Дарья Донцова - Скелет из пробирки
Естественно, Анна Петровна не пробует грибы, и Вика одна уничтожает банку. Через некоторое время ей делается плохо, когда приезжает «Скорая помощь», девушка уже лежит без сознания. Анна Петровна, изображая безумную тревогу, показывает врачу пустую тару.
– У метро купили. Я не ела, у меня на грибы аллергия, а Викочка от души попробовала.
Доктор мрачно вздыхает, Виноградову госпитализируют, Анна Петровна получает утром, около восьми, вещи и ключи. Ни у кого из сотрудников больницы не возникает подозрений. Анна Петровна называется подругой Вики, мечется по коридору, плачет…
Получив ключи, актриса вновь приезжает на Реутовскую улицу и начинает открывать дверь.
– Кем вы Вике приходитесь? – проявляет любопытство дама из соседней квартиры.
И Анна Петровна совершенно спокойно заявляет:
– Я ее лучшая подруга. Вот дурочка-то! Купила у метро грибы…
Затем она начинает искать письмо. Она проводит в квартире часть утра, пытаясь найти конверт, но ничего подобного нет.
Жилплощадь у Вики большая – три комнаты. И как назло, они набиты бумагами. Анне Петровне пришлось пересмотреть кучу папок. В конце концов она, отчаявшись, звонит Марии Григорьевне.
– Тут всего полно, но письма от Любы Боярской нет.
– Должно быть! – восклицает Мария Григорьевна. – Ищи лучше.
– Я везде смотрела, тут очень много бумаг!
– Писем?
– И письма тоже есть.
– Вот что, – приказывает Мария Григорьевна, – отрой там какую-нибудь торбу, сунь в нее всю найденную корреспонденцию и неси мне, сама разберусь.
Анна Петровна оглядывается, видит сумку, сваливает в нее корреспонденцию, выходит из квартиры и налетает на Вилку.
Все уставились на меня.
– Она и впрямь хорошая актриса, – пробормотала я, – совершенно не растерялась, придумала историю про санитарку. Меня, и то лишь потом уже, насторожила одна деталь.
– Какая? – спросил Куприн.
– У нее был красивый маникюр, но не могут такие руки быть у женщины, занятой тяжелым физическим трудом.
– Да уж, – покачал головой Куприн, – правда, Мария Григорьевна не насторожилась, когда Анна Петровна рассказала ей про коллегу Вики. А вот Ладожского ты напугала по полной программе. Пришла, сунула под нос фото, где Лиззи запечатлена вместе с полковником Виттенхофом, стала «радовать» его известием о нашедшемся архиве Горгольца.
– Я думала, он один из несчастных, чудом уцелевших в Горнгольце людей, – отбивалась я, – кстати, зачем он отправился в Комитет помощи жертвам фашизма? Сидел бы тихо, не высовывался!
Олег пожал плечами.
– Ладожский очень, очень жадный человек. Ему хотелось получить компенсацию. И потом, он справедливо полагал, что после окончания Отечественной войны прошли десятилетия, свидетелей тех времен не осталось, а денежки – вот они, надо лишь затребовать компенсацию. Кстати, Мария Григорьевна, сентиментальная, как все убийцы, именно из этих соображений и повесила несколько лет назад у себя дома фото, где она вместе с Виттенхофом. Все свидетели давным-давно умерли, считала она. Виттенхоф был ей вместо отца, она его не забыла.
– Но ведь она спокойно допустила, чтобы полковника и Бригитту умертвили! – воскликнула Томочка.
– Да, – кивнул Куприн, – но спустя много лет убедила себя, что Фридрих Виттенхоф пал смертью храбрых на алтаре науки. Я не психолог, всего лишь, так сказать, практикующий мент, но хорошо знаю, что убийцы, которых не настигло правосудие, чаще всего внушают себе, что никакого преступления не совершали. Ну не убивали они никого, и все тут! Вот и Мария Григорьевна спустя десятилетия благополучно убедила себя в том, что воспитавший ее Виттенхоф погиб от руки советских солдат. Она повесила фото и иногда предавалась воспоминаниям, глядя на него.
Олег помолчал секунду и продолжил:
– Теперь понимаете, что испытал Ладожский, увидав дурочку Вилку? Сначала он решил тут же убить ее, вытащил веревку…
– Так вот почему Герман Наумович все время открывал ящики и вертел в руках то бечевку, то штопор, – испугалась я.
– Ага, – кивнул Куприн, – примерялся, как лучше отправить тебя к праотцам, но потом, когда понял, что явившаяся к нему глупышка в течение недели никуда не собирается идти, решил действовать по привычному сценарию. Он потребовал у Вилки паспорт и запомнил адрес, потом, чтобы у нее создалось впечатление – Герман Наумович бывший заключенный, который хочет наказать негодяев, – начинает негодовать, рассказывает про эсэсовские татуировки под мышкой… В общем, усиленно изображает человека, желающего отыскать негодяев. Более того, когда Виола собирается уйти, он ловко крадет у нее из сумочки снимок Лиззи с Виттенхофом. Дальше преступники действуют очень оперативно. Главную опасность для них представляет архив Горнгольца. Поэтому Герман Наумович несется в бумагохранилище, прикидывается обычным посетителем и заказывает себе папку с полки семьдесят восемь "а".
