Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея
Я обошел машину кругом, восхищаясь ею Платонически. Не имело смысла ее вожделеть — то был автомобиль человека богатого. Поглощает примерно семь галлонов на милю — это ничего, если вы хозяин нефтяного месторождения. А у Милтона Крампфа месторождений много. С начала и до конца машина встанет ему фунтов в 24 000. Сумма эта от него убавит столько же, сколько раскопки пальцем в носу. (Говорят, человек, знающий, насколько богат, вовсе ничуть не богат; так вот, Крампф — знает. Каждое утро ему звонит человек — через час после открытия Нью-Йоркской фондовой биржи — и рассказывает, насколько именно Крампф богат. Радость на весь день.)
Шкодливый подмастерье сообщил мне, что мистер Спиноза у себя в кабинете, и я проложил себе путь в те пенаты.
— Приветствую, мистер Спиноза! — жизнерадостно вскричал я. — Исключительное утро для бурления жизни.
Он злобно глянул на три дюйма выше моего левого плеча.
— Эбаый убъюбог, — сплюнул он. (Живет без нёба, понимаете. Бедняга.) — Эбаый гганый пыггобог, и гебе гвагаег гаггоггы гуг поыгагга, пыггагаг ггагый?
Остальная речь его звучала довольно грубо, и цитировать ее дословно я, пожалуй, не стану. Раздражен же он был тем, что днем раньше я отослал ему свой «эм-джи-би» с небольшой особой начинкой под обивкой в такой небожески ранний час. «С ласточкина сранья», по его точному выражению. Более того: он опасался, что люди решат, будто он действительно над этой машиной трудится, а у него в голове развился кошмарный мыслеобраз выстроившихся в очереди парней в матерчатых кепках, и всем до зарезу нужно, чтобы он заново покрасил их «эм-джи».
Едва он добрался до вроде бы венца своей тирады, я подбавил в голос металла:
— Мистер Спиноза, — сказал я. — Сюда я пришел не для того, чтобы обсуждать свои отношения с моей мамочкой, кои могут служить предметом дискуссии лишь между мной и моим психиатром. Я пришел с протестом против того, что вы употребляете Неприличные Слова в присутствии Джока, а он, как вам хорошо известно, натура чувствительная.
На что мистер С. ответил еще более разнообразным ассортиментом гораздо более неприличных слов, причем некоторые мне так и не удалось разобрать, однако в мерзостности их сомневаться не приходилось. Когда воздух немного очистился, мистер Спиноза оскорбленно предложил мне прогуляться до «роллса» и обсудить его фары. С изумлением и печалью узрел я в гараже огромный и вульгарный «дуйзенбёрг» — если это правильно пишется, — о чем и не преминул заметить, чем вызвал новую тираду. Никаких дочерей у меня от роду не водилось, что, однако, не помешало мистеру Спинозе обрисовать весь их жизненный путь от родильного дома до, так сказать, уличной панели. Я облокотился на борт «Серебряного Призрака», восхищаясь мастерством оратора. «Пир разума, полет души», — так подытожил бы его речь Александр Поуп (1688-1744).
Пока мы с ним этаким цивилизованным манером пересылали друг другу пасы беседы, с южной стороны «Двора каменщика» до нас донесся звук, который я способен описать лишь как ДОНК. Более-менее одновременно с ним примерно в трех футах к северу от моего пупка случился БЗДЫНЬ, и на дверной панели «Серебряного Призрака» образовалась довольно крупная папула. Сопоставив одно сдругим во мгновение ока, я улегся наземь, даже не подумав о дороговизне моего костюма. Послушайте, в конце концов я матерый трус. Мистер Спиноза, оглаживавший в тот момент дверцу рукой, осознал, что кто-то покушается на качество его кузовных работ. Он выпрямился и вскричал:
— Эй! — хотя, возможно, это было «Ой!».
Снаружи раздался еще один ДОНК, за которым на сей раз последовал никакой не БЗДЫНЬ, а некий отчетливый чвак, — и большая часть затылка мистера Спинозы изобильно распределилась по стене, у которой мы с ним стояли. На мой костюм, с радостью могу вам доложить, ничего не попало. Вслед за чем мистер Спиноза тоже прилег — но уже, разумеется, опоздал. В его верхней губе возникла иссиня-черная дыра, а из угла рта выпрыгнула часть искусственной стоматологической конструкции. Выглядел он довольно зверски.
Хорошо бы сказать, что он мне нравился, но, сами понимаете, я его никогда особо не любил.
