Дарья Донцова - Кекс в большом городе
– Всем оставаться на своих местах, – четко и ясно, словно главнокомандующий на параде, сказала какая-то женщина.
Устинья взвизгнула и запричитала:
– Ой, беда, беда, так и знала, худо будет…
– Стоять! – гремело эхом под сводами.
Я снова приникла к дырке в покрывале и опять увидела внутренность храма, только теперь там было много народа, отнюдь не в монашеских одеяниях, абсолютное большинство присутствующих носило брюки. Неподалеку от гроба стояла на коленях рыдающая Устинья, чуть поодаль от нее валялась торба, из которой вывалились пузырьки и использованные шприцы. Появившаяся невесть откуда женщина с камерой в руках старательно направляла объектив на мешочек с завязками.
Дальнейшие события начали развиваться стремительно. Епифания бросилась в сторону, я сразу поняла, куда торопится настоятельница – к тому месту, где прячется потайная лестница, ведущая в ванную Устиньи.
– Стоять, – заорал кто-то, – не двигаться!
Но настоятельница летела стрелой, потом вдруг резко остановилась, вход в нишу загораживала тонкая фигура в черном облачении.
– Лучше тебе остаться, – звонким, напряженным голосом воскликнула она, – не беги, заперто.
– Ксения! – ошеломленно прошептала Епифания. – Ты?
– Я.
– Ты нас выдала?!
– Я.
– Ксения! – в полной растерянности бормотала настоятельница. – Змею на груди пригрела! Вот как за добро отплатила.
Девушка сложила руки на груди, потом засмеялась.
– Добро? Нет уж, на волю пойду, больше тут, в тюрьме, не удержишь!
– Прокляну, – шептала Епифания, – на чудотворной иконе!
В этот момент к настоятельнице приблизились две фигуры в джинсах.
– Пойдемте, – сказала одна.
– Лучше не шумите, – добавила вторая.
– Проклянешь? – встряла Ксения. – Пожалуйста, хоть сто раз, отскочит от меня, не боюсь. Во, гляди.
Сложив фигу, девушка ринулась к одной из стен и, тыча фигурой из трех пальцев в образа, заорала:
– Ну-ка! Накажи меня! Нашли гром и молнию на голову, испепели! А? Не выходит! То-то и оно! Нету бога, обман один, вроде воскрешения Достойных!
Мне стало жутко и интересно одновременно; желая получше разглядеть происходящее, я попыталась пальцем расширить отверстие в накидке, но ничего не получилось. Тогда в голову пришла идея слегка приподнять бархатное полотно. Очень осторожно я выполнила задуманное.
– Кто тут прячется? – послышалось буквально над моей головой.
В ту же секунду покрывало со скамейки сдернули.
– Вылезай, – приказал кто-то.
Пришлось выбираться на свет божий.
– Ты кто? – резко спросила женщина в брюках. – Имя, фамилия, что тут делаешь?
– Виола Тараканова, – забубнила я, – паломница, заблудилась случайно, заплутала, туалет искала, забрела в ванную, а там…
Незнакомка вопросительно взглянула на Ксению, та присмотрелась ко мне и кивнула.
– Не, не наша. Пришла с бабами, один день всего тут, сидела в библиотеке, меня за ней посылали, никогда до этого ее не встречала.
– Ну-ну, – протянула женщина в брюках, – двигай наверх, поговорим.
Отпустили меня лишь к обеду, поспать и поесть не дали, в туалет, правда, отвели и водой напоили. Во время допроса я стояла насмерть, твердила, словно молитву, одни и те же слова:
– Несколько лет замужем, детей нет, услышала про монастырь с чудотворной иконой и решила попросить у бога милости. В монастыре меня посадили в библиотеку, там и провела день, лишь один раз прерывалась на обед. Ночью захотела в туалет, заплуталась в коридорах, попала в спальню Устиньи, свалилась вниз, а потом, услышав, что в храм входят люди, спряталась под скамейку, испугалась, что меня накажут.
В конце концов Наталья Николаевна, так назвалась женщина, проводившая допрос, вздохнула и, записав все мои данные, сказала:
– Езжайте домой, вас вызовут.
Ощущая себя побитой собакой, я кое-как докатила до родного подъезда и мгновенно налетела на соседку Антонину.
– Послушай, – зашипела она, – просто безобразие!
Антонина – совесть нашего дома, ее жизнь – настоящая борьба. Она воюет с автолюбителями, поставившими не туда, куда надо, машины, с собачниками, которые не в тех местах прогуливают псов, с детьми, неправильно строящими куличики, с подростками, севшими на скамейку, со старухами, толпящимися у подъезда, с теми, кто курит, с теми, кто пьет пиво, с теми, кто делает ремонт, и с теми, кто его делать не собирается. Затеяв очередные военные действия, Антонина начинает вербовать союзниц, сколачивает из жильцов дома блоки, оформляет их в группы. В общем, учитывая вышесказанное, вам должно стать понятно, по какой причине я предпочитаю держаться от липкой дамочки подальше.
