязного ранца потрепанный дневник. В графе «Русский» стояло две двойки. – Не понимаю…
– А и нечего понимать, – взвился мальчишка, – раз в жизни попросил – и вот результат.
– Объясни толком.
– Сочинение про городничего…
– Ну?
– Я спросил, что написать, а ты велела – искорени взяточничество, посади чиновников и Хлестакова в тюрьму.
– Что же в этом плохого?
– А то, – забубнил Кирюшка, – селедка вонючая сказала…
– Кто?
– Училка по литре и русишу, Татьяна Павловна, никогда не моется. Так вот, селедка вонючая заявила, что не просила писать фантастический рассказ. Говорит, взяточничество неискоренимо, а чиновники всегда избегут наказания.
– Так что она хотела?
– Не знаю. Маша Родионова написала про чистые улицы и получила пятерку. Ну да ей всегда «отлично» ставят!
– Вторая пара за что?
– За грамотность, – пригорюнился мальчишка, еле сдерживая слезы.
– Ну уж тут я ни при чем.
Кирилл сел на табуретку и зарыдал. Я прижала его голову к своему животу и пробормотала:
– Ну, ну, выход из безвыходного положения там же, где вход.