– Почему именно ее? – полюбопытствовал Сеня. – Что в ней?
– Ничего, – пояснил Куприн, – какие-то документы. Просто Вилка опрометчиво заявила, что архив Горнгольца лежит на стеллаже семьдесят восемь "а", вот Ладожский и выбирает, что поближе. Содержимое папки его совершенно не интересует. Некоторое время он делает вид, будто изучает бумаги, потом аккуратно насыпает внутрь одного из конвертов порошок, сдает документы и спокойно уходит. Примерно через час папочка начинает тлеть и разгорается пожар.
– Что он насыпал, – закричала я, – как называется это вещество?
– Не скажу, – нахмурился Куприн, – а то еще напишешь в своей дурацкой книге рецепт самовозгорающейся смеси. Для высококлассного химика, которым является Ладожский, проблем нет. Самовозгорающиеся смеси хорошо изучены, и многие из них можно получить, смешивая совершенно свободно продающиеся ингредиенты. Герман Наумович получил необходимый порошок буквально за десять минут.
– А Света Сафонова? Она жива? – закричала я – Слава богу, да, – кивнул Куприн. – Боярские решили сначала избавиться от тебя и прислали вновь Анну Петровну с грибочками. На этот раз она переоделась, превратилась в милую бабусю, и задача была совсем простой – продать грибочки. Что ей и удалось. Ленинид пришел в полный восторг от шикарной и совсем недорогой закуски… Светой Сафоновой решили заняться чуть позже.
– Папенька – идиот, – прошипела я, – разве можно покупать консервы с рук?
– Между прочим, – возразила Томочка, – ты вела себя безобразно! Подвергла опасности всех нас, и все почему?
Я разинула рот. Мы дружим с Томочкой столько лет, что и сказать страшно, но никогда она не разговаривала со мной таким тоном.
– А все потому, – отозвался Олег, – что госпоже Арине Виоловой хочется до дрожи стать знаменитой писательницей.
Эпилог
Боярские и Ладожский были арестованы. На свободе осталась одна ни о чем не подозревающая Ксюша Бедная девушка теперь носится с передачами. Надеюсь, что преступников сурово накажут.
Анна Петровна Заяц, тоже скорей всего сядет в тюрьму на длительный срок. Мне очень жаль Колю, который останется без матери, но преступница должна быть наказана. Нельзя, желая подарить жизнь своему ребенку, отнимать право на ту же жизнь у другого человека, но, с другой стороны, я очень рада, что меня судьба никогда не ставила перед таким выбором. Я, безусловно, осуждаю Анну Петровну, но в моей душе, где-то далеко-далеко внутри, живут жалость и сочувствие к ней.
К сожалению, мне как свидетельнице придется идти в суд. Но до этого далеко, следствие в самом разгаре, и продлиться оно может очень долго.
В воскресенье вечером я села писать книгу. Не успела схватить ручку, как в комнату всунулась Томочка – Вилка, к тебе пришли.
– Кто? – недовольно буркнула я. – Кого черт принес? Ну почему я не могу спокойно сесть работать, а?
– Извини, пожалуйста, – забубнила Томуська, – знаю, как ты не любишь, когда тебе мешают, но муж какой-то Юдиной просто ворвался в квартиру, кричит, что у него пропала жена, а ты знаешь, где она…
– Кто? – в ужасе переспросила я. – Муж Юдиной?
– Ага, – кивнула Томуська.
Я бросилась в прихожую. Муж Нюси, которую я отвезла на недельку в деревню для похудания! Отвезла и, занявшись расследованием, забыла про нее. Господи, Нюся там, предоставленная сама себе, живет почти месяц. Надеюсь, бабки не дали ей умереть с голоду, но… Ой, мама, что же теперь будет!
Антон Юдин мрачно молчал всю дорогу до Попугаихи. На окраине деревни вышколенный шофер, притормозив роскошный «Мерседес», виновато сказал:
– Извините, Антон Михайлович, дальше никак, дороги нет…
Нюсин муж вылез из салона и отчеканил:
– Если с моей женой.., если только…
Не дослушав фразу, я понеслась к воротам, пнула створку ногой, влетела в чисто выметенный двор, вскочила в сени, затем в избу и заорала:
– Нюся!
Ответом была тишина.
– Ну и где она? – прошипел вошедший следом Антон. Я перевела дух и огляделась. В доме не пахло тлением. Напротив, было тепло и уютно. На окнах появились занавески, на столе скатерть, кровать аккуратно застелена и топорщится подушками, а в воздухе витает аромат свежесваренной картошки.
