Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе
– Да, ну и погуляли вчера… – покачал он своей большой головой, только что не перекрещиваясь. Затем пожаловался Аграфене: – А уж когда узнали, что на заграничные гастроли летим, то вообще у всех крышу сорвало.
– Хорошо, хоть я до этого торжественного момента не дотянула, раньше отрубилась, – откликнулась Груня. – Но ты тоже даешь! Такой секрет в себе держал, а потом на головы ничего не подозревающих людей вывалил, как ушат холодной воды вылил. А вдруг кто-то не может лететь? Вдруг у него какие-нибудь планы?
– Вот только от тебя я не хочу ничего подобного слышать, – поморщился режиссер. – Ты летишь по-любому.
– Почему?
– Пойдем, Груша, поговорим. – Колобов ухватил ее под локоток и повел по проходу к своему кабинету.
– Обязательно сегодня?
– Завтра вылет! – напомнил Эдуард Эрикович, заворачивая за угол и открывая кабинет. – Присаживайся! Как тут душно… – Он открыл окно и плюхнулся в кресло. – Минералки?
– Не откажусь…
– Мне историю одну рассказать тебе надо.
– Я слушаю. Только не долго, пожалуйста.
Колобов наполнил два стакана, поудобнее устроился в кресле и закурил. Груше это не понравилось, поскольку такое начало могло означать, что рассказ может оказаться длинным, а ей этого совсем не хотелось в данный момент.
– Нашел меня не так давно один приятель, Марк Тарасов. Мы с ним вместе учились, черт знает когда, на режиссерском факультете. Очень интересный, кстати, парень был, многообещающий, не то что я, – усмехнулся режиссер и выпустил в потолок струю дыма.
Груня медленно пила холодную воду, чтобы хоть как-то унять тошноту, а от монотонного голоса Эдуарда ее стало клонить ко сну. Кроме того, болели и ныли затекшие от неудобного лежания конечности.
– Мы студентами еще полетели неожиданно за границу, и не куда-нибудь, а во Францию. Тогда это было немыслимо даже представить себе, но вот попали мы под какую-то показательную программу развития творческой интеллигенции. Мы были юны, полны планов, самонадеянны и вот попали в Париж. Тут все и началось – у нас просто сорвало крышу от прелестей жизни «загнивающей буржуазии». А закончилось не так захватывающе – Марк попросил там убежища, и нас всех быстренько угнали на родину и больше уже не отправляли в подобные поездки. Тогда мы были страшно злы на Марка, но с возрастом поняли: это был его выбор, и он его сделал. Конечно, не подумал о том, что нас потом затаскают по соответствующим органам… А может, считал, что нас не тронут или что прессинг будет не таким уж сильным. Да что говорить! Может, совсем ни о чем не думал! Я не видел его почти тридцать лет. Целая жизнь прошла, я ничего не слышал о Марке, и вдруг он объявился. Я, честно говоря, даже не узнал его. Заходит какой-то дряхлый, болезненного вида человек… А ведь мы с ним ровесники. В общем, я очень удивился. Мы с ним тогда долго сидели, разговаривали. Оказывается, все это время жил он в Европе, на родину решился приехать только сейчас. Ничто его здесь не впечатлило, и Марк с удовольствием собирался уехать домой, в Венгрию, где в данный момент обосновался. Тарасов стал очень богатым, дважды был женат… Если честно, я так до конца и не понял, чем конкретно он занимается по жизни, но в том, что как-то связан с творчеством, уверен. Например, Марк открыл в Венгрии театр для русских, маленький, но посещаемый бывшими выходцами из Союза. Видимо, бывших наших все-таки мучает тоска, если не по родине, то хотя бы по русскому театру. Вот он-то и пригласил нас к себе на месяцок погостить и дать пару спектаклей.
– Интересно, – не удержалась от реплики Аграфена.
– Что?
– То есть ты хочешь сказать, что нас не какой-то театральный фонд, не государство пригласило, а частное лицо?
– Ну, да… Какая разница?
– Всю труппу? Да еще и меня, декоратора? И гримера, и еще обслуживающий персонал?
– Да, что такого-то? Пригласили же… Его проблема! – не понимал Эдуард Эрикович.
– И твой Марк Тарасов готов месяц содержать столько народа? Или мы за свой счет должны там существовать? – уточнила то, чему так удивилась Аграфена.
– Так он, я же говорил, очень богатый человек. Это – раз. Два – театр его собственность, три – Марк что хочет, то и делает, он очень хочет пообщаться – четыре, с русскими пообщаться – пять, у него большой дом – шесть, то есть мы там все разместимся. Да, может, Тарасов вину свою перед смертью загладить хочет! Убедил?
– Убедил. То есть мы будем на полном обеспечении?
– На полном. Мало того, Марк нам заплатит за спектакли.
– То есть мы еще и заработаем? – семимильными шагами приходила в себя Груня.
– Похоже на то.
– То есть нам безумно повезло?
– Конечно! Нет, покупку платьев и духов тебе никто оплачивать не станет, на них уж трать свои сбережения. А вот кушать и жить – пожалуйста! И зарплата будет.
