Королевы бандитов - Шрофф Парини

– Фу, – поморщилась Салони, – какая неизящная метафора, Гита. Сворачиваем направо. Они обычно у водокачки тусят.

Деревенская водокачка служила для мужчин тем же, чем был колодец для женщин. Время от времени местные собирались здесь, распивали бутылку-другую и подначивали друг друга, потешаясь, что приятели совсем пить не умеют. Иногда они забирались на водокачку по ступенькам – поймать свежий ветерок и насладиться видом. Но и то, и другое в здешних краях было в дефиците. В этой части деревни росло мало деревьев, так что голоса разносились далеко – Гита и Салони шли, ориентируясь на хрипловатый мужской смех.

Мужчины сидели на большом покрывале, расстеленном на земле и заставленном бутылками разной степени наполненности, между которыми была разложена закуска. Кто-то неподалеку жарил над самопальным костром пападамы. Когда он, пошатываясь, встал на ноги и повернулся, Гита узнала Саурабха, мужа Салони, который был изрядно пьян. Один хрустящий пападам он протянул Зубину, и тот, положив на лепешку нарезанный кубиками лук и побрызгав все это соком лайма, принялся с аппетитом жевать. Крошки сыпались ему на рубашку.

– О-о-о! – раскинул руки Саурабх при виде жены. – Мать Архана, приветствую тебя! – Он сложил ладони напротив своего лба и почтительно поклонился – так низко, что потерял равновесие и чуть не нырнул головой в землю.

Салони засмеялась:

– Отец Архана, попей водички!

– Пф-ф! – всплеснул руками Саурабх. – Водички?! Как там ваш званый ужин? – поинтересовался он, но его тут же отвлекло громкое шуршание – кто-то открывал очередной пакет «Халдирамс» [122].

– Скукотища, яар. – Салони зевнула и непринужденно продолжила: – Мы как раз за тобой, Зубин. Кому-то из твоих детишек приснился кошмар, и все такое.

Незнакомый Гите мужчина, развалившийся на покрывале, неуклюже приподнялся на локте:

– Ты пригласил чурел в свой дом, Зубин? Смотри, она из тебя все силы вытянет, завтра проснешься дряхлым стариком, – и презрительно захихикал.

Гита вспыхнула, но к смеху обидчика никто больше не присоединился. Салони нахмурилась:

– По дороге мы заглянули к Карембхаю и принесли вам подарочек.

– Это еще зачем? – подступил к жене Саурабх, пока остальные радостно освобождали Гиту от сумки с двумя бутылками. – Я пьянею, просто глядя в твои глаза!

– Льстец! – Салони ласково хлопнула его по щеке.

Саурабх перевел взгляд на Гиту:

– Аррэ! Вы что, помирились? Шабаш! Знаешь, Гитабен, моя жена все время вспоминает детство, только и рассказывает, что о ваших общих проделках!

– Правда?

– Ничего я такого не рассказываю, дурень ты пьяный. – Салони повернулась к Гите: – Не вспоминаю.

– Вспоминаешь, еще как! – засмеялся Саурабх. – Стоит тебе выпить пару бокалов, начинаешь жаловаться, как ты по ней скучаешь, и твердишь, что Рамеш был конченым кретином.

– Еще я твержу, что хочу быть твоей женой ближайшие тысячу жизней. Видишь, как ловко я умею врать, гадхеда [123]? Ну все, довольно. Чал [124], Гита.

Некоторое время они шагали молча. Гита видела, что Салони испытывает неловкость, и не стала заводить разговор об откровении Саурабха, который теперь занимал ее мысли больше, чем Даршан. Вместо этого она спросила:

– Почему ты такая… спокойная? Неужели тебя совсем не взволновало то, что сегодня произошло?

Салони пожала плечами.

– Честно говоря, не знаю, – ответила она. – Мне известно чувство вины, и могу сказать, что ничего подобного я сейчас не испытываю. – Она поколебалась, но продолжила: – Мне было плохо после того, как… Руни покончила с собой. Я думала так же, как ты, что это моя вина. Что я ее убила. Все слышали, сколько всего я наговорила ей накануне. Но я хотела ее встряхнуть, открыть ей глаза на то, что ее сын – конченый утырок, чтобы она перестала быть такой идиоткой. А потом я вернулась к ней одна и сказала, что одолжу ей денег, чтобы она расплатилась с дилерами. Пообещала, что, когда они от нее отстанут, мы придумаем, что делать дальше. Что мы снимем ее парня с иглы. Запрем его в доме, если понадобится. Повторила ей десять раз, что все уладится. То есть она знала, что проблема с деньгами может решиться, и если все равно убила себя, то от стыда. Потому что это я ее застыдила.

