Дональд Уэстлейк - Лазутчик в цветнике
— Пвивиет, Вжин, — произнес он, не вынимая трубку изо рта. — Ты ванят?
Это он так шутит. С его точки зрения, я все время занят, но никогда не бываю занят по-настоящему. На Пятьдесят седьмой улице, возле парка, в роскошной конторе юридической фирмы, основанной на паях отцом и дядькой Мюррея (сам он подвизается там внештатником), — вот где люди и впрямь бывают заняты. А мы в нашем безумном угаре можем сколько угодно размахивать руками, но вряд ли кому-то придет в голову назвать это занятием.
— Честно говоря, я как раз собирался тебе звонить, — сказал я. — Я убил Анджелу и запрятал тело в печатный станок. Что мне теперь делать?
Он снисходительно улыбнулся, вошел и закрыл за собой дверь. — Ну, коль уж она в печатном станке, можешь ее размножить. Я бы не отказался от одной-двух Анджел.
— Я пытался ее прокатать, но она не лезет в прорезь.
Мюррей кивнул.
— Дело поправимое… — В этот миг вошла Анджела. Она казалась обезумевшей от горя, и Мюррей воскликнул: — А, вот и ты! Анджела, ты просто очаровательное создание, — он пожал ей руку и чмокнул в щеку.
Анджела млеет от ухаживаний Мюррея, как кошка, которой почесывают спину. Она едва ли не мурлычет (я никогда не говорил об этом Мюррею, боясь, что он не так меня поймет, но после общения с ним Анджела обычно бывает более чувственна, когда мы забираемся на диван-кровать). Но сейчас она не обратила никакого внимания на льстивые речи: ее мысли витали где-то далеко.
— О, Мюррей… — молвила она таким тоном, будто и впрямь решилась ума от горя, — нам нужна помощь.
— Разумеется, вам нужна помощь, дорогие мои, — ответил Мюррей, улыбаясь нам. — Поэтому я и пришел.
Иногда я теряюсь при мысли о том, что Мюррей — мой ровесник. Но я так и не решил, то ли он кажется мне много моложе, то ли много старше. Мы познакомились на предпоследнем курсе колледжа, когда СБГН еще и на свете не было. Разумеется, Мюррей никогда не вступал в СБГН — для этого он был слишком умен, — но время от времени присутствовал на наших заседаниях, давал советы, помогал в закулисных делах, а раз или два заставлял своего отца отстаивать наши интересы, если нас арестовывали за нарушение запрета на пикетирование. Мы с Мюрреем поладили сразу же, в основном, наверное, потому, что противоположности притягиваются одна к другой, а между полными противоположностями и притяжение абсолютное. Ни один из нас никогда не понимал другого, и это непонимание стало надежной основой, на которой выросла наша близкая и верная дружба, продолжающаяся вот уже почти полтора десятка лет.
За эти годы Мюррей немало сделал для СБГН, не беря с нас никакой платы. В каком-то смысле слова наша организация — его увлечение, его лаборатория, его бесконечный научный опыт. Из-за связи с нами ФБР начало по-тихому прощупывать его, что вполне естественно, но Мюррей — слишком хороший адвокат и слишком смышленый и своенравный молодой человек, чтобы мириться с такого рода глупостями, поэтому он как-то изловчился и в корне пресек всякие попытки установить наблюдение. Отец и дядька считали связь Мюррея с СБГН эдаким юношеским закидоном, пустячным грешком. Бывают прегрешения куда более неприятные и дорогостоящие, поэтому старшие родичи весьма снисходительно и великодушно воспринимают этот остаточный (и последний) студенческий синдром в характере своего отпрыска, ум которого являет собой новенький остро отточенный клинок, призванный защищать законность и правопорядок.
— Я принес бумаги по делу о налогах, Джин, — сообщил мне Мюррей. — Ну, ты помнишь, твоя тяжба с городскими властями. Тебе надо подписать одно-два заявления. Но, как я понял, у вас новые затруднения?
— Вообще-то нет, — ответил я. — Во всяком случае, закон тут бессилен.
— Расскажи ему, Джин, — заканючила Анджела. — Мюррей знает, как быть.
— Не хочу отнимать у него время, — возразил я, думая про себя, что мне не хочется обсуждать этот вопрос с Мюрреем именно потому, что он, возможно, и впрямь знает, как быть (если что и поломает когда-нибудь нашу дружбу, то лишь эти дурацкие уколы зависти, которые я время от времени чувствую, но я стараюсь держать себя в узде).
Мюррей взглянул на часы.
— У меня есть десять минут, — сообщил он. — А потом надо будет тащиться через весь город. Десяти минут вам хватит?
— Забудь, Мюррей, — сказал я. — Тут совсем другая история. Что я должен подписать?
— Я сама тебе все расскажу, Мюррей, — подала голос Анджела. — Кто-то ведь должен это сделать.
— Нет! — встрял я. — Ты все перепутаешь. Ступай лучше завари Мюррею чашку чаю. А я тем временем все ему расскажу.
