Лев Гурский - Игра в гестапо
Сережка Солопов, институтский приятель Курочкина, далеко не сразу стал почтенным доктором медицинских наук и заведующим кафедрой гангрены. Было время, когда Солопов еще только-только выбирал свое возможное поприще и даже всерьез планировал завоевать себе место под солнцем на просторах психоанализа. С этой целью он прочел вдоль и поперек всего полузапрещенного тогда Зигмунда Фрейда, а затем долго и с пристрастием экспериментировал на Дмитрии Олеговиче, безжалостно классифицируя все его потаенные комплексы. Именно тогда Курочкин с удивлением узнал истинную причину, по которой он, оказывается, женился на своей Валентине. По Фрейду ровнехонько выходило, что некрупные мужчины вроде Курочкина подыскивают себе подруг жизни с комплекцией Брунгильды, подчиняясь неосознанным желаниям обладать не столько женой, сколько матерью. «Да что ты?» – тихо конфузился Дмитрий Олегович, поплотнее прикрывая дверь в комнату (свой психоанализ Сережка засекречивал). «Именно, Димыч, можешь мне поверить, – убежденно говорил Солопов, кружа по кухне, где они якобы играли в шахматы. – У старика Зигмунда об этом прямо сказано во всех его пяти лекциях, а особенно – в пятой. Эвиг киндлихе, усекаешь? Скрытая потребность сохранения вечно детского состояния взаимодействует с дискомпенсированным либидо, в результате чего любая попытка коитуса для мужа-ребенка подсознательно символизирует возвращение в плаценту, к девятимесячному внутриутробному комфорту… Тебе ведь хочется во время полового акта называть жену мамочкой, да?» В ответ Курочкин уныло отнекивался. «Обязательно захочется, – „обнадеживал“ Солопов. – Рано или поздно, гарантию даю. От бессознательного, Димыч, не убежишь. Эта разновидность эдипова комплекса в мире наиболее распространена. Крупногабаритная женщина – твой сексуальный оптимум, четко детерминированный правилами психоанализа… Понял?» Из всей этой зауми Дмитрий Олегович понял только одно: согласно непреложным законам психоанализа, он мог бы изменить родной Валентине разве что с женщиной ее же формата. И ни килограммом, ни кубическим сантиметром меньше. Аксиома.
Правда, у Курочкина все не находилось повода проверить эту аксиому на практике…
– Хелло, – повторила негритянка и потянула руки к Дмитрию Олеговичу.
– Мамочки! – пискнул Дмитрий Олегович, в замешательстве глядя на темнокожую копию его Валентины. Килограмм в килограмм.
И Сережка Солопов, и покойный доктор Фрейд одинаково ошиблись. Крупногабаритная дама в красном купальнике не вызвала у Курочкина опасных мыслей об измене. Абсолютно никаких сексуальных желаний – лишь отчетливое желание удрать поскорее и подальше. Впрочем, подобное чувство иногда овладевало им даже в постели с законной супругой. Интересно, что бы сказал старик Зигмунд по этому поводу? Наверняка бы не растерялся. Объяснил бы что-нибудь умное, про вечно детское. Мол, и ребенку случается уползать от своей мамули…
– О-о, май лав! – с придыханием произнесла внезапная негритянка и без акцента добавила: – Верю! Люблю! Надеюсь!
С этими словами она попыталась заключить Курочкина в объятья. К счастью, темнокожая незнакомка не сделала должной поправки на зыбучую мягкость перины, а потому промахнулась. Вместо объятий Дмитрию Олеговичу достался не очень сильный удар локтем в плечо. Благодаря этому удару, Курочкин получил некоторую начальную скорость и сумел откатиться сантиметров на пятьдесят от эпицентра.
– Ду ю спик… по-русски? – удивленно прошептал он, стараясь удерживать равновесие на периферии.
– Йес, я говорю по-русски, – с готовностью сообщила негритянка. – Здесь мне хорошо платят, в твердой валюте. Я русский бы выучила только за то.
Темнокожая дама на кровати вновь попробовала поймать Дмитрия Олеговича, и вновь – неудача. Небольшие габариты самого Курочкина таили известное преимущество. Попробуйте-ка экскаваторным ковшом ухватить поллитровку!
– У меня нет валюты… при себе, – уворачиваясь, зашептал Дмитрий Олегович. – Я обронил свой бумажник. Очень сожалею, но… По его представлению, подобные слова просто обязаны были отпугнуть интердевочку любой расы и комплекции. Кто же согласится развлекать на халяву? Угроза не сработала.
– Не волнуйся, дарлинг, сеанс оплачен заранее, – немедленно успокоила его русскоязычная негритянка. – По высшему тарифу, с отдельной надбавкой за фантазии клиента. Мне сказали, ты большо-о-о-ой фантазер…
Курочкин издал нервный смешок и испуганно заелозил по перине, проклиная про себя гигантские масштабы сексодрома. До края постели оставалось добрых метра два зыбучего белого безмолвия. А то и все три.