Из вежливости надо было бы возразить, сказать, что тут нет вины Салони, но честность заставила Гиту промолчать.

– Где ее сын сейчас?

Салони вздохнула:

– Понятия не имею. Слинял куда-то. Даже не появился на похоронах, чтобы поджечь погребальный костер матери, эгоистичный чутья. Лучше быть бесплодной, чем родить такого сына. – Она покосилась на Гиту: – Прости.

Гита не стала ее разубеждать.

– Тогда кто оплатил похороны Руни? Ты?

Салони кивнула:

– Этим я, конечно, ничего не исправила, но мне показалось, что надо поступить именно так. – Она робко улыбнулась. – Как там твоя мама всегда говорила? Съела кошка девятьсот мышек и отправилась в хадж?

Гита не сказала, что недавно эта пословица вспомнилась и ей самой.

– Да.

– Я скучаю по твоей маме.

– Я тоже. – Боль утраты вдруг стала чуть легче от того, что ее разделила с ней Салони. Оказалось, что Гита не одна, кто помнит о матери, и от этого мать стала чуть более живой в ее воспоминаниях. – Она очень тебя любила, Салони. И была бы рада увидеть, что вы с Саурабхом так счастливы.

– Да уж, Саурабх сейчас определенно счастлив, – хмыкнула Салони. – Посмотрим, как он будет чувствовать себя, когда проснется завтра утром. – Она откашлялась. – Но ты права. Мы с ним действительно счастливы. В целом. Спасибо Всевышнему, он у меня бесхарактерный.

– А как же иначе? В отношениях есть место только для одного самодура с характером.

– Заткнись. И еще он продвинутый. Современный. Например, ему нравится, когда я с ним выпиваю. Кто из мужчин позволяет женам такое? И у него хватает ума не всегда принимать сторону матери в наших с ней перепалках. Ему даже удалось уговорить эту горгулью не брать приданое за меня у моих родителей. Представляешь? Его семья ведь тоже бедствовала. Но мы с ним из одной касты, и это оказалось важнее денег. Ну, это и еще то, что у меня светлая кожа. А, ну да, и глаза. Я тебе не рассказывала? Когда у нас родились дети, свекровь постилась по две недели, моля богов о том, чтобы у них глаза позеленели. Стерва…

Гита не стала уточнять, что Салони не могла рассказать ей об этом, потому что они не общались последние шестнадцать лет. Она просто кивнула.

– У старших поколений пунктик на санскарах [125]. Рамешу тоже пришлось убеждать свою семью не брать за меня приданое, и он выиграл эту битву. И за это я всегда была ему благодарна, несмотря на то, в какую тварь он превратился. У моих родителей не было сына, который мог бы позаботиться о них в старости, так что им нельзя было обойтись без сбережений. – Гита помолчала. – Хотя по правде не было у них никаких сбережений. Мне до сих пор не верится, что отец мог оставить столько долгов. Я знаю, он этого не хотел, но не перестаю удивляться, потому что мне казалось, что я знаю его лучше.

– Так… – Салони опять закашлялась. – Послушай, Гита, я…

– Эй, откуда он тут взялся?!

– О, я забыла тебе сказать…

– В чем дело? – уставилась Гита на Карема, который играл с Бандитом у крыльца ее дома – бросал палку, и пес приносил ее обратно.

Когда женщины подошли, Бандит обнюхал лодыжки Салони и со знанием дела оседлал ее ногу. Салони, лягнув его, спряталась за спину Гиты, но насильник последовал за ней.

– Салонибен попросила меня доставить тебе выпивку на дом. – Карем достал из сумки бутылку.

Салони хихикнула, все еще отбиваясь от Бандита:

– О, да, это мой подарок, Гита. А то надоело – как ни приду к тебе, выпить нечего, кроме воды. Эй, не могла бы ты сказать своему псу, что я замужняя женщина?!