Элизабет Питерс - Ночной поезд в Мемфис
Спустя несколько минут Фейсал сказал:
— Еще немного, и будет достаточно.
— Вы действительно так думаете? — с надеждой спросила я.
— Действительно. — Он взял мою руку и оглядел сначала изодранную ладонь, потом сломанные ногти, из-под которых сочилась кровь.
— Да, это не руки леди, — вздохнула я. — Боюсь, меня не пригласят на обед во дворец.
— В моем списке вы будете первой, — проникновенно сказал Фейсал и поднес мои кровоточащие пальцы к губам.
Джон встал:
— Мне очень неловко прерывать эту нежную сцену, но не пора ли продолжить?
Когда Фейсал объявил, что работа окончена, на склоне оставалась еще масса камней. Мы все забрались в джип. Фейсал дал задний ход, чтобы разогнаться, и нажал на газ. Я закрыла глаза и не открывала их, пока джип не перескочил через камни, в которые упирался, когда стоял на месте, и не начал спускаться. Спуск был не таким крутым, как подъем, но не менее тряским. Когда мы очутились на сравнительно ровной поверхности, Фейсал увеличил скорость, и я открыла глаза.
Он наблюдал за мной в треснувшее зеркало заднего вида.
— Худшее позади! — прокричал он. — Теперь осталось недолго.
— Не смотрите на меня! — прокричала я в ответ. — Не отвлекайтесь от, извините за выражение, дороги.
Я приобрела новый жизненный опыт: больше нигде и никогда не стану жаловаться на плохие дороги. По сравнению с той, что мы преодолели, нынешняя казалась мне гладкой и мягкой, как кусок пирога. Только теперь я по-настоящему ощутила невыносимую жару. Воздух был немыслимо сух, я чувствовала, как моя кожа натягивается и даже потрескивает. Примерно час спустя Фейсал заглушил мотор.
— Мы почти на месте. Сюда уже забредают люди, поэтому нам лучше залечь до темноты.
Растянувшись на твердой земле, мы допили остатки воды. Я была совершенно измочалена, но спать не хотелось. Дождавшись, когда Джон заснет или отключится, что обычно случалось с ним раньше, я сказала:
— Он долго не выдержит.
— Знаю. Но сейчас мы ничего не можем для него сделать. Отдохните, Вики. Вы сегодня героически потрудились.
— А что будет, когда мы доберемся до Амарны?
— Он что-то задумал, но не спрашивайте меня, что именно. Мне он дал распоряжения только относительно того, куда я должен пойти и что сказать, но не соизволил объяснить остальное. — Фейсал потянулся и глубоко, прочувствованно вздохнул. — По крайней мере мы можем быть уверены, что нас никто не видел. Только идиот мог решиться ехать по этой дороге. Не волнуйтесь, дорогая, мы подкупим или запугаем кого-нибудь, чтобы заставить нам помочь.
— Но у нас больше нет денег.
Длинные, пушистые ресницы Фейсала уже начали опускаться, но тут он снова открыл глаза и лукаво мне улыбнулся:
— А мы что-нибудь продадим. Например, вас. За женщину, которая умеет так работать, дадут хорошую цену.
Я оставила его в покое, чтобы он поспал. Сама я тоже пыталась уснуть, но безуспешно, поэтому просто лежала, прислушиваясь к дыханию Джона и наблюдая за тем, как темнело небо и в нем зажигались звезды.
Наконец Фейсал пошевелился:
— Мы всю воду прикончили?
— Есть немного лимонада. Я припрятала.
— Правильно сделали. Ну ладно, начнем, Джонни?
— Я же говорил тебе, чтобы ты меня так не называл, — послышался из темноты раздраженный голос.
— Наверное, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли «Голубыми Глазами»? Может быть, когда-нибудь один из вас разъяснит мне смысл этого эзотерического выражения?
— Может быть. Как-нибудь холодным ненастным вечером в аду, — ответил Джон.
Когда мы выехали из расширявшегося устья вади, луна мерцающим светом заливала долину Амарны. Между рядами темных деревьев, протянувшихся вдоль Нила, сверкала вода.
Кажется, никто нас, слава Богу, не встречал. Пока.
— Езжай на север, — сказал Джон. — Советую как можно дольше держаться вблизи скал — меньше вероятности, что нас заметят.
— Если люди еще не знают, что мы здесь, значит, они глухие, — вставила я.
— Вижу, ты снова в форме, — ответил Джон. — Может быть, предпочитаешь идти пешком? Это всего каких-нибудь шесть-семь миль.
Я прикусила язык.
Фейсал медленно двинулся с места, и если бы ничто не омрачало моих дум, я бы восхитилась представшей перед моим взором картиной. Скалы, окружавшие долину, в зловещем свете луны казались ледяными; там, где каньоны прорезали их и нависали уступами, они были словно расчерчены причудливыми узорами теней. Одна, самая глубокая и темная полоса, должно быть, была входом в царское вади, где мы в свое время побывали. После того, как мы пересекли дорогу, ведущую от смотровой площадки к гробницам, Фейсал остановил машину и выключил мотор.
