Лариса Ильина - Вредность не порок
Он неопределенно пожал плечами и тут же поморщился. Я опомнилась и взялась наконец за его рану. Когда руки занялись делом, то и в голове немного прояснилось.
— Стоп! — твердо сказала я. — Давай с самого начала!
— Самое начало я не знаю, — язвительно сказал Стас, поджимая губы, — меня здесь еще не было.
С этим пришлось согласиться, смущаясь, я вкратце поведала ему о записке и происшествии на пляже.
— Угу, — кивнул он, — все ясно… Голые торсы, белые зубы, гормоны и все такое…
Я покраснела, потому что Стас был прав, мне очень захотелось его стукнуть, и я непременно бы это сделала, не будь уже на нем столько повреждений. Однако в долгу я не осталась:
— Да? А ты думаешь, я не знаю, кто тогда возле «Магии» на «девятке» в лоб джипу вылетел?
Тут Стас заохал и запричитал, придуриваясь, будто я задела рану, но я быстро вывела его на чистую воду:
— В тот вечер, если не ошибаюсь, ты подвез нас до ресторана и гордо убыл в Горелки, чтобы завалиться спать… А бабка Степанида рассказала, что явился ты поздно и машина у тебя была битая… Что скажешь?
Чуя, что попался. Стас перешел в наступление:
— Где бы твои «мерин» с «СААБом» после того джипа были? На свалке? А ты? В больнице? Или в морге?
— Так ты за мной следил?
— Вообще-то я свою работу делал… — буркнул Стас и отвернулся.
Мы замолчали. Высунув от усердия язык, я прилежно обрабатывала одну за другой ссадины, для чего мне приходилось лазить вокруг Стаса по кругу. Добравшись до спины, я села по-турецки и уставилась на тот самый синий рубец. Стас шевельнулся и, повернув голову, поинтересовался:
— Стаська, ты там уснула, что ли?
А я, ткнувшись лбом ему между лопаток, закрыла глаза и заревела во весь голос.
— Стасик… — ревела л, давясь слезами, — Стасик, прости меня, пожалуйста…
Он замер, а я все говорила и говорила, торопясь высказать то, о чем непрерывно думала все последние дни.
Я просила прощения за бабку, за Ирку, за все те слова, что наговорила тогда ему, за всех тех, с кем столкнула меня судьба в эти страшные дни. И, заливая широкую Стасову спину горькими слезами отчаяния, я думала о том, что вряд ли он готов к такому глобальному отпущению грехов.
Наконец я умолкла. Стас осторожно повел плечами, подвинулся чуть в сторону и развернулся ко мне. Жалко моргая распухшими от слез глазами, я всхлипнула. Хороша я сейчас, наверное. Хоть портрет пиши маслом…
Молчание затягивалось и становилось прямо-таки неловким, я решилась и глянула Стасу в лицо. Глаза его были совсем близко, и почему-то мне в голову полезли мысли о весеннем ручье и о талом снеге, хотя при чем тут талый снег, если глаза у Стаса темно-карие?..
— Знаешь, Настя… — сказал он и вздохнул тяжело, я тоже вздохнула и приготовилась выслушать о себе всю правду. С другой стороны, кто, кроме близкого человека, тебе ее скажет? — Знаешь, ты мне столько слез на спину вылила, что у меня не только джинсы, но даже и трусы промокли…
Я отпрянула и хлопнула ртом, а Стас, тщетно удерживаясь от того, чтобы не расплыться до ушей, засветился, словно кремлевская люстра, вообразив, что сострил.
— Стас, — прошипела я, набрав полную грудь воздуха, — ты.., знаешь кто?
Он охотно кивнул и вдруг захохотал, одновременно придерживая левое плечо и морщась от боли.
— Ты дурак бесчувственный, — чуть слышно буркнула я, отворачиваясь. — И ничего смешного…
* * *Подойдя к кухонному окошку, я осторожно отогнула край занавески. Уже близился вечер, но на улице было непривычно оживленно. Во дворе семнадцатого дома толклась тьма казенного народа, явно мешавшая тем немногим, что растаскивали баграми дымящиеся стены сгоревшего дома. За воротами виднелись «Скорая помощь» и три милицейские легковушки, внушительная толпа любопытствующих сограждан провожала криками отъезжающие пожарные машины. Промелькнул по улице Петр Игнатьевич. Участковый был суров и сосредоточен, и я торопливо отошла от окна, чтобы, не дай бог, не попасть под всевидящее правоохранительное око.
— Скорей бы уж стемнело, — вздохнула я, пристраиваясь на диван рядом со Стасом. — Бабка, наверное, голову сломала, где мы…
Стас кивнул и легонько притянул меня здоровой рукой. Я прижалась щекой к его могучему плечу и улыбнулась, почувствовав, как он нежно прижался губами к моему виску.
— И что было дальше? — протянула я, блаженно прикрывая глаза. — Ну, после того, как ты просидел всю ночь под Иркиным окном?
