Дарья Донцова - Бриллиант мутной воды
Я сел на диван и, не спрашивая разрешения, закурил. Люди, что же вы делаете? Отчего так ненавидите друг друга?
Прошла зима, пролетела весна, наступило лето. Элеонора, окончательно заигравшись в частного сыщика, сделала… Нет, вы просто не поверите, когда узнаете, на какой шаг решилась моя хозяйка! Она получила лицензию, и мы теперь занимаемся сыскной деятельностью на законных основаниях. Впрочем, не успев закончить расследование смерти Беаты, Нора влезла в новую головокружительную историю, заставив меня опять бегать по городу. Но об этом в другой раз.
Николашу осудили и отправили на зону. Честно говоря, меня неприятно удивила мягкость приговора, всего семь лет в колонии общего режима. Пока мы с Норой, сидя в коридоре здания суда, ожидали, когда будет оглашен приговор, из соседней комнаты вышли плачущие женщины. Оказалось, что дочь одной из них украла у государства не слишком большую денежную сумму, помухлевала с финансовыми документами. Девчонка получила девять лет! За бумажки! А тут убитая Лера, намерение застрелить Беату, от осуществления которого Николая спасло лишь чудо, хорошо разработанный план против Сони – и всего «семерка»!
Сони на процессе не было. Еще в конце января, придя в гости к Норе, она, сняв злополучную каракулевую шубу с норковым воротником, решительно сказала:
– Понимаю, что эта тема рано или поздно всплывет, поэтому заявляю: Николаша умер. Тот Николай, что сидит сейчас в Бутырке, не имеет к моему сыну никакого отношения.
Мы с Норой кивнули и с тех пор никогда не затрагивали в разговорах больной вопрос. Впрочем, Соня раз в месяц собирает сумку с продуктами и вещами, которую потом отвозит в изолятор. Госпожа Чуева слишком порядочна, да и вырвать сразу, пусть даже из израненного сердца, любовь очень трудно, но она никогда не ездит на свидания и не пишет писем, просто сдает харчи.
Регину Глебовну признали вменяемой, на мой взгляд, это еще одна судебная ошибка. Быстрова-старшая, стоит ей завести разговор о Беате, мигом делается сумасшедшей. Но на суде было оглашено заключение, подтверждающее, что госпожа Быстрова может отвечать за свои поступки. Несмотря на весь ужас совершенного ею действия, мне было жаль Регину Глебовну, которая, сидя на скамье подсудимых, явно не понимала, почему она сюда попала.
– Беата – убийца, – упорно твердила она, – она лишила жизни моего сына и мужа, я только отомстила за их смерть.
Но судья, довольно молоденькая женщина, отнеслась к несчастной преподавательнице предвзято, посчитав ее откровенные высказывания актерством.
– Я очень хорошо знаю, как свекровь способна ненавидеть невестку, – в какой-то момент заявила служительница Фемиды.
Я перевел взгляд на ее правую руку, увидел тускло поблескивающее обручальное кольцо и понял, что судьба Регины Глебовны предрешена. Судьи тоже люди. Хоть они обязаны быть объективными и оценивать ситуацию беспристрастно, сами знаете, как получается в действительности. Было понятно, что судья, у которой дома имеется своя свекровь, отомстит за всех невесток. Но приговор не прозвучал. На одном из судебных заседаний Регине Глебовне стало плохо, ее увезли с инфарктом в больницу, где она скончалась через пару дней, так и не приходя в сознание.
Девочка Катя, с которой мы прятались от пожара в ванной, оправилась от перенесенного ужаса. Нора, раздав взятки, решила судьбу ребенка. Она пристроила Катю в семью богатых бездетных американцев Смитов. Когда госпожа Смит узнала, что Катюша одна жила на вокзале, питаясь отбросами, она, заливаясь слезами, прижала девочку к себе и больше уже не отпускала. В апреле Катя улетела в маленький городок Брам в штате Калифорния, скорей даже, как сказали бы у нас, поселок городского типа. Смиты присылают Норе письма с фотографиями. В пухленькой, розовощекой девочке, радостно выглядывающей из большого бассейна, расположенного возле двухэтажного особняка с американским флагом на крыше, невозможно узнать изможденное существо, спавшее на полу в грязной квартире. Катя забыла все невзгоды, она начала говорить, но только на английском языке. Смиты, естественно, расскажут дочери о ее происхождении, но Катя будет считать себя американкой, что в ее случае только к лучшему.
Нора сумела отобрать у Ороевых Лизу. Понимаю, что у вас возникают сомнения в законности этого поступка, но, когда моя хозяйка что-нибудь задумает, остановить ее не может ничто. Лизу тоже отдали приемной матери, которой стала… Соня. Давайте оставим эту ситуацию без комментариев. Счастливы все: девочка, получившая настоящую, заботливую маму, и Соня, которой есть на кого выплеснуть запасы любви.
