Луиза Пенни - Время предательства
Попытка ребенка подольститься. Не такое ли выражение он видел на лице маленькой Констанс? Не истинную радость, а деланую, вызванную отчаянием и жизненным опытом?
Гамаш посмотрел на шапочку. Ключ к их дому. Впрочем, не стоило делать поспешных умозаключений, которые могут оказаться далекими от истины. И все же… не эту ли тайну скрывала от всех Констанс? Тайну, с которой она хотела наконец покончить?
Но это не объясняло убийства. Или объясняло. Неужели он пропустил что-то существенное или не уловил важной связи?
Гамаш все яснее понимал, что необходимо поговорить с дядюшкой пятерняшек.
Лакост сообщила ему по электронной почте, что, кажется, нашла дядюшку. Может, это и не тот Пино – фамилия-то распространенная, однако возраст совпадает, и он переехал в маленькую квартирку как раз четырнадцать лет назад. Время переезда соответствует времени смерти Исидора и продажи фермы. Лакост спросила, не хочет ли Гамаш, чтобы она поговорила с Пино, но он отправил ее домой. Отдохнуть. Он сам поговорит с Пино по пути в Три Сосны.
На его столе лежало оставленное Лакост досье, включая адрес месье Пино в восточной части Монреаля.
Гамаш медленно развернул кресло спиной к пустому и темному отделу и посмотрел в окно. Солнце садилось. Он взглянул на часы – 4:17. Время захода. Но все равно каждый день казалось, что солнце садится слишком рано.
Он сидел, легонько покачиваясь в кресле и глядя на Монреаль. Такой беспорядочно застроенный. Искони такой. Но еще и динамичный. Живой и суматошный.
Ему доставляло удовольствие смотреть на Монреаль.
Он размышлял, не сделать ли одну вещь, которая может обернуться ужасной глупостью. Мысль была далеко не рациональная, но ведь и родилась она не в голове.
Старший инспектор собрал бумаги и вышел, не оглянувшись. Он не стал запирать дверь своего кабинета, даже закрывать ее не стал. Нет нужды. Он сомневался, что вернется.
В лифте он нажал кнопку «вверх», а не «вниз». Доехав до нужного этажа, вышел из кабины и уверенно зашагал по коридору. В отличие от его отдела тут находилось немало людей. Он шел, и агенты смотрели на него со своих кресел. Некоторые потянулись к телефонной трубке.
Но старший инспектор не обращал на них внимания. Он шел прямо к цели. Дойдя до места, он не постучал – открыл дверь и решительно закрыл ее за собой.
– Жан Ги.
Бовуар, сидевший за своим столом, поднял голову, и у Гамаша сжалось сердце. Жан Ги шел на дно. Он совсем опустился.
– Идем со мной, – попросил Гамаш.
Он полагал, что его голос будет звучать как обычно, и удивился, услышав шепот, едва различимые слова.
– Уходите, – сказал Бовуар, тоже очень тихо, и повернулся спиной к старшему инспектору.
– Идем со мной, – повторил Гамаш. – Прошу тебя, Жан Ги. Еще не поздно.
– Зачем? Чтобы вы еще какое-то время поиграли со мной? – Бовуар обратил на Гамаша злобный взгляд. – Еще больше меня унизили? Идите вы в жопу.
– Они украли файлы у психотерапевта, – сказал Гамаш, приближаясь к этому молодому человеку, сильно постаревшему за последнее время. – Они знают наши слабые места. Твои, мои. Лакост. Всех.
– Они? Кто такие «они»? Постойте, не говорите мне. Они – значит не вы. И больше ничто не имеет значения, верно? Великий Арман Гамаш непорочен. Вся вина лежит на «них». Всегда на «них». Так вот, забирайте вашу долбаную идеальную жизнь, ваш идеальный послужной список и выметайтесь отсюда. Я для вас – кусок говна, прилипший к подошве. Я недостаточно хорош для вашего отдела. Для вашей дочери. И я недостаточно хорош, чтобы меня спасать.
Последние слова Бовуар произнес едва слышно. Горло его сжалось, и слова вышли с трудом. Бовуар поднялся. Его исхудавшее тело сотрясалось.
– Я пытался… – начал Гамаш.
– Вы меня бросили. Оставили умирать на той фабрике.
Гамаш открыл рот, но что он мог сказать? Что он спас Бовуара? Оттащил его в безопасный угол. Остановил кровотечение. Позвал помощь.
Что в том не было его вины?
Пока Арман Гамаш жив, он будет видеть не рану Жана Ги, а его лицо. Страх в его глазах. Страх смерти. Такой внезапной. Такой неожиданной. Эти глаза умоляли Гамаша хотя бы не оставлять его одного. Умоляли остаться.
Он цеплялся за руки Гамаша, и старший инспектор по сей день чувствовал его потные теплые ладони. Жан Ги не произнес тогда ни слова, но его глаза кричали.
Арман Гамаш поцеловал Жана Ги в лоб, пригладил его растрепанные волосы. Прошептал на ухо успокоительные слова. И ушел. Чтобы помочь остальным. Он был их командиром. Он привел их сюда, где их ждала засада. Он не мог оставаться с одним раненым агентом, как бы ни любил его.
