Мария Жукова - Двойники идут на дело
– Я тебе сейчас покажу непокорных! Я тебя самого тут запру, козел вонючий! – опять открыла рот Анька, но я хорошенько врезала ей локтем в бок и в очередной раз велела заткнуться. Анька огрызнулась на меня, но замолчала.
Я же, опять извинившись перед врачом, который только пожал плечами, поинтересовалась, много ли здесь карцеров. Он сообщил, что десять, под землей также находятся холодильники, в которых хранится довольно внушительный запас продуктов и ряд препаратов, есть служебные помещения.
– А морг? – вякнула Анька.
Врач повернулся, посмотрел на нее, но тут голос подала я, уже видевшая подземный морг под дворцом Чапая. Это теперь что, традиция или мода, устраивать морги, так сказать, не отходя от кассы? В своих личных подземельях?
– Есть специальный холодильник, – сообщил врач, обращаясь ко мне. – На тот случай, если родственники захотят забрать тело.
Янис тут же поинтересовался, что происходит, если родственники не хотят?
– Хороним сами, – пожал плечами врач.
Янис, конечно, захотел узнать где. Врач ответил, что этот вопрос нужно будет задать санитарам – подобная функция возложена на их плечи. Насколько ему известно – где-то в лесу, но сам он места показать, к сожалению, не сможет.
«Ну и шарашка», – подумала я. У Яниса был очень сосредоточенный вид. Да, работки ему предстоит немало. И как только эта клиника могла функционировать довольно длительный период времени (а в этом я не сомневалась, раз уж тут содержали Анькину мать, считавшуюся давно умершей), и латышские власти до сих пор до нее не добрались? Или кто надо был подмазан? Но Янис все-таки представляет государственную структуру. Кто-то что-то не поделил в верхах? Теперь у новых властей или у тех, кто хочет занять их место, родились новые планы? Или кто-то кого-то сюда упек?! Поэтому и начались активные действия? Я плохо представляла расстановку политических сил в Латвии (со своими-то не разобраться, куда уж лезть в другое государство!) и не хотела забивать этим голову. Я вообще предпочла бы сейчас находиться в родном городе в своей кровати.
Но что теперь здесь будет? Неужели этот роскошный особняк в лесу оставят открытым всем ветрам? Неужели пропадет такое оборудование, лекарства? Надо спросить у Яниса. Если ответит, конечно. С другой стороны, Латвия – не Россия. Судя по тому, что я успела увидеть здесь за те несколько дней, что провела в Елгаве, напрашивался однозначный вывод: латыши – настоящие хозяева. Можно не сомневаться, что в запустение тут ничего не придет. Только, наверное, сменится хозяин.
Наконец врач остановился у одной из дверей, казавшихся мне совершенно одинаковыми. Эта тоже была бронированной. Врач приоткрыл небольшое окошечко, а затем нажал на какую-то кнопку. Мы увидели, что в комнате прямо над матрасом, брошенным в углу на бетонный пол, включилась лампочка, освещая лицо спящего.
Явно почувствовав бьющий в глаза свет, мужчина лет тридцати восьми-сорока открыл глаза, снова зажмурился, закрыл лицо руками, потом отвернулся к стене. Мы с Анькой вдвоем наблюдали за происходящим. Больше никто не смог бы увидеть комнату в это маленькое окошко – двоим и то было неудобно.
– Откройте! – велел Янис, еще не смотревший внутрь.
Ни слова не говоря, врач повернул в двери один ключ, потом второй и распахнул ее перед нами. Находившийся внутри мужчина совершенно не интересовал Аньку, но Янис и его подчиненный сразу же вошли в карцер. Я решила последовать за ними.
Помещение оказалось маленьким и холодным. Там было гораздо холоднее, чем в коридоре, по которому мы шли. В углу стояла параша, никакого умывальника, еды, воды для питья, мебели или посуды не было. Только тонкий грязный матрас на голом бетонном полу.
Мы все не могли одновременно войти в карцер – не хватило бы места. И так Янису, его человеку, мне и врачу было тесновато. Анька с Артуром и Мартыньшем остались в коридоре и о чем-то тихо переговаривались. Врач последовал за нами, чтобы не оставаться рядом с Анькой, когда я отошла от нее.
Янис с подчиненным стали трясти лежавшего на матрасе мужчину за плечи. Тот вначале говорил что-то нечленораздельное, потом наконец полностью проснулся – или очнулся? – сел на своем матрасе, опять протер глаза и во все глаза уставился на тех, кто пытался с ним разговаривать.