— Ничего особенного. Простудился. А потом наблюдал, как Надежда ушла. Как тебя твой кавалер галантно провожал… И я тебе прямо скажу — пьяная ты была, ну просто как свинья…
— Свиньи, между прочим, вообще не пьют, — сообщила я, потому что больше сказать было нечего.
— Это точно… Потому как у них ума побольше…
Я сердито шевельнулась, изображая, что хочу встать, но Стас чуть напряг локоть, и я угомонилась.
— Стас, а ребята выходили ночью из дома?
— Конечно… Этот.., твой и тот, что со шрамом. Коля вроде? — я кивнула. — И Ира выходила…
— В сад?
— В сад, в сад… К забору. Едва по ноге моей не прошла, но ничего не заметила. А вслед за ней и парень вышел. И тоже к забору. Вернулись вместе… Смотрю: в обнимку идут, хихикают… — Стас вздохнул.
Хорошо его зная, я понимала, что теперь он считает, что мог что-то изменить, спасти Ирку, которая совершенно не представляла, что, выйдя тайком к забору, подписала себе смертный приговор. И знать этого Стас не мог, потому как не видел того, что увидела тогда подружка.
— Пойми, Стас, твоей вины в Том, что случилось, нет.
Ни у кого из нас и в мыслях не было, чем все может закончиться. Даже если бы ты знал, что она успела там увидеть, — тут голос мой предательски дрогнул, но плакать было уже нечем.
— А ты знаешь, что она увидела?
Я кивнула:
— Простыря… Может, она, конечно, и не разглядела, что это был именно он, но это ничего уже не значило.
Жук застукал ее там, на телогрейках, и понял, что Ирка увидела, как привезли связного. Скорее всего, обращались с ним не слишком галантно… В подвале у Савченко я его пиджак нашла, кровью забрызган. Жук, наверное, ей сразу же наплел с три короба, но только ведь Ирка не дура. Поэтому и позвала меня вечером к себе… Эх, если б я только знала… Или она бы намекнула…
— Стаська, — позвал Стас и тихонечко потянул меня за подбородок, — Стаська, ну не надо… Ты же сама понимаешь…
Согласно мотнув головой, я всхлипнула и подалась ему навстречу. Он коснулся губами моего лба, потом виска, но это было прикосновение, а мне вдруг до смерти захотелось, чтобы это был поцелуй…
— А потом? — вздохнула я с досадой, плохо соображая, как же себя вести и что мне вообще нужно. — Что потом было?
— Они вернулись в дом, вскоре вслед за ними и мужики вернулись. Надежда около девяти утра ушла, ты часа через два… Ох, и злилась же Степанида Михайловна!
— Я помню, — буркнула я, но думать об этом не хотелось.
— ..Когда ты в очередной раз намылилась в окно…
— Почему в очередной? — Я вытянула шею, с подозрением вглядываясь в ухмыляющуюся физиономию. — На что ты намекаешь?
— На то, что ты повадилась по ночам болтаться где ни попадя… В предыдущую ночь на мальчика из окна свалилась…
— Я не свалилась… А откуда ты знаешь? — Впрочем, немудрено было догадаться. — Так ты слышал?
Стас фыркнул:
— Еще бы! Такой грохот! И пока ты на стуле дрыхла, я его чаем напоил и на автобус проводил…
— Да? — глупо переспросила я, решив больше не задавать вопросов.
— Да. И я все гадал: ты его записку сжуешь или еще чего… А ты ее под свитер сунула.
Я молчала.
— Вообще-то он хороший пацан оказался, этот Вовка.
Он мне кое-что порассказал, я тогда и сообразил, что ты, как всегда, вляпалась… Только задницу тебе надрать я не мог, потому как ты меня ненавидишь, видеть не можешь и все такое…
Сообразив, что я сегодня все-таки изловчусь и еще раз задам хорошего рева, он спохватился:
— Ну все, все… Извини… Так вот… Когда ты в очередной раз намылилась в окно…
— Стас, — не вытерпела я, — так ты был рядом с недостроенным коттеджем?
— Угу… Правда, понять, кто там еще и что они делают, не мог, потому как был снаружи… Потом, когда обошел со стороны веранды, тебя в углу увидел…
— Стас, ты кот, что ли? Темнота же была, хоть глаз коли…
Он пожал плечами:
— Да светло было… Тут я и понял, что они в ту комнату перейдут, где ты скрючилась… Пришлось камень бросить в кусты. А ты, между прочим, мимо меня пролетела, но даже и не глянула. Чувство благодарности у тебя заниженное… И пакет из тебя выпал… К Ире хотела переселиться?
Я уж и не знала, что сказать.
— Пакетик я на всякий случай подобрал. Домой вернулся, думал — все. Хоть высплюсь. Не тут-то было, слышу — опять шуршат!
Голос у Стаса вдруг стал раздраженным, и я быстро сообразила почему. В это самое время пришел Ефим с черной бархатной коробкой, и, после того, как я ее среди досок спрятала, мы с ним… Господи, вот дура я! Конечно же, Стас все видел. Потому и свет в доме зажег…
