Дарья Донцова - Три мешка хитростей
Внезапно у женщины, сидевшей за соседним столиком, зазвонил телефон.
– Да, – отозвалась та, – ой, спасибо, что напомнил, тут рядом телеграф, пойду, отправлю ему поздравление на художественном бланке.
Услыхав эти слова, я так и подскочила. Телеграмма!
Боже, какая я дура! Ведь совсем недавно сидела в «Макдоналдсе» вместе со страстным любителем женщин Андреем Венедиктовым. Мы звонили тогда тетке, похоже пьяной, которой Сироткин отправил телеграмму. Венедиктов записал ее телефон, адрес, имя и отчество на салфетке… А я сунула этот клочок бумаги в сумку… Господи, сделай так, чтобы он не потерялся.
Я быстро вытряхнула на столик содержимое баульчика и принялась трясущимися руками перебирать …носовой платок, расческа, ключи, пара карамелек, невесть откуда взявшийся пятиграммовый пакетик с сахарным песком, шариковая ручка, помятый блокнотик, еще один платочек, на этот раз бумажный… Нет, о радость, это салфетка…
Я развернула скрученный комок и с облегчением увидела несколько цифр и пару строчек, написанных крупным, четким почерком.
ГЛАВА 26
Телефон-автомат нашелся на углу. Я запихнула карточку в железное нутро и принялась считать гудки: раз, два, три. На десятом подумала: «Небось на работе», но тут в ухе раздалось недовольное, сонное:
– Алло…
– Ковалева Людмила Сергеевна?
– Надо чего? – весьма невежливо буркнула женщина. – Ну, слушаю!
– Вас беспокоят с Центрального телеграфа…
– Кого?
– Вас беспокоят с Центрального телеграфа…
– Кому?
– Вас беспокоят с Центрального телеграфа! – заорала я.
– Зачем?
– Знаете Якова Сироткина?
– Где?
И тут только до меня дошло, что милейшая дама пьяна в дым.
– Яшка, – неожиданно протянула Людмила, – ты, что ли? Хрена звонить? Отвали, урод!
В трубке противно запищали гудки. Я тяжело вздохнула, делать нечего, придется ехать к Ковалевой. Надеюсь, она одна.
Надежды оправдались, Людмила Сергеевна открыла дверь и, чтобы не упасть, ухватилась за косяк.
– Блин, ты кто такая?
– Оператор с телеграфа.
– Оператор, – протянула Людмила, потом икнула и спросила: – Значит, снимать приехала?.. Ну и где твоя камера, блин?
– В машине, блин, – ответила я и, отодвинув даму плечом, бесцеремонно вошла в богато убранную квартиру.
– Эй, эй, куда? – забормотала заплетающимся языком хозяйка.
– У тебя есть марганцовка?
– Ну…
– Где?
– В ванной, – вновь икнула хозяйка, потом нетвердой рукой ухватила бутылку коньяка и попыталась скрутить пробку.
Я выхватила «Мартель» и вылила содержимое в раковину.
Долгая жизнь среди нищих алкоголиков научила меня нескольким крайне простым, но эффективным приемам. Не успела Людмила опомниться, как перед ее носом оказался стакан со светло-розовой жидкостью.
– Это чего, блин?
– Пей, блин.
– Не хочу.
– Давай, давай, коктейль «Крепкий марганец»!
– Коктейль – это клево, – захихикала Людоедка, – уважаю, блин.
Двумя глотками она осушила емкость и прислушалась к своим ощущениям, потом пробормотала:
– Слабоват, не забирает.
– Еще один глотай, – приказала я, – сейчас кайф прилетит.
Алкоголичка послушно опрокинула следующую порцию марганцовки, потом проблеяла:
– Блевать тянет.
– Прошу, – отступила я в сторону, – давай бегом к фаянсовому другу.
– Куда? – прошептала Людочка.
– В сортир.
Хозяйка метнулась к двери санузла, я услышала жуткие булькающие звуки и пошла наливать ванную. Минут через десять побледневшая, но слегка посвежевшая женщина выпала из уборной в коридор.
– Иди сюда, – поманила я ее пальцем.
Очевидно, алкоголь вовсю бродил в ее венах, потому что дама покорилась, не выказывая никакого удивления. Я ввела ее в ванную и сунула в воду.
– Холодно, – взвизгнула пьянчужка и попыталась встать.
– Сидеть, – велела я, – сейчас хорошо станет, на, выпей…
Наверное, спирт начал постепенно покидать организм, потому что Людмила почти нормально сказала:
– Что это? Воняет больно.
– Ничего, ничего, новая настойка.
– Какая?
– Нашатыровка в марганцовке.
– Чего?
– Пей!
Людмила Сергеевна опрокинула стакан и затряслась крупной дрожью:
– Ой, щас стошнит!
– Валяй.
– Пусти.
– Куда?
– В туалет.
– Давай сюда, – приказала я, подсовывая ей под нос тазик, – действуй, не стесняйся!