Ленка по-прежнему готовит мерзкую еду. Но я купил электрочайник, СВЧ-печку и по вечерам тайком ужинаю в своей спальне, отвечая на все вопросы нашего «Фрица»:
– Язва замучила, доктор велел мне есть два раза ночью, в два и четыре. Ну не будить же тебя? А идти на кухню и греметь кастрюлями неохота.
Николетта… О, тут особая ситуация. Вчера утром маменька потребовала, чтобы я приехал к ней, как она выразилась, «попрощаться перед смертью».
Я сел в машину, в свои «Жигули», и явился на зов.
Николетта утопала в кружевах и пледах. Сдерживая ухмылку, я сел около кровати в кресло, взял ее ручку, унизанную перстнями, и приготовился выслушивать в очередной раз рассказ о том, где хранится чемодан, набитый пожелтевшими любовными письмами. Матушка всхлипнула, я взглянул в ее лицо и перепугался. На нем не было макияжа, а опухшие глаза и красный нос без слов говорили: их хозяйка долго плакала.
– Что случилось? – подскочил я в кресле. – Тебе плохо на самом деле?
– Ужасно, – пролепетала Николетта, – хуже некуда!
– Врача вызвать?
– Он мне не поможет!
Вот тут я испугался по-настоящему. До сих пор матушка обожала призывать медицину, спектакль «Смерть Николетты» отшлифован у нас до мелочей и идет на семейной сцене не первый год. И вдруг такая странность.
– Немедленно говори, что случилось! – велел я.
– Ты не поймешь…
– Попытаюсь!
– Все мужчины – сволочи! Миша…
Я не стану вам приводить полностью рассказ маменьки. Утомительно подробное повествование перемежалось рыданиями, не фальшивыми, а самыми настоящими. Чтобы долго не мучить вас, сообщу причину горя. Стриптизер Миша бросил Николетту и переметнулся к Коке.
– Он сказал, – заливалась плачем матушка, – что мы останемся лучшими друзьями! Представляешь, какой позор!
У меня свалился камень с души. Значит, Кока, поговорив со мной, развила бурную деятельность и отбила альфонса.
– Что же тут позорного?
– Ах, Вава, меня никогда, слышишь, никогда не бросали мужчины!
Я хотел было сказать, что все в жизни когда-то случается впервые, но вовремя прикусил язык.
– На завтра намечена их свадьба, – ныла Николетта, – меня, конечно же, позвали!
– Оденься пошикарней и иди!
– Нет, ни за что!
– Почему?
– Вава, тебе не понять!!!
– Сделай милость, объясни.
– О господи! Ну подумай сам, каково мне придется! Во-первых, Кока купила себе новую шубу, а у меня все та же норка.
– На дворе начало июня! Какая шуба?
– Боже, Ваня, говорю же, ты не поймешь! Бракосочетание назначено на семь вечера, все явятся в бальных платьях с оголенными плечами и спинами, а сверху обязательно набросят мех! Но главное не это! Кока выходит замуж! Между прочим, ей сто лет в обед! За молодого красавца! А я? Завалюсь в старой шубейке, одна, словно жалкая нищенка!
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Всем вокруг известно, что ты мой сын, а не любовник, – зарыдала маменька. – Кока обштопала меня, обошла на повороте.
Я посмотрел на Николлету. Маменька полулежала в подушках с абсолютно несчастным лицом ребенка, которому Дед Мороз вместо роликовых коньков подарил учебник по алгебре. Внезапно впервые в жизни мне стало ее по-настоящему жаль. Николетта и есть ребенок, эгоистичный, себялюбивый, избалованный, но другой матери-то у меня нет и никогда не будет.
– Вставай, – велел я, – едем.
– Куда?
– В магазин, за новой шубой!
Маменька перестала рыдать, быстро села, но потом снова упала в подушки.
– Нет, одна я не пойду на свадьбу.
– Собирайся, – сказал я, вынимая телефон, – будет тебе кавалер.
– Откуда? – оживилась матушка. – Кто?
– Молодой и красивый!
– А он сделает вид, что влюблен в меня?
– Обязательно, – успокоил ее я и, услыхав «алло», сказал: – Макс, помнишь, ты просил у меня на неделю «Жигули»? Бери, пользуйся.
– Что надо сделать? – спросил прагматичный Макс.
– В общем, сущую ерунду, – хмыкнул я, глядя, как маменька в развевающемся халате несется в ванную, – просто сопроводить одну даму на вечеринку, подробности потом.
Когда на следующий день мы подъехали к загсу, возле входа стояла толпа разодетых мужчин и дам. Первые были в смокингах, вторые переливались, словно новогодние елки. От блеска бриллиантов можно было ослепнуть, от вида мехов заболеть – норка, шиншилла, горностай. Кока нацепила белое платье со шлейфом, который поддерживали две ее внучки, похожие на оживших Барби. Ушки малюток оттягивали бриллиантовые серьги угрожающих размеров.
