Дарья Донцова - Брачный контракт кентавра
– Сильное заявление, – оценила я.
Валентина Михайловна стиснула руки.
– А ко мне он явился с еще лучшим предложением. Я должна была встретиться с Федором и велеть ему в три дня уехать из Москвы в провинцию. Павел Ильич давал моему сыну столько времени, чтобы уволиться и исчезнуть. В противном случае Наметкин обещал поднять на ноги общественность, посадить Романа и Федю в тюрьму, устроить аутодафе нам с Сергеем Петровичем, родившим, как он выразился, «урода», и поломать карьеру Геннадию Ильичу, устроившему в институте гнездо гомосексуалистов.
– Граф Монте-Кристо отдыхает, – прошептала я.
Валентина Михайловна глотнула чаю.
– Он вынудил меня признаться, что я знала о наклонностях сына, грозил, стучал кулаком. Я даже боялась, что Наметкин распустит руки – ударит меня. И тут, как на грех, Сергей Петрович пришел домой перекусить в обеденный перерыв.
Несчастная старушка откинулась на спинку дивана.
– Надеюсь, Машенька, в твоей жизни никогда не случится сцены, которая разыгралась у меня на глазах. В конце концов Павел Ильич убрался прочь, а Сергей Петрович попал в больницу с инсультом. Из клиники он уже не вышел. Похоронив мужа, я сурово поговорила с сыном, в сердцах назвала его убийцей отца. Но Федор неожиданно спокойно ответил: «Мама, это ложь. Я женат, ращу Таню и давно забыл об ошибках молодости. Господин Наметкин психически неуравновешенный человек, его дочь несколько раз совершала попытки самоубийства. Мы с Романом работаем над одной темой, естественно, часто обсуждаем свои проблемы. Аля тоже служила в институте, и, может, в ее нездоровой голове родились глупые мысли. Но, мама, я нормальный мужик. Вместо того чтобы обвинять меня в кончине отца, ты бы сначала побеседовала со мной».
– Вы ему поверили? – не удержалась я от вопроса.
– Скажем так: испытывала некоторые сомнения, – откровенно ответила пожилая дама. – И Федор это понял. Но слушай, Машенька, дальше…
На следующий день в гости к Валентине Михайловне приехал Геннадий Ильич и подтвердил слова Федора Привалова.
– Увы, – бархатным тенором вещал руководитель института, – Павел Ильич слегка тронулся умом. Хотя кто бы сохранил ясность рассудка, потеряв родную дочь… У нас с женой детей нет, и я, наверное, в полной мере не способен понять чувства безутешного отца, но, думаю, это самый сильный стресс, который только может испытать человек. Павел Ильич вел себя неадекватно. Представляете, он обвинил меня в связи с молодой сотрудницей. Это вообще ни в какие ворота не лезет! У меня есть супруга, Ирма, отец которой помог мне, когда я был аспирантом, подняться вверх по научной лестнице, подарил нам квартиру, поддерживал материально. Из одной лишь благодарности я бы никогда не стал заводить интрижку на стороне. Я очень люблю Ирму, мое чувство с годами не тускнеет. Павел Ильич сделал абсурдное предположение обо мне и о вашем сыне! Я никогда не спал с Ветой, а Федор любит женщин, уж поверьте мне.
Валентина Михайловна слушала руководителя института и чувствовала ложь, она буквально витала в воздухе. А Федор, присутствовавший при разговоре, не произнес ни слова. Вдруг Геннадий Ильич засмеялся:
– Ну, Феденька, расскажешь правду?
Тот кивнул и объявил:
– Мама, я отец будущего ребенка Веты.
Менее всего Валентина Михайловна ждала такого признания.
– Как? – ахнула она.
Федор выпятил подбородок.
– Ну, просто. Ирина давно больна, у нее серьезные проблемы с сердцем, с некоторых пор у нас нет интимных отношений. Давно можно было развестись с женой, но я не могу пойти на разрыв по этическим соображениям. Мне жаль Таню, которая фактически станет сиротой, и как-то неприлично разрушать брак с той, кому осталось жить недолго. Но я молод, здоров, Вета симпатична и свободна. Геннадий Ильич тут ни при чем, просто мы с Иветтой встречались на его даче. Наверное, кто-то из жителей поселка увидел женщину, выходящую с участка директора, и пустил сплетню. Дачный кооператив создан для сотрудников института, слухи там легко разносятся.
– А что, Геннадия Ильича и Федора связывали тесные отношения? – поразилась я, прервав рассказчицу. – Директор разрешил подчиненному гулять на его фазенде?
Валентина Михайловна сгорбилась.
– Сейчас я вспоминаю дела давно минувших дней. В гостиницу неженатую пару тогда не пускали, к себе домой неверные мужья опасались приводить любовниц. Что оставалось прелюбодеям? Возможности у них были очень ограничены: устроиться в личном автомобиле или просить ключи от квартир-дач приятелей. Машины у Федора не было… Машенька, извини, мне пора лекарство принять. Оно гомеопатическое, нужно точно по часам таблетки глотать.