— Деревня — вон там. — Он указал на несколько огоньков вдали у реки.
Джон не пошевелился:
— Мы будем ждать здесь.
— Что ты задумал? — спросил Фейсал.
— Принять необходимые меры предосторожности, ничего более. Три человека вызовут больше подозрений, чем один, особенно если двое из них явно иностранцы. Нас могли услышать. Посмотри вокруг, если что заметишь, возвращайся. Дом, который тебе нужен, находится на северо-восточном краю деревни. С одной стороны там кирпичный завод, а...
— Знаю, ты уже говорил. — Фейсал вышел из машины и размялся. — Я дам сигнал, если все спокойно, и буду ждать вас на краю поля. Шесть вспышек подряд и еще две с интервалом.
Он двинулся в путь. Джон несколько минут следил за ним, потом перелез через борт джипа.
— Вылезай! — скомандовал он.
— Зачем?
— Хотел бы я дожить до того дня, когда на разумное предложение ты не ответишь вопросом «Зачем?». Тебе полезно поразмяться.
Я встала и выпрямилась:
— О Боже, если человек вот так чувствует себя в восемьдесят лет, я не хочу доживать до такого возраста.
— Не сомневаюсь, — заметил Джон, поддерживая меня, пока я перелезала через борт, словно подагрическая старуха.
Мы уселись у подножия небольшой скалы в нескольких сотнях ярдов от машины.
— Не слишком удобно, — пожаловалась я, ерзая в надежде найти клочок поверхности, не усеянный острыми камешками.
— Место плоское и укромное, что тебе еще надо? О Господи, ну на вот! — Он снял пиджак Фейсала и расстелил его на земле.
— А тебе не холодно?
— Нет.
— У тебя нет температуры?
Он отстранился от моей потянувшейся к его лбу руки и сел, прислонившись к скале в нескольких футах от меня.
— Она, безусловно, поднимется, если ты не прекратишь задавать бессмысленные вопросы.
— А как насчет осмысленных? — спросила я, протягивая ему банку содовой.
— Например?
— Ты действительно собираешься ограбить Каирский музей?
— Боже милосердный, нет! Я уже дважды грабил этот проклятый музей, зачем мне делать это снова? Всегда ведь нужно стремиться к большему, ты так не считаешь?
— В этом смысле украсть целую гробницу — достойная цель.
— Твое сочувственное понимание невыразимо трогает меня. — Он открыл банку и долго пил, потом заговорил снова: — Но не надо преувеличивать, это не целая гробница, а лишь несколько избранных стен.
— Мне все же трудно понять, как он надеялся удрать с этим...
— О, удерет, не волнуйся, — спокойно сказал Джон, — если мы его не остановим. Мне по-своему даже жаль. Это могло стать вершиной моей выдающейся карьеры. Ты понимаешь, почему эта идея так привлекала меня?
— Когда она начала тебя привлекать? Джон устроился поудобнее.
— Моя первая встреча с Бленкайроном связана с диадемой Амарнской принцессы. Ты, вероятно, поняла, в чем особенность этого экспоната по сравнению с другими, когда встречалась с моими друзьями в Риме. Все остальные украшения, которые мы... э-э-э... подменили, относились к эпохе Ренессанса и более поздним эпохам, и все они находились в частных собраниях. Диадема же принадлежала Каирскому музею, и только фанатик-коллекционер мог захотеть обладать вещью, которую он никогда не сможет выставить. Ты могла бы вычислить Бленкайрона хотя бы потому, что он человек неприлично богатый и абсолютно беспринципный.
— Не поддевай меня, Джон. Я изо всех сил стараюсь быть вежливой.
— В самом деле? Извини, не заметил. Как я уже сказал, прелесть моего соглашения с Бленкайроном состояла в том, что я должен был лишь вызволить интересующие его предметы из музея. Они оставались в стране, поэтому никаких нервозных встреч с таможенниками не предвиделось. Единственное исключение — статуэтка Тетисери. Он так помешан на ней, что желал повсюду возить с собой.
Однако контрабандно провезти антикварную вещь в Египет не так трудно, как вывезти.
— Значит, та, что стоит в Британском музее, — подделка?
Джон цокнул языком:
— Довольно забавно, но та, что у Бленкайрона, возможно, тоже. Не только анализ красок вызывает сомнения по поводу статуэтки, которую я изъял из Британского музея, но и изучение иероглифов на ней. Я бы не удивился, узнав, что первая была изготовлена прапрадедушкой того старого мастера из Гурнаха, который сделал для меня вторую. Там существует давняя традиция изготовления подделок.
