Валентина Андреева - Новый год со спецэффектами
Карл Иванович не послушался. Очередной раз вскочив, подлетел к окну, смахнул с подоконника прохлаждающегося Бармалея, запоздало крикнув ему: «Брысь!!!»
– Не судите, да не судимы будете! – весомо заметила я, вызвав его язвительный вопрос, что именно имею в виду. – А мы это обсудим позже, – сказала я.
Наташка скинула с коленей собаку, поерзала в кресле, выживая из него и меня.
– Боюсь, она имеет в виду, что вы, уважаемый Карл Иванович, коз… тоже хороши.
– … А потом я поняла, что беременна, – будто не слыша нас, продолжала Василиса Михайловна. – И мне больше нечего желать в этой жизни. Карл до сегодняшнего дня не знал, что Машенька не его дочь.
– Не знал, не знаю и знать ничего не хочу! И вы тоже ничего не знаете, понятно?!
Папа Карло перестал оттаивать собственным носом глазок в замороженном оконном стекле и обернулся к нам. Мы послушно согласились. Он явно был не в себе. Похоже, прогноз Василисы Михайловны на более спокойную реакцию мужа не оправдался. Услышанные по второму заходу признания только добавили ему переживаний.
– Ты разбила мне жизнь! Если бы я знал раньше…
– Она была не в себе! – вмешалась Наташка. – Почти дурочка. Сами же говорили о ее слабом душевном здоровье. Зато столько лет вы были счастливы! Да и сейчас, если на вас внимательно посмотреть, прекрасная пара!
Разумеется, подруга кривила душой. Ничего прекрасного в пятнистом, седобородом Карле Ивановиче, вытирающем черным носком вспотевшую лысину в обрамлении седых завитков, не было. Под стать ему выглядела и Василиса Михайловна с опухшим лицом, стекающим к подбородку.
– И вообще, мы же только что договорились, что по поводу вашего отцовства никто ничего не знал, не знает и знать не хочет. Зачем мы вообще затронули эту тему! Ир, у тебя как с головой-то? Ты пока подумай, а я слетаю и проверю, спит ли Мария Карловна.
К моменту возвращения успокоенной картиной сонного царства подруги я успела подумать и с готовностью доложить:
– С головой у меня действительно не очень, начинает ломить виски. А щекотливую тему мы затронули только потому, что Василиса Михайловна хотела убить Рената. Насколько я поняла, она обоснованно противилась встречам Рената и Машуни. И даже в страшном сне не допускала мысли о браке сводных брата и сестры. А рассказать правду мужу не решалась. Вам же, Карл Иванович, Ренат нравился и вполне устраивал как будущий зять. Отличный сын погибшего друга. Порядочный и деловой парень, а главное, ребята любят друг друга.
– Да-а-а, Васена, натворила ты дел! – вздохнул Карл Иванович, обессиленно усаживаясь на край стола. – А я-то все допытывался, почему ты так Рената ненавидишь? Если бы вы знали, что она вытворяла! – Он досадливо хлопнул руками по коленям. – Им и расписываться пришлось тайком. Нам с Василисой Михайловной на это время путевку в Таиланд купили. Помнишь, Васенька, крокодиловую ферму? Надо было тебе там и остаться. Только крокодилов жалко.
Гнев Карла Ивановича перехлестывал через край. И только после моего упоминания о том, что он может разбудить СВОЮ дочь, он поперхнулся невысказанными в адрес жены «комплиментами» и убежал на кухню. Вернулся с лекарством для слабаков – бутылкой водки, и, сделав большой глоток, принялся язвительно рассказывать, как по возвращении из экзотической поездки новоиспеченная теща, сменив тактику, уговаривала зятя немедленно развестись с ее дочерью, причем так ловко поливала собственную Машеньку грязью, что Ренат обрадовался. Судя по тем обвинениям, которые слышал раньше от тещеньки в свой адрес, он и Машка действительно пара, имя которой «одна сатана». Кончилось тем, что Василиса Михайловна очередной раз загремела в больницу. Накануне выписки узнала новость – скоро у нее будет внучка и… провела в больнице еще один незабываемый месяц. Только после рождения Альки, пересчитав на маленьких ножках и ручках количество пальчиков, выслушав мнение трех независимых педиатров, четырех невропатологов и одного психиатра, как-то притихла. В Альке души не чаяла и часто роняла слезы, думая о ее будущем. Особенно пугали малейшие намеки на болезни девочки.
Карл Иванович немного помялся, глянул на початую бутылку, которую держал в руке, и, сделав еще один глоток, перекосился от отвращения.
– Она мне призналась, что ударила Рената ножом, но я бы попросил вас не говорить об этом следователю. До суда все равно она не доживет.