Старуха встала и вышла из комнаты, я начала мысленно раскладывать по полочкам новые сведения.
У немцев есть пословица, которая в переводе на русский язык звучит так: «В жизни все повторяется дважды». В юности Федя женился на Ирине, чтобы скрыть правду о своих сексуальных пристрастиях. А в зрелые годы его для прикрытия собственных грешков использовал Геннадий Ильич.
Директор НИИ боялся жены, очевидно, все их имущество было записано на нее: квартира, машина, дача, сберкнижка принадлежали Ирме. Она обладала огромными связями и могла, обозлившись на неверного муженька, отомстить потаскуну по полной программе. У Геннадия Ильича и Ирмы детей не было, а Вета родила ему сына (если вспомнить про дефект на мизинце Миши, то все сомнения в его отцовстве отпадают).
Наверное, когда Иветта забеременела, Геннадий Ильич понял, чем рискует, задумался, как избежать опасных слухов, которые могли дойти до Ирмы, и тут к нему примчался разъяренный отец Али. Директор испугался, ему в создавшейся ситуации было плохо со всех сторон. Если Ирма узнает об измене мужа, она уйдет от Геннадия Ильича, выбросит его вон из квартиры, не отдаст ему ни копейки денег. У Геннадия Ильича рухнет не только личная жизнь – едва слухи о работе в институте гомосексуалистов поползут по коридорам, директора турнут с занимаемой должности. Думаю, пообщавшись с Наметкиным, Геннадий Ильич пережил не лучшие эмоции. Но буря только пошумела, настоящий ураган так и не разразился – отец Али скоропостижно умер. Директор перевел дух и понял: если неожиданный мститель смог разворошить чужие тайны, то это может сделать кто-то еще, нужно подстраховаться. И Геннадий Ильич сообразил, как действовать. Они с Федором договорились: заведующий лабораторией должен признаться в любовной связи с Ветой. Конечно, не очень красиво изменять больной жене, раньше таким мужчинам наклеивали ярлык «морально неустойчив», что весьма затрудняло продвижение по службе, но по сравнению с гомосексуализмом шашни с молодой женщиной выглядели невинной забавой. Чтобы спасти собственную шкуру, начальник предложил подчиненному:
– Вы с Ветой покидаете институт, ты сидишь некоторое время тихо в пятисортном вузе, не высовываешься, не привлекаешь к себе внимания. Буря уляжется, и я тебе помогу.
Куда было деваться Федору? Его тайна была покруче секрета Геннадия Ильича – если бы правда выползла на свет божий, он мог очутиться за решеткой. Пришлось согласиться, а Вета всегда слушалась любовника. Думаю, Геннадий Ильич сам распустил по институту слух о том, что Федор отец Миши.
Привалов знал, что первая супруга долго не протянет и он останется с чужим ребенком на руках. Тогда-то и решил предложить Вете фиктивный брак. Ай да Кентавр! Он опять составил устраивающий обе стороны договор. Так сказать – брачный контракт Кентавра, дубль-два. Вета получила статус замужней дамы, Федор укрепил имидж настоящего мужика, Таня и Миша обрели видимость семьи.
Наверное, Геннадий Ильич любил своего единственного позднего сына, ведь он помогал и Федору, и Вете. Затаившись на некоторое время, его протеже стремительно поднялись по карьерной лестнице, добрый покровитель прикрывал их широким крылом.
Почему Геннадий разрешил любовнице привести Мишу в институт на елку? Отчего не подумал об изуродованном пальчике малыша? Очевидно, он хотел, чтобы местные сплетницы услышали из уст Веты рассказ о ее связи с Федором, о беременности и о будущем бракосочетании «любовников» после смерти Ирины. На Мишу надели костюм утенка, скрывающий дефект ручки. Вета и предположить не могла, что излишне любопытная Олимпиада Андреевна снимет с малыша пришитые к комбинезону перчатки.
Конечно, это всего лишь мои предположения, но они кажутся весьма правдоподобными. Хотя есть еще вопросы. Ну, например, почему Таню не любили в новой семье, а Мишу обожали? Ответ очевиден: у мальчика была родная мама, и Федор испытывал к детям мужского пола нежные чувства, а вот девочки его раздражали. Кстати, неизвестно, что бы произошло в странной семье, когда Миша стал бы тринадцатилетним подростком. Может, ранняя смерть спасла ребенка от педофила?
Дети очень чутко ощущают атмосферу в доме, Таня с раннего возраста поняла: она нежеланный ребенок, что и отразилось на ее характере. Вспомним ситуацию с Антоном. Таня решила во что бы то ни стало покинуть отчий дом и не придумала ничего лучшего, чем соблазнить первого попавшегося парня, а потом, запугав сообщением о совращении несовершеннолетней, заставить его жениться на себе. Вам это кажется полнейшей глупостью? Мне тоже, но девушка знала, как ее мама выскочила замуж, и решила использовать ее опыт.