Его и самого ранили в тот день. Он чуть не умер. Тогда с ним рядом была Изабель Лакост. Она смотрела ему в глаза, держала за руку и слышала его шепот: «Рейн-Мари».
Она его не бросила. Он познал невыразимую мудрость поговорки «На миру и смерть красна». А потом он понял, какое, вероятно, невыразимое одиночество чувствовал Бовуар.
Арман Гамаш знал, что изменился. На бетонный пол упал один человек, а подняли уже другого. Но еще он знал, что Жан Ги Бовуар так и не смог подняться. Он остался привязанным к окровавленному полу фабрики своей болью и болеутоляющими средствами, своей зависимостью и узами отчаяния.
Гамаш снова заглянул в его глаза.
Теперь они были пустыми. Даже гнев казался всего лишь отголоском прежнего. В них не осталось никаких чувств. Только сумрак.
– Идем со мной, – сказал Гамаш. – Позволь мне помочь тебе. Еще не поздно. Прошу тебя.
– Анни выгнала меня, потому что вы ей сказали.
– Ты знаешь ее, Жан Ги. Лучше, чем когда-либо смогу узнать я. Ты знаешь, ее ни к чему нельзя принудить. Это почти убило ее, но то, что она сделала, она сделала из любви к тебе. Она отказалась от тебя, потому что хотела, чтобы ты обратился за помощью и избавился от пагубной привычки.
– Я принимаю болеутоляющие, – отрезал Бовуар. Это тоже был их старый спор. Мрачный танец двоих мужчин. – По предписанию врача.
– А это? – Гамаш поднял пузырек с транквилизаторами со стола Бовуара.
– Это мое. – Бовуар выбил пузырек из руки Гамаша, и таблетки рассыпались по столу. – Вы забрали у меня все и оставили мне только это. – Жан Ги схватил пузырек и швырнул его в Гамаша. – Вот оно. Все, что у меня есть. А теперь вы и это хотите забрать.
Бовуар был изможден, его трясло. Но он не отступал перед более сильным физически человеком.
– Вы знали, что другие агенты называли меня вашей сукой, потому что я вечно лебезил перед вами?
– Никто тебя так не называл. Тебя все уважали.
– Называли. Называли. Но больше не называют! Я был вашей сукой. Лизал вам задницу, юлил. Надо мной смеялись. А после той операции вы всем рассказывали, что я трус…
– Никогда!
– Говорили, что я сломался. Что от меня никакого толку…
– Никогда!
– Отправили меня к психиатру, потом на реабилитацию, словно я какой-то слабак. Вы унижали меня.
Все это время он теснил Гамаша назад. С каждой фразой делал шаг вперед. И снова вперед. Пока старший инспектор не уперся спиной в тонкую стену кабинета Бовуара.
А когда идти было уже некуда, Жан Ги Бовуар залез под пиджак Гамаша и вытащил его пистолет.
А старший инспектор, хотя и мог его остановить, ничего не сделал.
– Вы оставили меня умирать, потом сделали посмешищем.
Гамаш почувствовал, как ствол «глока» упирается ему в живот, и сделал резкий вдох, когда Бовуар нажал еще сильнее.
– Я отстранил тебя лишь временно, – с трудом выдавил из себя Гамаш. – Я приказал тебе вернуться на реабилитацию, чтобы тебе помочь.
– Анни меня бросила, – сказал Бовуар, и его глаза наполнились слезами.
– Она тебя любит, но она не смогла бы жить с наркоманом. Ты наркоман, Жан Ги.
Бовуар еще сильнее вжал пистолет в живот Гамаша. Тот уже еле дышал, но не сопротивлялся.
– Она любит тебя, – повторил он хрипло. – Ты должен обратиться за помощью.
– Вы оставили меня умирать, – произнес Бовуар срывающимся голосом. – На полу. На этом грязном долбаном полу.
Навалившись на Гамаша, Бовуар заплакал. Он ощущал небритым лицом ткань пиджака Гамаша, вдыхал запах сандалового дерева. И розовой воды.
– Я пришел за тобой, Жан Ги. – Губы Гамаша шевелились у самого уха Бовуара, слова были едва слышны. – Идем со мной.
Рука Бовуара сместилась, палец на спусковом крючке напрягся. Но Гамаш по-прежнему не сопротивлялся, не отбивался от Бовуара.
«И когда мы снова встретимся, прощенные и простившие…»
– Мне очень жаль, – сказал Гамаш. – Я бы отдал жизнь, чтобы спасти тебя.
«Не будет ли тогда, как прежде, слишком поздно?»
– Слишком поздно, – приглушенно произнес Бовуар в плечо Гамашу.
– Я тебя люблю, – прошептал Гамаш.
Жан Ги отпрыгнул назад и взмахнул пистолетом, ударив Гамаша по щеке. Тот покачнулся и ухватился за стену, чтобы не упасть. Повернувшись, Гамаш увидел, что Бовуар навел на него «глок» и его рука ходит из стороны в сторону.