– Я что-то сказала неправильно? – усомнилась в своем русском языке черная интердевочка. – Фан-та-зер. Так у нас говорят, когда клиенту мало обычного туда-сюда с разговорами, и он желает странного…
Дмитрий Олегович мысленно содрогнулся. За короткий срок он уже приобщился ко многим странностям террориста Сорок Восьмого, включая его любовь к икебане, к травяной диете и к соловьиному пению под фонограмму. Теперь Курочкин выяснил его любимые цвет и размер. Судя по всему, этот Сорок Восьмой был неординарной личностью с большими запросами. Привередливость его не знала границ. Если киллер был так же меток, как и капризен, его жертвам не позавидуешь.
– Уже можно раздеваться? – деловито спросила негритянка и, оставив на время попытки отловить Курочкина, вознамерилась освободиться от верхней части купальника. Крупноформатный бюст опасно заколыхался. Дмитрий Олегович помертвел: его либидо окончательно спряталось в пятки.
– Нет-нет, – выдавил из себя он. – Не надо… раздеваться. Пусть… пусть будет так…
– Великолепно, дарлинг, – с энтузиазмом откликнулась интердевочка цвета перманганата. – О'кей. Мы будем ЭТИМ заниматься одетыми? – Судя по всему, удивить ее чем-нибудь было трудно. Сказывался богатый профессиональный опыт.
– Не-ет, – задушенным голосом пробормотал Дмитрий Олегович, не теряя еще надежд доползти до края постели. Скользкое и гладкое покрывало тянуло его назад. С каждым новым поползновением Курочкин все больше ощущал себя подбитым летчиком Маресьевым в окружении обледенелых торосов. Не хватало только шишечки, которую можно было по пути обглодать.
– О'кей, – согласилась валютная негритянка. – Уже поняла, дарлинг. Обнажен будет только один из нас. Тебе помочь, май лав?
Темнокожая путана успела приноровиться к мягким хитростям постели-сексодрома. Теперь она просто похлопала по перине – и Курочкин сам заскользил под горку вниз, тщетно стараясь задержать свое движение. Вот уже мощный бюст, стянутый красным лоскутом купальника, навис над Курочкиным мягким и неумолимым дамокловым мечом.
– Не на…до, – из последних сил выговорил Дмитрий Олегович. – Я не хо… – Зубами он вцепился в покрывало и приостановил сползание. Свободными руками и ногами он начал энергично подгребать, нашаривая точку опоры.
Негритянка замолчала, о чем-то напряженно раздумывая.
– Прости меня, дарлинг, – наконец, виновато сказала она. – Как же я сразу не сообразила! Сперва мы каждый в своем, а на счет три быстро меняемся одеждой. Да?…
«Нет!!» – мысленно завопил Курочкин, однако вслух не издал ни звука, опасаясь выпустить из зубов спасительный клок покрывала.
– …Мне так неловко, – покаянным тоном вымолвила черная интердевочка. – Ну, не сердись, дарлинг, у меня очень давно не было трансвеститов. Они в России – такая редкость, как белые слоны в Найроби… О-о, до чего у тебя славный пиджак! Он меня та-ак возбуждает! – почти без паузы продолжила она. – Я та-ак его хочу, дарлинг, умираю…
Курочкин представил, как на негритянке трещит по швам его старенький пиджачок – и ужаснулся. Потом он вообразил, как натягивает на себя красный купальник Валентининого размера, – и ужаснулся втройне.
– Я – не транс… – выдохнул он, упуская единственную точку опоры и начиная неумолимо съезжать прямо в лапы чернокожей профессионалки.
Валютная негритянка заметно расстроилась: прошло уже минут десять, а она все еще не могла угодить дорогому высокотарифному клиенту.
– О, май да-а-арлинг, – жалобно протянула она. – Ты огорчен… Ты обижаешься на свою куколку, на свою девочку…
При этом тяжелый девочкин бюст, еле сдерживаемый красным купальником, придавил Дмитрия Олеговича к кровати. Чувство насекомого, угодившего под солдатский сапог, хорошо было знакомо Курочкину из семейной практики. Правда, от своей супруги он никогда не слышал таких жалобных интонаций. Накрепко пригвоздив его к супружескому ложу, Валентина обычно командовала: «Делай – раз, делай – два!»…
– О, только не молчи, дарлинг… – в голосе негритянки послышались слезы. – Скажи, как ты хочешь. Мне казалось, я знаю все русские фантазии… Может быть, я слишком стара для тебя?
Зажатый бюстом, Курочкин лишился возможности возразить.
