Фредерик Дар - Княжеские трапезы
Преподаватель напоминал Дракулу, своего соотечественника. Он был высокий, смуглый, с изможденным лицом и бородой странного голубоватого цвета. Взгляд его запавших глаз казался более мрачным из-за густых нависающих бровей. В складках вокруг рта притаилась горечь. Его повседневная одежда была старая, поношенная, лоснилась на сгибах рукавов. В замок он пришел в «парадной форме»: серые брюки в полоску, пиджак от смокинга с отпоротыми шелковыми бортами, белая сорочка, а дополнял все это жалкий старенький галстук-бабочка. У него было сходство не только с Дракулой, но и с безработным официантом. Безобразные клыки превращали его улыбку в хищный оскал.
Элоди потребовала, чтобы уроки начались сразу же по возвращении князя из Парижа, где, по решению семейного совета, он должен был заняться своим гардеробом.
Розина умирала от скуки, несмотря на все волнующие и радостные события, которые ей пришлось пережить. Было решено, что она уедет вместе с Эдуаром, он довезет ее до строительного участка, а потом уже разыщет Элоди. Розина подписала все документы не глядя; она писала декларации по заранее подготовленным черновикам. Она также обещала в случае необходимости переслать бумаги с завизированной ею подписью.
Розина уезжала герцогиней, но это не вызывало у нее никаких эмоций. Когда неожиданно попадаешь в мир волшебной сказки, то быстро привыкаешь к чудесам. Она была слишком трезвомыслящим человеком, чтобы воспринимать случившееся с нею не иначе как забавную историю, над которой однажды вечером они позабавятся вместе с Фаусто, с наслаждением уминая колбасу с бумажных тарелок.
Перед их отъездом у княгини состоялась с внуком беседа.
— Эдуар, ты собираешься потратить огромную сумму на свой гардероб. Есть ли у тебя деньги?
Князь признался, что его единственным капиталом были коллекционные машины устаревших моделей. Но в настоящий момент все его деньги были израсходованы.
— Я так и думала, — сказала княгиня, — и поэтому я тебя обеспечила кредитной карточкой «Америкэн экспресс». Тебе только остается подписать этот бланк.
Эдуар порывисто обнял бабку. Деньги для него не были главным в жизни, но тем не менее жест Гертруды свидетельствовал о любви и заботе.
* * *В отсутствие Розины работы на строительном участке не велись; Фаусто, которого она предупредила по телефону о своем приезде, оставил лаконичную записку на дверях вагончика: «Сиводня вечором не могу. Обисню. Цылую. Ф.»
Она расплакалась. Эта безграмотная записка на французском убила в ней всю радость возвращения.
Простившись с матерью-герцогиней, Эдуар поехал к себе в гараж. К его удивлению, тот оказался открытым. Наджиба в огромных резиновых сапогах, в которых тонули ее ноги, мыла машину. Увидев Эдуара, девушка выронила шланг и бросилась князю на шею.
— Я чувствовала! Я чувствовала! — задыхалась она от счастья. — Сегодня утром, проснувшись, я уже пережила эту встречу, я все себе так и представляла.
Эдуар нежно ее обнял. Но от девушки дурно пахло, и ему стало неприятно.
— Селим здесь?
— Вот он!
Банан заваривал глушитель. Сноп искр потрескивал и отражался в стеклах его огромных защитных очков.
Князь приблизился к пареньку сзади и положил ему руку на плечо. Банан повернулся, и все его перепачканное лицо засияло. Он отключил сварочный аппарат.
— Это невероятно! — сказал он. — Сестренка предсказала сегодня утром твой приезд!
— Давай откроем школу ясновидения! — пошутил Эдуар. — Значит, ты решил?
— Мы остались без единого су.
— А Наджиба не боится, что опять появится эта маленькая сучка?
— Наоборот, она хочет, чтобы подонки вернулись.
Глагол «вернуться» кольнул Эдуара, так как он свидетельствовал о том, что эти ребята считали себя здесь хозяевами.
— Я разговаривал с этой тварью до отъезда и обрушил на нее целый шквал угроз, но не знаю, насколько я был убедителен.
— Если они вернутся, я готов к бою, — с яростью заявил Селим.
Он подошел к стене, снял с гвоздя старую робу, под ней оказалось охотничье ружье, к которому он припаял ствол.
— Здесь внутри патроны, нашпигованные дробью, — объявил он с гордостью. — Первому, кто дотронется до моей сестры, я прострелю ноги.
— Не играй в хреновые игры! — проворчал Эдуар. — Где ты раздобыл ружье?