– Боитесь, от ее нервных вспышек тюремные стены рухнут и народ лишится свободы выбора? – Наталья даже не улыбнулась. – Я имею в виду, что для одних его представителей тюрьма – дом родной, для других – место отдыха от основной преступной работы, для третьих – способ временно «залечь на дно», для четвертых…
– Ну, хватит! – не выдержала я, заметив, что Василиса Михайловна вполне готова к тому, чтобы не дожить до суда. – Мы уже говорили на эту тему. Раз Ренат не сказал правду, значит, не хотел. А в том, что он ее узнал, вы, Василиса Михайловна, не сомневались. И были уверены, что так или иначе заявит о ней во всеуслышание. На том и остановимся. К сожалению, вам было невдомек, что он больше всего боялся за Машуню и Альку. Я уверена, раскол в семье супругов Сапрыкиных начался после того, как определенное заинтересованное лицо сообщило ему неприятное известие – он женат на сводной сестре и Алька – плод этого кровосмесительного брака. Пережить такое известие трудно. С этого момента Ренат стал смотреть на Марию другими глазами – глазами брата, что исключало возможность прежней супружеской жизни. В конце концов он не выдержал и ушел из дома без объяснения причин. Решил в одиночестве обдумать свою дальнейшую жизнь. Машуня поняла все по-своему – муж охладел к ней и завел любовницу, тем более что сама видела его с молодой длинноногой соблазнительницей. Я плохо знакома с мужской психологией, но мне почему-то кажется, Ренату было не до любовницы. Разом лишиться дома, любимой семьи, да еще по такой нетипичной причине… Не знаю. Уж скорее бы запил. Как типичный представитель слабого звена человечества.
– Ну ты и выдала! Он же заявился сюда с этой стервой! – не выдержала Наташка. – Ежу понятно, в каких они отношениях.
– Твой еж сейчас в спячке. И если он тебе что-нибудь и нашептал, то только спросонья. А спросонья чего не наговоришь? Значит, так, давайте разбираться детально. Василиса Михайловна, очнитесь и вспомните, не показался ли вам знакомым голос, приглашавший вас встретить веселый Новый год в этом медвежьем углу?
Думавшая о своем, о девичьем, Василиса испуганно дернулась и с готовностью уставилась на меня. Пришлось повторить вопрос.
– Да, собственно, мне и гадать не пришлось. Позвонил какой-то ребенок и таким достаточно неприятным тонким голосом предложил вспомнить содержание моего старого дневника и имя настоящего отца медвежьем углу, этот дневник мне вернет Дед Мороз в качестве новогоднего подарка. Я как-то сразу испугалась. Естественно, одна бы сюда никогда не поехала. А пока обдумывала, как уговорить Карла на эту поездку, позвонила Катерина. Сначала она с Карлом разговаривала, потом он мне трубку передал. Конечно, если бы она не представилась, я ее вряд ли узнала бы. Не знаю, чего уж там пела ему, а мне просто предложила приехать – давно, мол, не виделись, а она как раз приобрела участок земли где-то неподалеку. Заодно у нее есть новости, которые, считает, нам надо знать. Вот тут я окончательно заподозрила неладное. Понимаете, еще до смерти Ренаты я завела дневник. Записи прекратилась сразу же после рождения Машеньки. Мне бы эту тетрадь сжечь, а я, дура, не один раз ее перепрятывала. Да так, что в конце концов забыла, куда сунула. Вот после звонка Катерины я первым делом о дневнике-то и подумала. Весь дом перевернула, все антресоли вычистила – нет тетради! Хотела было позвонить ей и прямо спросить – неужели, когда уходила, с собой прихватила? А когда позавчера Ренат сюда заявился в костюме Деда Клауса, да с мешком за плечами, я сразу все поняла.
– Скажи прямо, ты тогда, давно, Катерину просто сама выгнала! – вмешался Карл Иванович.
– Нет! – Ответ у Василисы Михайловны прозвучал очень резко, в глазах женщины сверкнула злость. – И тем не менее Катерина действительно мой дневник украла. Вчера сама передо мной покаялась. Рассказывала, что когда уходила, дневник случайно с собой прихватила. Вроде бы, когда убиралась, не один раз на него натыкалась. Боялась, что и Карл наткнется. Ну и сунула в свою старую сумку с ненужными документами и старыми фотографиями. Туда-то уж никто не полезет. Разумеется, в отличие от нее, мы бы никогда не стали рыться в ее вещах. Катерина на дневник якобы только спустя годы у себя наткнулась. Выкинуть не решилась, мало ли что? Вдруг Машеньке когда понадобится, мол, всякое бывает – наследство там от настоящего отца… Вернуть дневник тоже не могла, получается, вроде как действительно украла. А потом подумала и решила – пусть лежит, где лежит, надежнее для всех. Так что у Катерины было заготовлено очень хорошее объяснение. Но я ей сразу сказала, что денег за эту писанину не дам. Тем более что с ее помощью Ренат уже все знает. Ох, она и заюлила! И дневник-то у нее пропал, и Рената она в глаза ни разу не видела… Как же… не видела! Тут Карик таких страстей наговорил про мои нападки на зятя! Да послушал бы он, что я от этого зятя вынесла за последнее время! Уж так надо мной издевался… Впрочем, прав был. Вот только зря он тогда сказал, что немедленно пойдет и расскажет все Машеньке. Я долго этого боялась, пока окончательно не решила – этому не бывать. А позавчера, когда Ренат заявился с новогодним «подарком», подумала: в конце концов, Катерина много лет молчала бесплатно, за плату еще больше промолчит, а Рената… Словом, он тогда один в комнате находился, только-только его девка с ним поругалась и выскочила. Подсела я к Ренату за стол. Он все интересовался, какого черта нас с Карлом, Марией и Алькой сюда принесло, и пил… Очень много пил. Пока совсем не окосел. Тут я полотенцем взяла нож и… Сильного удара не получилось. А сделать еще один у меня просто не было сил. Надеялась, что Ренат сам захлебнется в салате. И тихонько ушла. Только потом про дневник вспомнила – я же этот подарочный мешок с ним к его спине ножом… Ох, Господи!