На мужчине был надет когда-то дорогой костюм, от которого теперь остались лохмотья, но куски хорошего сукна нельзя было не заметить. Белая рубашка потемнела, обувь отсутствовала, почти все пуговицы тоже. Бороду он явно давно не расчесывал, но волосы отрасти не успели, так что стрижка оставалась относительно короткой и стильной.
Янис что-то оживленно говорил. Мужчина слушал, вначале, как мне показалось, не вникая в смысл происходящего, а потом… разрыдался, уткнувшись головой в колени. Янис с подчиненным, сидящие перед мужчиной на корточках, смутились в первый момент, потом стали его утешать, придвинулись так, чтобы обнять его с двух сторон, похлопали по спине. Тот снова стал задавать вопросы.
Значит, они его знают? У меня сложилось именно такое впечатление. А вот пациент (или узник?) вроде бы видит их впервые. Так зачем сюда прибыл Янис с командой? В особенности, если это представители государственных органов, как утверждала Анька.
Я повернулась к врачу. У него на лице тоже было написано удивление.
– Кто это? – кивнула я на бородатого.
– По-моему… – Врач назвал фамилию, которая мне совершенно ничего не говорила, о чем я и заявила ему.
– Вы не из Латвии? – спросил он меня, а потом добавил: – Ах да, конечно. Вы же не можете знать…
– Что я не могу знать?
– Лера – я не ошибся с именем? – Лера, зачем вам наши политические страсти? У вас своих в России предостаточно. Как и проблем. Больше, чем у нас, кстати. И, простите, если я дам вам совет… Пару советов. Забудьте о том, что тут видели сегодня ночью. Уезжайте. Уезжайте как можно скорее. Не показывайтесь никому на глаза. Вы же, наверное, знаете, что человеческая жизнь сейчас практически ничего не стоит. Ничья. Вы – молодая красивая женщина. И у вас, кажется, есть ребенок? Вы привезли его с собой? Немедленно, прямо сегодня ночью, берите ребенка и уезжайте. Не задерживайтесь ни одной лишней минуты.
Пока врач говорил, он периодически бросал взгляды в угол карцера, где Янис продолжал что-то обсуждать с бородатым.
– И второе, Лера, – продолжил врач свою речь.
Я вопросительно посмотрела на него. Он снизил голос до шепота и сказал:
– Может, я лезу не в свое дело…
Я попросила его закончить, раз уж начал, предполагая, что он хочет что-то сказать об Аньке. И оказалась права.
– Я рекомендовал бы вам поменьше общаться с вашей… подругой? Или кто она вам?
– Считаете, ее своей потенциальной клиенткой? – усмехнулась я.
На губах мужчины появилась легкая улыбка.
– Да нет, – ответил он. – Психически она абсолютно нормальна. Более чем. Любая комиссия признает ее вменяемой. Но…
Я ждала продолжения.
– Как бы объяснить это попроще? Я считаю, что у нее совершенно нет тормозов. Вы понимаете, что я имею в виду? У каждого человека должны быть тормоза, которые его сдерживают в той или иной ситуации. Сдерживают выплески эмоций, порывы – как благородные, так и противоположные им, а она себя сдержать не может. Да и не хочет. Она привыкла не сдерживаться. Она этого просто не умеет! Наверное, она всю жизнь делала только то, что хотела, не считаясь с интересами остальных?
Я кивнула. По-моему, именно так Анька всегда и жила. Но неужели врач смог это определить, понаблюдав за ней меньше часа? «С другой стороны, он же профессионал, – подумала я, – или его не стали бы держать в этой клинике».
– Корни всех психических заболеваний, отклонений от нормы, комплексов надо искать в детстве. И рубить хвосты, как мы говорим. Ну, например, вам не купили какую-то куклу, которую вы страшно хотели иметь. Это для вас было исключительно важно – тогда. Например, года в четыре. Сейчас вы об этом уже не помните, это можно выяснить только под гипнозом или в процессе медитации. Сами вы не вспомните. Но обида на родителей – или кого-то одного из них – глубоко засела в душе. И у вас теперь могут не складываться с ними отношения. А первопричина – в той детской обиде. Я сейчас говорю очень упрощенно. Но вы, надеюсь, понимаете, что я пытаюсь до вас донести?
Он что, ясновидящий? Или умеет читать мысли? Почему он заговорил со мной об отношениях с родителями? Почему привел этот пример? Он не может этого знать. Он никогда в жизни меня не видел. Сама я не помнила никакой куклы, но ведь отношения с родителями у меня не складываются… Я постоянно на них злюсь, не хочу видеть. А может, была кукла? Или мишка, зайка, лисенок?
– Я вижу, что вы о чем-то задумались, Лера, – продолжал врач с легкой улыбкой. – Но это был только очень-очень простой пример. Или вот еще один. Вы боитесь оставаться дома одна?
