Елена Логунова - Сеанс мужского стриптиза
– И это вы знаете? – нахмурилась Наталья.
– Получается, я знаю все! – с нескрываемым удовольствием призналась я.
– Это плохо.
– Кому как! – бесшабашно ответила я.
– Ух! – тревожно бухнула сова.
Я не обратила внимание на это птичье предупреждение, а зря!
– Больше знаешь – меньше живешь, – тихо, почти с сожалением сказала Наталья Иванова и… схватила меня за горло!
Ба-бах! – грохнула дверь.
Перед началом опасного разговора с ночной гостьей я встала так, чтобы скрытая камера видела ее лицо, сама же стояла к крыльцу задом. Теперь я не видела, что происходит за моей спиной, только слышала множественный топот, звон бьющегося стекла, треск ломающегося шифера и разноголосые крики.
– А ну, оставь ее, ведьма! – бесновато визжал Макс.
– Дюха, держись! Я иду! – мужественно басил Зяма.
Но громче всего звучало звенящее праведным негодованием сопрано мамули:
– Гражданка, немедленно прекратите душить мою дочь!
Гражданка, оторопевшая от неожиданности, душить дочь моей мамы не прекратила, а, наоборот, судорожно стиснула пальцы. Я почувствовала, что ноги отрываются от земли, а голова – от туловища, и в этот момент позади Натальи на фоне подсвеченного новогодней иллюминацией неба выросла кряжистая темная фигура. Молчаливый двойник Алена Делона коснулся шеи моей душительницы одним пальцем, и Баба-Яга мгновенно обмякла.
– Руки вверх! – подбежав к нам, с запозданием выкрикнул Поль. – Стрелять буду!
Он держал в руках электродрель, которая бог весть сколько времени лежала забытой на подоконнике кухни и нашлась лишь благодаря тому, что Смеловский содрал с окон занавески. Выглядела дрель достаточно угрожающе, но давно не действовала, так что применить ее в качестве оружия было бы затруднительно. Не говоря уж о том, что стрельба изначально не входила в число функций этого полезного электроприбора.
– Дюха, ты как? – запыхавшийся Зяма сгреб меня в охапку и слегка потряс, приводя в чувство.
– Хо-осо, – просипела я.
– Дюша! Покажись-ка! – папуля полез осматривать мое помятое горло.
– Гражданка! – возмущенно вскричала подоспевшая мамуля. – Как же вам не стыдно!
– Ей не стыдно, – ответил за Наталью, тихо лежащую на травке, мой спаситель Анатоль. – И не больно, и не холодно. Я ее временно отключил.
– Давайте свяжем эту бесноватую, пока она не очнулась! – предложил Макс, подобрав с земли несвежую простынку.
– Не трогайте ее! И разойдитесь в стороны! – послышалось со стороны дома.
С некоторым трудом – шея болела – я обернулась и увидела на крыльце Сашу. Он мелкими шагами поспешал к нам, осторожно транспортируя штатив вместе с установленной на нем камерой.
– Успеете еще связать, – ворчливо сказал оператор, установив треногу рядом с поверженной Бабой-Ягой. – Дайте я сначала закончу съемочку!
– И правда, не пропадать же добру! – тут же встрепенулся Смеловский. – Смотрите, как она лежит, как самая настоящая покойница! Варвара Петровна, вы сможете вписать в сценарий покойницу?
– Эту – да! – не колеблясь, ответила обычно кроткая мамуля.
– Молодец, Дюха! – Зяма хлопнул меня по плечу. – Холмсиха ты наша! Все-таки поставила точку в деле об убийстве!
Дзынь! – мелодично звякнул его мобильник.
– Алло! – бодро отозвался братец. – О, дорогая! Конечно, узнал! Что ты говоришь, тебе не спится? Я сейчас же организую снотворное!
Зяма спрятал телефон в карман, невнятной скороговоркой сообщил, что его призывают неотложные дела, и удалился чуть ли не бегом.
– Похоже, моя мачеха наложила на него руки! – ехидно заметил Поль. И с сожалением добавил: – Лучше бы она наложила их на себя!
– Пустяки, пацан, не парься! – ободряюще сказал парнишке Анатоль.
Я внимательно посмотрела на него, и что-то такое беспокойно ворохнулось у меня в голове, как ящерица в лопухах. Какая-то важная мысль требовала, чтобы ее непременно обмозговали… К сожалению, острослов Смеловский спугнул ее глупой шуткой.
– Холмс дошел до точки, а Ватсон до ручки! – засмеялся он.
И я благополучно забыла, о чем хотела поразмыслить.
Глава 20
Макс и Саша укатили рано поутру, им нужно было выходить на работу.