– Отвратительно, – злилась Тоня, – эй, остановись.
– Потом.
– Нет уж, сейчас.
– Извини, я тороплюсь.
– Куда это?
Следовало оборвать нахалку, резко ответив той:
– Какое твое дело?
Но у меня, учитывая бессонную ночь и массу пережитых приключений, просто не нашлось сил с ней связываться, поэтому, не вступая в беседу, я пошла к лифту. Антонина ринулась следом.
– Я так это не оставлю! Безобразие! Да…
Конец фразы остался за кадром, кабина поползла вверх, я навалилась на стену.
Сейчас вымоюсь и спать!
Дверь в квартиру оказалась незаперта, я вошла в прихожую и возмущенно закричала:
– Велела же не приближаться к двери!
– Почему? – раздался знакомый голос, и в коридоре показался Олег.
У меня подкосились ноги.
– Ты уже приехал! – вырвалось у меня помимо воли.
Куприн улыбнулся одной стороной рта.
– Похоже, ты не слишком рада встрече с любимым мужем.
– Э… Нет, конечно. То есть да! Здорово, что ты вернулся. Кстати, почему ни разу не позвонил?
Олег нахмурился.
– Многократно пытался связаться с тобой, весь телефон оборвал, но в квартире, похоже, никогда никого не было!
– Ой, я разбила аппарат, новый купить не успела, но можно было на мобильный звякнуть.
– Твой номер наизусть не помню, идиотский он, потому я просто вбил его в свой сотовый, а аппарат в Москве забыл, ясно?
– Ага.
– Теперь позволь задать тебе пару вопросов, – слишком ласково протянул Куприн, – где ты была? Отчего не ночевала в своей кроватке?
– Э… э…
– Только не ври, – предостерег супруг, – я вернулся вчера около полуночи.
– Ну… э… э…
– Отчего столь странно вырядилась?
– Теперь так модно, – нашлась я, – длинная юбка и платок!
– Хорошо, и…
Дзынь-дзынь… – ожил дверной звонок.
Олег мигом подошел к створке и распахнул ее, на пороге возникла Антонина.
– Это хамство! – заорала она с порога. – Оплатите босоножки!
– Вы о чем? – удивился Куприн.
– Кристина нахалка, – понеслась Антонина, – вырастили невесть кого! Проститутку!
– С ума сошла, – рявкнула я, – убирайся!
– Ну уж нет, – ухватилась цепкими пальцами за косяк соседка, – теперь все скажу!
Из слов Антонины явствовало, что вчера она сидела на лавочке у подъезда, радуясь отличной погоде. Не успела женщина вытащить газету, как из дома вылетела Кристина, как всегда, в срамной мини-юбочке, лицо занавешено длинными волосами, в руке сигарета.
– Ты куришь? – возмутилась наша «совесть». – Немедленно брось, завтра же родителям расскажу. Эй, стой!
Желая навести порядок, Антонина схватила Кристину за футболку, девочка, не говоря ни слова, попыталась вывернуться, но Тоня вцепилась в жертву клещом. И тогда, по-прежнему молча, Кристя подняла ногу и изо всей силы наступила местной «правдолюбке» на босоножку. Каблук прорвал тряпичный верх обуви. Антонина заорала от боли и злобы, Кристя ловко вывернулась из ее ослабевших рук и была такова.
– Теперь платите за баретки, – визжала Тоня, – во, смотрите, совсем испорчены.
– Но почему вы решили, что это Кристина? – изумился муж. – Девочки нет в Москве, и она не курит.
– Да такие волосья рыжие только у ней, занавесит морду и бежит, потом одежда ее, сумка, – забрюзжала соседка, – а то я не знаю! Не курит! Вот Танька Махова из сороковой тоже тише воды была, а теперь от сифилиса лечится! Позор и срам на всю семью.
Кое-как Куприну удалось выпихнуть клокотавшую ненавистью соседку и запереть дверь.
– Немедленно объясни, что у нас происходит! – повернулся он ко мне.
– Когда ты вернулся, кто был дома? – спросила я.
– Никого.
– Совсем?
– Абсолютно!
– Это Оля, – вздохнула я, – правильно. Волосы мы ей в рыжий цвет перекрасили. И одежда Кристины, вот только Оля уверяла, что не курит, наверное, соврала, но ее понять можно, девочка росла практически беспризорной!
Олег крепко взял меня за плечо, дотащил до кухни, сунул в кресло и велел:
– Живописуй подробности! Во что опять вляпалась?
– Может, потом?
– Сейчас.
– Спать хочется, еще пить и есть, – заныла я, пытаясь разжалобить супруга, но Куприн отчего-то обозлился еще сильней.
