Дарья Донцова - Несекретные материалы
Припарковавшись у административного корпуса, Самохвалова затормозила и, выключив мотор, сказала:
– В зоне никто не знает, кто вы, кроме одного человека, с которым непосредственно работает наше агентство. По условиям договора, я не имею права сообщить вам его имя. Придется рассчитывать только на себя. Документы абсолютно надежны. Здесь 500 рублей. Через десять дней выдадут зарплату. Конечно, предприятие рискованное, но ведь вы как раз и хотели приключений, опасностей и ужасов. Идите в 21-й кабинет, там ждут медсестру Казанцеву, которая должна заменить уходящего в отпуск медработника. Желаю удачи и хорошего отдыха.
Не успела я вытащить из багажника чемоданчик, как машина взревела и умчалась. Я толкнула тяжелую, железную дверь и оказалась в небольшом тамбуре, перед другой, точно такой же дверью. Справа звонок и табличка «Больше трех в накопителе не скапливаться». Лязгнул замок, и я вошла в узенькое пространство – слева, за решеткой, словно попугай в клетке, сидела довольно полная молодая женщина в зеленой форме. Она весьма приветливо, даже дружественно сказала:
– Передачи принимают в соседнем помещении.
– Я в двадцать первую комнату.
– Казанцева? Предъявите паспорт.
Бросив мельком взгляд внутрь красненькой книжечки и даже не раскрыв страничку с фотографией, дежурная нажала кнопки, и находившаяся передо мной очередная дверь открылась. Я оказалась на узенькой асфальтированной дорожке, окаймленной с двух сторон решетками. Справа и слева – глухие ворота. На одних надпись – «Жилая зона», над другими – «Промышленная зона». Я пошла было вперед.
– Стой! – раздалось откуда-то с неба.
От неожиданности чуть не уронила чемоданчик.
– Вернитесь к дежурному, – прогремел тот же голос.
– Куда пошли! – укорила женщина.
– Искать административное здание, – робко проблеяла я.
– Запомни сразу, – велела охранница, – женщина одна в зону не ходит никогда, даже такая, как мы с тобой.
– Почему?
– Здесь почти шестьсот мужиков, которые бабу годами не видели, сообразила? – Увидав мое изменившееся лицо, дежурная добавила: – Правда, до сих пор ничего не случалось, но береженого бог бережет. Как выйдешь из накопителя, тут же поверни за угол и иди до административного подъезда в нашем здании.
Я покорно двинулась вперед. Первую дверь, встреченную на пути, украшала вывеска: «Помещение длительных свиданий. Вход по пропускам». Вторая дверь оказалась на удивление деревянной и открытой. Комната 21 была на третьем этаже. В начале коридора транспарант – «Спецчасть». Судя по всему, тут обожали всевозможные вывески, таблички и трафаретки.
В нужной комнате довольно пожилой мужик вяло глянул в паспорт и сообщил:
– Знаю, звонили. Значит, вы замените на месяц Викторию Евгеньевну. Сейчас подите ознакомьтесь с медпунктом, потом выдадим форму, талон на общежитие и питание. Сема, проводи.
Молоденький щекастый солдатик повел в самый последний подъезд. Естественно, дверь украшала надпись – «Медпункт», тут же висело расписание: 1-й отряд – понедельник с 9 до 11, 2-й отряд – вторник с 9 до 11 и так до воскресенья. Внизу мелкими буквами сообщалось: «В случае непредвиденной болезни обращаться к отрядному». Интересные тут порядки, по мне, так любая болячка приходит неожиданно.
В медпункте мирно читала газету тетка лет шестидесяти в довольно грязном белом халате. Увидав «коллегу», она оживилась и представилась:
– Виктория Евгеньевна.
– Дарья, то есть Елена Михайловна…
– Принимай хозяйство.
Я оглядела крохотный кабинетик и на всякий случай пояснила:
– Вообще-то специального образования не имею, только курсы медсестер гражданской обороны.
– Да не надо тебе никакого диплома, – отмахнулась Виктория Евгеньевна. – Вот гляди – йод, если кто поранится, пластырь. Тут вот анальгину немножко, аспирин, дибазол с папаверином и капли Зеленина. Эти медикаменты знаешь, как употреблять?
Я кивнула.
– Ну и чудненько. Всех пришедших записывай в журнал, в сейфе но-шпа, но ее мало, только для сотрудников.
– Это и все лекарства?
– Хорошо еще, что такие есть, – пояснила Виктория Евгеньевна. – Да ты не бойся, сюда больше поболтать приходят. Видишь чайничек? Не пожалей, заведи пачечку чаю и сахарку, угостишь кого, сразу в авторитете будешь.
– А вдруг что серьезное? Аппендицит или сердечный приступ?
– Десять лет работаю, не припомню подобного. Вот вилки глотали…
– Зачем?