— Я его умыкнул у старика, путевого обходчика. Я ему ремонтировал «селтакар гратос». Когда я привел его машину в гараж, старика не было. Это ружье ржавело в куче тряпья; я уверен, что он и не заметил его исчезновения. Я потратил много времени и сил, чтобы привести его в порядок.
Эдуар скорчил гримасу.
— Я боюсь оружия, — сказал он.
— А я, — взорвался Селим, — боюсь банды подонков, которые могут еще раз отправить мою сестру в больницу.
Эдуару нечего было возразить, и он повел их обедать в ресторан. Молодые люди ели с большим аппетитом. Сидя напротив князя, Наджиба не сводила с него глаз.
— Ты очень изменился, — сказала она.
— В худшую или лучшую сторону?
— Ты стал другим.
Эдуар больше не задавал вопросов. Теперь Наджиба, естественно, обращалась к нему на «ты». Вдруг Банан положил вилку на стол.
— Ох, — вздохнул он, — я должен тебе сообщить печальную новость, Дуду!
Это не было телепатией, но Эдуар внезапно понял, о чем ему хочет сказать Банан.
— Она умерла?
— Позавчера. Ее уже похоронили.
— Почему ты мне об этом не сообщил?
— Я узнал сам только после похорон.
— Я думаю, что плохие новости могут подождать, слава Аллаху!
Князь ощутил щемящую пустоту и страшную печаль. В памяти возник образ Эдит на похоронах ее мужа, а затем чуть позже, в день, когда он пришел к ней и они стали любовниками. Ему нравилось повторять и говорить ей это слово.
Все события в его памяти вспыхнули с внезапной четкостью. Он как бы обрел власть над утраченным временем и заново переживал свою любовь.
Банан с уважением отнесся к его горю. Он ел и пил молча. Наджиба продолжала пристально, с обожанием, смотреть на князя.
— Ты теперь пьешь спиртное? — чуть слышно спросил Эдуар, видя, как она подносит к своим губам бокал с вином.
— А мне плевать, — ответила Наджиба, — и мои дети тоже когда-нибудь будут пить.
Эдуар выпил за ее здоровье, еле сдерживая слезы. Горечь утраты сдавила горло, и он вышел из-за стола, процедив сквозь зубы свои извинения. Князь смотрел на Сену, воды которой в этот вечер казались ему мрачными и печальными. Около берега плавали щепки и грязь.
Здесь в последний раз в кабачке Шарика он ужинал с Эдит вместе с матерью и Фаусто. Эдит выглядела счастливой. Грязная вода Сены текла с обманчивой беспечностью, унося пену и отблески огней. Вид, который ему когда-то напоминал пейзаж Моне, открывавшийся на другой, противоположный берег Сены, теперь был обезображен зданиями из бетона, окрашенными в немыслимые дикие тона.
Позади себя Эдуар услышал мягкий стук, оглянулся и увидел Наджибу. Она прилипла к его спине, обняла его за талию, как это обычно делают спутницы мотоциклистов, цепко держащиеся за своих отчаянных рыцарей. Девушка потеряла всю прежнюю скромность и вела себя словно любовница.
Это объятие было неприятно Эдуару. Он повернулся и попытался мягко высвободиться, чтоб не задеть ее самолюбие. У князя было подспудное желание поцеловать девушку, приласкать ее упругую грудь, которая всегда так его возбуждала. Но противный запах, исходящий от нее, оттолкнул Эдуара.
— Пойдем заканчивать обед, — сказал он.
* * *Когда они подъехали к гаражу, там их ждал полицейский, который изо всех сил барабанил в закрытую дверь. Его мотоцикл, сверкающий хромом, словно только что выехал из автосалона.
— Вы меня ищете? — поинтересовался князь.
У полицейского было круглое, обманчиво добродушное лицо.
— Это вы Эдуар Бланвен?
— Да.
— Я уполномочен передать вам повестку в уголовный суд Версаля.
Он протянул запечатанный конверт, бросив на Эдуара обеспокоенный взгляд.
— Распишитесь, пожалуйста, здесь! — сказал он, протягивая журнал-реестр с загнутыми страницами.
— Но в чем дело? — запротестовал Эдуар.
— Я думаю, что в повестке все изложено.
Князь аккуратно распечатал конверт и прочел бумагу. Он был поражен. Его извещали в жесткой форме, что, ввиду неоднократной неявки в прокуратуру Версаля по делу об укрытии краденых машин, он обязан явиться в уголовный суд.
— Я никогда не получал никаких повесток, клянусь вам! — уверял Эдуар полицейского.
Однако тот лишь пожал плечами.
— Зато эту вы, во всяком случае, получили, — сказал он, усаживаясь на свой мотоцикл.
В полной растерянности все трое провожали его взглядом, пока он не скрылся за поворотом.