– Это я понимаю, – с трудом кивнула художница, расплескав на себя воду.
– Летим завтра.
– А я тут при чем? Эдуард, давай договоримся так: я подъеду к вам позже. Или лучше совсем освободи меня от поездки. Мне надо к дочери на дачу, я своим обещала. Для меня твое предложение слишком неожиданное, – отказалась Аграфена.
– Да ты что?! – подался к ней всем телом режиссер. – Без тебя никак нельзя.
– Но почему? Как раз без меня вы спокойно обойдетесь. Скажи мне, какие спектакли повезете, и я соберу все декорации, все костюмы. Я вам абсолютно не нужна.
Эдуард Эрикович закурил вторую сигарету.
– Ты действительно не хочешь ехать? Там так здорово…
– Я хотела бы и очень рада, что так повезло всей труппе, но сама лучше останусь здесь. Правда, правда, все это чересчур неожиданно, и я не знаю, как дочка отреагирует. Аня с бабушкой ждут меня, а ты знаешь, что они – самое главное у меня в жизни.
– Марк, когда сидел здесь у меня в кабинете, обратил внимание на этот портрет. – Эдуард показал рукой себе за спину, где в золоченой раме висел его собственный портрет, написанный Аграфеной лет пять назад.
– Понравился ему?
– Не то слово. Тарасов был в восторге. Начал расспрашивать, кто автор и все о нем. Я повел его в наш так называемый красный уголок и показал другие твои работы. Если честно, Груня, я тогда подумал, не купит ли он что-то. Я продал бы, даже не спросясь у тебя. Конечно, дал бы денег и тебе, но, главное, для театра оставил бы. Вон, смотри, все разваливается! Хоть одно окно бы установил, и то хорошо. Но Марк интересовался только портретами и ничего не купил. Зато сделал свое великолепное предложение, а это баснословные деньги. Оплатил нам авиаперелет, предоставил бесплатное жилье и питание в своем доме. Мы должны дать как минимум четыре спектакля для русскоязычных жителей Венгрии. Повторяю: нам еще и заплатят за них! Но Тарасов попросил обязательно привезти тебя – чтобы ты написала портреты его дедушки и бабушки. Ты понимаешь, что это значит? Он только из-за тебя, может, нас и пригласил! Вот что-то понравилось ему в твоих работах. Говорил что-то вроде – глубина и правдоподобность. Это словно плата за наше проживание и организацию гастролей. Я думаю, Марк ужасно расстроится, если приедем все мы без художника, которому он хочет заказать фамильные портреты своей родни. Может, и не выгонит нас, но расстроится точно.
Аграфена нервно повела плечом.
– А ты не думаешь, что если я оказалась такой центровой фигурой, то меня хотя бы надо было поставить в известность?
– Прости, Грушка.
– Я тебе не Грушка!
– А до дыньки ты не дотягиваешь.
– Ну, ты, Эдик, и пошляк! – возмутилась Груня, которая уже поняла, что ей деваться некуда. – Ладно, поговорю с Симой.
– Вот и молодец! Я же не виноват, что ему так понравились твои портреты. Ну, нарисуешь бабку с дедкой, зато коллегам по театру обеспечишь и заработок, и отдых, – затараторил Эдуард Эрикович. – Ты же знаешь, я за своих – горой. Я и сам бы нарисовал…
– Да только не умеешь.
– Вот именно! А ты умеешь. Чего тебе стоит?
– Хватит причитать, все понятно уже.
– Меня ты рисовала дней десять, помнишь? Ну, на бабульку с дедулькой потратишь не меньше, так что укладываемся в месяц-то. Причем мне позировать некогда было, мы все время прерывались! А бабке с дедом уж лет по сто, если Марку под пятьдесят. Сидят себе небось, не шевелясь, на солнышке. Ты их быстро нарисуешь.
– Напишешь. Художники говорят – напишешь, – поправила его Груня.
– Напишешь, – легко согласился режиссер.
– А другого художника нельзя взять? Твой Тарасов ведь меня не видел, – закинула удочку с последней наживкой Груня. – Могу порекомендовать талантливую художницу.
– Самая талантливая у нас – ты! И спасибо, что ты с нами! Ты вот, Груша, совершенно не умеешь слышать людей, поэтому и без мужика! Мужики, что любят? Чтобы их слушали, открыв рот.
– Без мужика я потому, что их нет нормальных, – сказала, как отрезала, Аграфена. – А при чем тут моя личная жизнь?
– Извини, извини! – поднял обе руки Эдуард Эрикович. – Просто Марк безумно талантливый человек, тесно связанный с искусством, так что, будь уверена, подмену сразу заметил бы! А я не хочу его обманывать. Когда-то Тарасов был моим другом, а сейчас сделал нам такое заманчивое предложение, буквально вытянув из долговой ямы. Правда, не хотелось бы возобновить знакомство с вранья. И потом, я ему уже сказал, как тебя зовут. Почему другой человек должен будет представляться чужим именем? К чему такие сложности? Просто секретная миссия какая-то получается…