Джентльмены моего возраста и полноты («выше среднего», как говорят портные) почти никогда не перемещаются на четвереньках по промасленным полам гаражей, в особенности — обряженными в дорогие и сравнительно неношеные тропические камвольные костюмы. Тем не менее то явно был день нарушения всех правил, посему я приник носом чуть ли не к самому полу и бежал — довольно успешно. Должно быть, выглядел я при этом презабавно, однако мне удалось перебраться через двор и ввалиться в двери «Галереи О'Флагерти». Мистер О'Флагерти, хорошо знавший моего отца, — престарелый еврей по фамилии Гроэнблаттер или как-то так, и ловок, как эфиоп. Завидев меня, он прижал ладони к щекам и покачал головой из стороны в сторону, поминально заголосив нечто вроде «Ммм-Ммм-Мммм» где-то между соль и верхним до.
— Как сегодня торговля? — храбро осведомился я голосом несколько шатким.
— И не спрашивайте, и не спрашивайте, — машинально ответил он, после чего: — Кто же это на вас напал, Чарли, мальчик мой, — чей-то супруг? Или, Б-же упаси, чья-то супруга?
— Послушайте, мистер Г., на меня никто не нападал. Просто у мистера Спинозы какие-то неприятности, мне хотелось оттуда поскорее убраться — ибо кому захочется ввязываться? — ив процессе я споткнулся и упал, вот и все. А теперь, как мой добрый друг, вы должны попросить Перса уже вызвать мне таксомотор, я не очень хорошо себя чувствую. — С мистером Г. я всегда так разговариваю, на чем ловил себя неоднократно.
Перс, маленький — потому что хозяину большой не по карману, — головорез мистера Г. с крысиной мордочкой, раздобыл для меня такси, и в обмен я пообещал мистеру Г. подослать хорошего клиента: я знал, это свяжет ему язык.
По прибытии домой я рухнул в кресло, неожиданно содрогаясь от запоздалого ужаса. Джок заварил чашку изумительно освежающего чая с мятой, от которой мне получшело несоизмеримо — тем более когда я запил ее четырьмя жидкими унциями виски.
Джок заметил, что, если я стану утверждать, будто меня сбило автотранспортное средство, страховое агентство купит мне новый костюм. Подобное замечание довершило мое исцеление, и я незамедлительно связался с агентами, ибо мой бонус «безопасного водителя» давно истаял в дымке времен вместе с детством. Ничто не сравнится с небольшой страховкой, если требуется разгладить морщины на обеспокоенном челе, — поверьте мне на слово. Джок тем временем отправил девочку привратника на такси в «Прюнье» за ланчем «а порте». [31] В него входило миленькое суфле с палтусом, «Варьете Прюнье» (шесть устриц, и всякая наособицу приготовлена) и два их фирменных «пти-по-де-крэм-де-шоколя». [32]
Я немного вздремнул, проснулся значительно умиротворенным и остаток дня с пользой провел наедине с моей ультрафиолетовой машиной и восковым карандашом, размечая участки перекраски («усиления», как мы называем это в нашем ремесле) роскошного панно, принадлежащего кисти — ну, более-менее кисти — Аллунно ди Амико ди Сандро. (Дай бог здоровья Беренсону, [33] я всегда говорю.) После чего набросал несколько пассажей своей работы для «Берлингтон Мэгэзин», в которой я докажу — раз и навсегда, — что мадонна Тайяра [34] в музее Ашмола [35] в действительности написана Джорджоне, что бы там ни утверждал этот ужасный Беренсон.
На обед у нас были свиные отбивные с почками внутри, жареный картофель и пиво. Я всегда отправляю Джока с кувшином за разливным и заставляю при этом надевать кепку. У пива после этого вкус лучше, а Джоку, похоже, без разницы. Девочке привратника они, изволите ли видеть, не наливают.
После обеда приехала миссис Спон, вооруженная изобилием образцов канители, кистей и кретонов на чехлы для подушек и прочего, а также с розовой противомоскитной сеткой для ширм вокруг моей кровати. Касаемо сетки пришлось явить твердость — должен признать, она была очень мила, однако я настоял, что мальчику больше подобает голубая. Я хочу сказать, у меня, конечно, имеется причуда-другая, но я же не извращенец, Христа ради, разве нет? — спросил у нее я.
Она уже начала чуточку сердиться, когда явился Мартленд и замаячил в дверном проеме, будто проблема загрязнения окружающей среды. В позе для него бесспорно застенчивой, но отчетливо угрожающей для остальных.
Нехотя они признали, что шапочно знакомы. Миссис Спон метнулась к окну. Мне известно множество людей, способных метаться, и миссис Спон из них последняя. Повисло эдакое липкое молчание — как раз того сорта, что я предпочитаю. Наконец Мартленд прошептал:
— Быть может, вам лучше попросить старушенцию покинуть нас, — и шепот его был уж чересчур театрален.