– Чтоб в больницу попасть, оттуда убежать можно – в город отвозят, в охраняемую палату, а из зоны удрать – без шансов!
Прямо над столом висела «Памятка медицинского работника». Чего там только не было. Медсестре предписывалось снимать пробу с обеда, проводить санитарную обработку бараков, вести беседы о здоровом образе жизни…
– Да не смотри ты туда, – сказала Виктория Евгеньевна, – платят копейки, а работы хотят на миллион. Приняла до 11 утра народ и сиди спокойненько, читай. Никому не нужно, чтоб ты по лагерю шлялась, одна головная боль – охранять надо… Если комиссия какая собирается, занавесочки постирай и халатик, впрочем, проверяющие сюда редко заглядывают. Да, вот еще.
И она выложила на стол тонометр и стетоскоп.
– Градусник никому не давай, – велела добрая сестричка, – один-разъединственный, разобьют еще, не дай бог! Температуру и так определить можно.
– Как?
– Ну лицо красное, глаза блестят, пульс частит, лоб пощупай…
– А вдруг туберкулез?
– Пульмонолог приезжает раз в год с передвижной флюорографией.
– Раз в год?
– А ты на воле, что, каждую неделю к фтизиатру бегаешь? Небось лет пять на рентгене не была.
– Вдруг зубы заболят…
– Ерунда, раз в три месяца стоматолог принимает, а если уж совсем невмоготу, отрядный вырвет.
– Отрядный?!
– Чего так удивляешься? Тут отрядные все могут – и зубы рвать, и нарывы вскрывать, а в женских зонах роды принимают… Познакомишься с ними. Нормальные мужики, с пониманием, зря никого не обижают. Ты замужем?
– Нет.
– Тогда на Константина Яковлевича, воспитателя из шестого отряда, обрати внимание. Холост, не пьет, не курит, во всех смыслах положительный. Ну, беги оформляйся!
День прошел в хлопотах. Выдали зеленую форму и халат. Поселили в общежитии, где, кроме меня, в комнате оказалась еще одна женщина, вручили талон на питание…
Во вторник утром отсидела за столом положенные часы. Явился только один «больной». Парень лет двадцати пяти с жалобой на головную боль. Я обслужила его как могла. Померила давление, поглядела горло, поводила стетоскопом по татуированной груди, потом дала таблетку анальгина и спросила:
– Кофе хотите?
Парень замер, потом уточнил:
– Это вы мне?
– Вам.
– Очень хочу.
Я налила кружечку «Нескафе», пододвинула коробку с рафинадом и пачку печенья «Глаголики». «Больной» моментально опустошил кружку, схватил несколько сдобных комочков и неожиданно спросил:
– Первый раз на зоне работаете?
Я кивнула.
– Оно и видно, – вздохнул уголовник, – кружечку еще одну заведите, для десятого номера.
– Для кого?
– Вообще-то, конечно, сами должны предупреждать, – продолжал просвещать меня мужик, – но есть такие падлы! Обязательно возьмите кружечку и напишите на ней «ь 10». Всем и понятно.
– Да зачем?
Парень вздохнул:
– Порядок такой, не могу же я с петухом из одной посуды хлебать! И кофе тоже всем без разбору не давайте, баловство это.
Так и не поняв, при чем тут петухи, я вызвала охрану, закрыла медпункт и пошла в 21-ю комнату.
– Ну чего еще? – недовольно спросило начальство.
– Должна снять пробу с обеда.
– Етит твою налево, – буркнул мужик, – зачем?
– Инструкция предписывает.
– Может, ну ее на фиг?
– Нет.
Меня с эскортом препроводили в столовую. По дороге спросила у охранника:
– Почему нельзя пить с петухом из одной кружки?
– Ни в коем разе, – испугался парнишка, – петух – опущенный, гомосексуалист пассивный. Его вещи брать западло, тронул – сам таким же считаешься. У них и посуда своя, «ь 10».
В столовой работали заключенные, я пожевала перловую кашу, хлебнула «Суп из капустного листа с рыбой» и с умным видом поставила в блокнотике крестик. Ладно, завтра пойду проводить санитарную обработку бараков…
Через три дня я облазила весь лагерь. Развела в огромном бачке раствор марганцовки и сделала из марли какое-то подобие кисти. Двое заключенных таскали «дезинфекционный раствор», сзади плелся охранник. Я засовывала «кисть» в бачок и кропила все подряд. Вечером, лежа без сна на продавленной койке, подводила итог увиденному. В лагере шесть отрядов, в каждом около ста человек. Отряд занимает громадную спальню, где на двухэтажных железных кроватях проводят ночь заключенные. Еще им положена полка в тумбочке. Зеки везде ходят строем – в столовую, баню, клуб. Гулять можно только в небольшом пространстве, огражденном колючей проволокой. Это так называемая локальная зона. У каждого подразделения она своя, и пообщаться с приятелем из другого отряда практически невозможно.