— Вот и прекрасно, — решил Мюррей. Он уселся в плетеное кресло, поставил на пол свой чемоданчик, убрал трубку в карман пиджака, закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и велел:
— Рассказывай.
Я рассказал. Во всех подробностях, да еще с жестикуляцией. Когда я умолк и сложил руки, Мюррей отпил глоточек чаю, принесенного Анджелой, задумчиво уставился в пространство и, наконец, изрек:
— Тэк-с-с-с…
— Тэк-с-с-с? — переспросил я. — Что тэк-с-с-с?
— Мне кажется, — медленно и негромко ответил он, — что ты упустил из виду одно или два важных обстоятельства. Например, что тебе сказал Юстэли, когда ты заявил о своей возможной неявке на сегодняшнее сборище?
— Я спросил: «А если я не приду?», и он ответил: «Тогда я пойму, что вы приняли определенное решение». И что из этого?
— Больше он ничего не говорил?
— Я передал все слово в слово. Или почти дословно.
— Какое у него было лицо, когда он говорил тебе все это? Серьезное? Сердитое? Как он выглядел?
— Он улыбался, — ответил я, вспомнив средиземноморскую улыбку Юстэли, и тут до меня начало доходить, что имеет в виду Мюррей.
— Он улыбался, — повторил мой адвокат. — Что это была за улыбка, Джин? Веселая? Приветливая?
— Больше похоже на улыбочку Сидни Гринстрита, — ответил я.
Мюррей одарил меня ухмылкой а-ля Питер Лорр, как бы говоря: «Ага, понятно», и спросил:
— И что же, эта его улыбочка не навела тебя ни на какие мысли?
— Тогда — нет, — признался я. — Но сейчас я начинаю задумываться.
— О чем, Джин? — спросила Анджела. — О чем?
— Мюррей считает, что Юстэли, возможно, попытается меня убить, — ответил я ей.
— Убить Джина? — повторила Анджела. — Зачем?
— Если Джин не пойдет на сегодняшнее собрание, — пустился в объяснения Мюррей, — значит, для них он так и останется человеком со стороны, но… Но он располагает сведениями, предназначенными для очень узкого круга лиц. Если Юстэли и его шайка — и впрямь те, за кого мы их принимаем, они решат, что Джин — их враг, опасный враг, который что-то знает и может проболтаться.
— Но ведь проболтаться он может и сейчас, — возразила Анджела. — Разве они могут знать наверняка, что убьют Джина до того, как он проболтается?
— Вряд ли сегодня кто-нибудь поверит ему, — сказал Мюррей. — Скорее всего, власти начнут прислушиваться к словам Джина, только когда Юстэли и его кодло примутся устраивать погромы и бесчинства. Вот почему, с их точки зрения, разумнее всего сперва убрать Джина, а уж потом приступать к действиям.
— Простите, что вмешиваюсь, — сказал я, — но Джин находится здесь, в этой комнате. Вот он я. Не надо говорить обо мне так, будто меня здесь нет.
Анджела и Мюррей одарили меня снисходительными улыбками. Потом Анджела спросила Мюррея:
— Ну и что ему делать?
— Еще раз попытаться убедить ФБР в своей правоте, — он взглянул на часы и добавил: — Заскочу на обратном пути. Примерно в половине шестого.
Мюррей подхватил свой чемоданчик, сунул в рот трубку (кстати сказать, я ни разу не видел, чтобы она дымилась) и встал.
— Позвони в ФБР, — посоветовал он мне. — Пусти в ход все свое красноречие, Джин, тебе его не занимать.
— Знаю, знаю.
— Не выходи из себя, когда будешь разговаривать с ними.
— Я никогда не выхожу из себя, — похвастался я.
Мюррей опять снисходительно улыбнулся. Вот ведь гаденыш!
— Совершенно верно, — сказал он. — Как называлась организация, о которой говорил этот парень из ФБР? Вроде почти как твоя.
— Всемирный союз борьбы за гражданскую независимость.
— Точно. Я попробую навести справки, если удастся. Увидимся в половине шестого.
— Хорошо, — ответил я.
Уже в прихожей Мюррей повторил:
— Только непременно позвони в ФБР.
— Позвоню, позвоню.
— Прекрасно. Пока, Анджела.
— Пока, Мюррей.
Я закрыл дверь и снова отправился в другой конец гостиной, к телефону. Анджела спросила, намерен ли я позвонить в ФБР, и я, изо всех сил сдерживая себя, ответил, что да, намерен. Сняв трубку, я набрал одну цифру, дабы прервать длинный гудок, и произнес:
— Эй, вы там, в подвале, слышите меня?
Никто не откликнулся, да я на это и не очень надеялся. Во-первых, даже зная, что человек в подвале (назовем его В) слышит каждое слово, произнесенное мною в трубку, я был вовсе не уверен в том, что оборудование позволяет ему самому вступать в разговор. Но даже если и позволяет (это уже во-вторых, в добавление к упомянутому мною «во-первых»), вряд ли он захочет подать голос, поскольку это приведет к проколу в столь горячо любимой ФБР системе безопасности.