– Растрачивать свой творческий потенциал на изготовление скучных новостей и пошлой рекламы! – с надрывом пожаловался Смеловский.
Максу очень не хотелось прерывать на полпути работу над нашим роскошным мистическим триллером. Я вполне могла его понять: мне тоже хотелось окончательно завершить свое расследование. Хорошенько выспавшись и отдохнув, я поняла, что в истории остались белые пятна. И самое крупное из них конфигуративно совпадало с внушительным силуэтом Анатоля!
– Дюшенька, ты куда? – сонно пробормотала мамуля, когда я выбралась из постели, вынужденно разделенной с родительницей.
По причине нехватки изолированных помещений летнюю кухню пришлось превратить в мужское общежитие со спальными местами на полу, а комнату с единственной стационарной кроватью джентльмены любезно уступили дамам.
– Нужно кое-что прояснить, – уклончиво ответила я.
– Да, действительно! – Маменька села в постели, протерла кулачками заспанные глазки и устремила на меня неожиданно острый взор. – У меня к тебе целая куча вопросов по существу дела!
– Ты имеешь в виду дело об убийстве Нины Горчаковой? Подожди немного и задашь свои вопросы списком, – попросила я, копошась в своей сумке. – Да куда же он подевался?
– Кто?
– Что! Я точно помню, у меня в сумке был рулончик упаковочного скотча! Ах, вот он, – я продемонстрировала мамуле широкое коричневое кольцо, похожее на браслет в стиле минимализма-примитивизма.
– И что ты собираешься упаковывать?
– Не что, а кого! – я наконец перестала суетиться и внимательно посмотрела на родительницу.
Она ответила мне тонкой улыбкой заговорщицы.
– Ты мне поможешь? – нимало не сомневаясь в ответе, спросила я.
– Конечно! – кивнула она. – А то я что-то засиделась без дела!
– Я бы даже сказала – залежалась! – хмыкнула я.
Мамуля уловила намек и быстро выбралась из постели. Наскоро одевшись, мы на цыпочках, как две балерины, просеменили в кухню.
– Ну? – прошептала мамуля, оглядев лежбище на полу.
Я поняла, что она спрашивает инструкции.
– Где Анатоль? – прищурилась я.
Зяма дома не ночевал, остался у своей новой крали, а Макс и Саша уже уехали, так что народонаселение мужской ночлежки уменьшилось вдвое. Под одеялами сладко дрыхли папуля, Анатоль и Пашка. Все трое укрылись с головой, образовав на полу подобие горной гряды с тремя разновеликими хребтами.
– Анатоль там, где самая большая гора! – уверенно ответила мамуля.
Самая большая гора высилась с левого края, под окном.
– Отлично! – пробормотала я, подбираясь поближе.
Тихо-тихо, почти не дыша, я стянула со спящего одеяло и обнажила размеренно похрапывающего Анатоля. Впрочем, на нем были трусы.
– Начало многообещающее! – ехидно заметила мамуля. – А что будет дальше?
– Дай мне полоску скотча, – попросила я.
Совсем забыла, с каким душераздирающим скрежетом разматывается липкая лента! Мамуля рванула хвостик, как чеку гранаты, и звуковой эффект получился почти как при взрыве!
Храп и сопение как отрезало, спящие мигом проснулись. Причем если папуля и Пашка просто высунули из-под одеял взлохмаченные головы, то Анатоль, которого я заранее лишила покровов, вскочил на ноги, точно подброшенный пружиной, и сразу же принял боевую стойку. Он явно не успел понять, что происходит, но уже приготовился сражаться.
– Э-э-э… Вот! – осознав, что натворила, виновато сказала мамуля, протягивая мне длинную полосу скотча.
Я косо глянула на нее и приняла отчаянное решение. Эх, была не была!
Стиснув зубы и зажмурившись, я молниеносно сдернула с Анатоля трусы!
– Какого хрена?! – с изумлением молвил он и тут же прикрылся ладошками, как застенчивая купальщица.
– Уже никакого! – с сожалением молвила мамуля.
Однако продолжения беседа на хреновую тему не получила. Я сцапала липучку, болтавшуюся над моим плечом, и, воспользовавшись замешательством Анатоля, ловко обмотала его скотчем поверх ладоней, притиснутых к самому дорогому.
Куска липкой ленты хватило всего на полтора витка – наш культурист оказался несколько широковат в бедрах. Трудно было надеяться, что скотч крепко-накрепко склеит руки силача, но я твердо рассчитывала на его скромность. Он, конечно, может порвать скотчевые путы, но вряд ли захочет предстать перед всей честной компанией в чем мать родила!
Анатоль действительно потерял всякое желание размахивать руками, а заодно и дар речи. Только изумленно таращил на меня синие делоновские глаза.