Хозяйка послушалась, потом попила ледяной воды из ванны и, продолжая трястись, поинтересовалась:
– Это когда же я опохмелщика вызвала? Не помню…
– Ты вообще чего-нибудь помнишь?
– Отцепись, – гавкнуло небесное создание, окончательно придя в себя, – дай полотенце. Что это у вас за методы такие? Раньше приезжали, всегда капельницы ставили, с улыбочкой, а теперь… Давай полотенце, живо!
– Не визжи, – сказала я и швырнула ей розовую банную простыню, – вылезай и иди ко мне.
Когда милейшая Людочка, вытирая голову, вошла в красиво обставленную кухню, на столе стояла чашка крепчайшего черного кофе с четырьмя кусками сахара.
– Пей!
Людмила машинально глотнула и поморщилась:
– Фу, сладко, просто сусло, я такое не пью.
– Конечно, ты привыкла принимать горькое, но сейчас послушайся и выпей. Ей-богу, лучше станет!
Людмила Сергеевна моргнула красными глазами и снова залпом опустошила емкость. Потом она рухнула на стул, обхватила голову руками и зарыдала:
– Ой горе, горе, горе!
– Что у тебя случилось? – спокойно поинтересовалась я. – Любимая канарейка умерла?
– Жизнь моя – сплошной ужас и катастрофа, – развешивала сопли дама, – одна сплошная катастрофа, одна катастрофа…
– Ты Якова Сироткина знаешь?
Ковалева перестала стонать.
– Яшку? Конечно. Сволочь он.
– У тебя есть его телефон?
– Где-то был, – пробормотала Людмила, потянулась к записной книжке и спросила: – Погоди, погоди, а тебе он зачем?
– Да вот, – пробормотала я, – он тебе телеграмму отправлял с Центрального телеграфа, дал пятьсот рублей, а сдачу не взял!
– Так ты не опохмелщик? – протянула Люда и захохотала. – Во, юмор, а я-то, думаю, как это вызвала – и не помню!
Я деликатно промолчала. По-моему, в том состоянии, в котором она только что находилась, можно много наворочать, а потом и не вспомнить.
– Это ты из-за пятисот рублей так стараешься? – взвизгнула Людмила. – Ну дела! Возьми себе и забудь, цирк, да и только. И как ты только мой адрес узнала!
– Адрес в телеграмме указан.
– Умереть, не встать, – веселилась Ковалева, – первый раз такую дуру вижу! Слушай, давай выпьем за знакомство, а?
– Обязательно, – пообещала я, – только дай мне телефон Сироткина, а еще лучше адрес…
Людмила порылась в книжке, потом проговорила:
– А нету!
– Как это? – удивилась я.
– Вишь, чего случилось, – потрясла растрепанным блокнотом Люда, – страничка на С потерялась, я ее посеяла, ума не приложу где!
– Дай сюда, – велела я и выхватила у нее из рук пухлую книжечку.
Страничка, где должны быть записаны сведения о людях, чьи фамилии начинаются на букву С, действительно отсутствовала. – А не помнишь наизусть телефон Якова?
– Нет, конечно, – хмыкнула Людмила, – он мне человек посторонний.
– Да? – удивилась я. – Как же так? Говоришь, плохо знакомы, а в день рождения он тебе телеграммы шлет…
Ковалева расхохоталась.
– Знаешь, кем работаю?
– Нет.
– Санитарным врачом на Бутовском рынке. Меня, знаешь, сколько народу с именинами поздравляет? Все дружить хотят, потому как я после начальника второй человек, могу весь товар завернуть, а могу и глаза закрыть, поняла?
– Конечно, – кивнула я, – только при чем тут Сироткин?
– Как это? – удивилась Людмила. – Он у нас бакалеей торгует, пять вагонов имеет, крутой бизнесмен. Мука, сахар, крупа, соль, подсолнечное масло… Ему со мной дружить надо, вот и старается, уважает!
Она хрипло рассмеялась.
– Где этот твой Бутовский рынок? – безнадежно спросила я.
– А тут, прямо за углом, – ответила Людмила, – аккурат возле метро. Эй, ты куда, а выпить?
– Извини, – крикнула я, выскакивая за дверь, – аллергия у меня на спиртное, даже нюхать не могу!
Рынок раскинулся в двух шагах от станции подземки. Железные вагончики со всякой всячиной стояли тесными рядами, по проходам толкались покупатели, у каждого второго в руках тележка на колесиках, набитая под завязку коробками, банками и пачками. Отыскав точку, торгующую мукой, я спросила у бойкой хохотушки:
– Слышь, девушка, твоего хозяина Яков Сироткин зовут?
– Не-а, – протянула гарная дивчина, зевая, – Мамед.
Не теряя надежды, я принялась бродить по оптовке, заглядывая в каждый магазинчик, где торговали бакалеей. Таких оказалось пятнадцать штук.
Из них десять принадлежало Мамеду, а пять Ибрагиму…
В полном отчаянии я поинтересовалась у тощего паренька, тосковавшего в насквозь пропитанном запахом корицы павильончике:
